Шесть с половиной ударов в минуту

Глава 24.1 Потеря Тот день Рандарелл запомнил хорошо. Новость, принесённая мышкой на хвосте, окунула его в ледяную воду, от которой мышцы коченели, а процессы в теле словно полностью замирали. Молодой служитель тоже замер, не рискуя входить в дверь, которую ему требовалось отворить для своего же блага. Ему хотелось задержаться в прошлом. Он отрицал — и отрицал долго — и невольно злился, что остальные со столь пресловутым спокойствием убеждают в существовании невозможного. Снисходительно, однако настойчиво пропускали через нутро парня обескураживающие и непереваривамые доводы, которые, подобно электрическим зарядам, били его в самое сердце. А он ещё не отошёл от прошлого удара, чтобы, героически не изменившись в лице, вынести новую порцию. Ведь поверить в непредвиденную и бесславную кончину глубоко почитаемого наставника оказалось так же сложно, как самостоятельно вырезать опухоль без подготовки и обезболивающих. Физически тяжело и морально невыносимо. В тот день Рандареллу сказали: поиски Саратоха продолжатся, поскольку всегда существовала вероятность, что мужчина лежит под завалами и ожидает спасения. Но даже тогда пессимисты качали головами, объясняя, что почти половина здания провалилась не просто под землю, а в какие-то межпространственные слои реальности, а то и на лестницу между этажами. И едва ли оказавшиеся на месте катастрофы пережили переброс их слабых человеческих тел. Больше всего пострадал зал, под которым, по слухам, располагалась дверь на Нижний этаж. Когда церковники согнали туда всех монахинь, они тем самым, не ведая того, подписали им смертный приговор. Спаслись единицы — те, что по каким-то причинам задержались на другом конце монастыря и не попали в ловушку. Но служители не желали сёстрам по вере зла! Виноваты, само собой, гадкие демоны… Они подготовили западню! Естественно, естественно… Люди вновь пострадали от их испорченности. В тот день Рандарелл вновь ощутил себя сиротой. Тогда он попробовал не зацепляться за это чувство, только оно никуда не ушло. Просто затаилось. И со временем, когда правда окончательно улеглась на приготовленное ей место, острый шип уколол в области груди. Парень знал, что Саратох уже не вернётся. А виноватые в его гибели… невозможно было найти их. Таковых попросту не оказалось. Демоны? Они либо погибли в монастыре, либо сбежали «домой». Что проклинать весь их род, какой в этом вообще толк? Людей это не воскресит. А кто тогда предстанет перед судом? Заговорщики среди служительниц? Старейшины Лангзама, что отказались разбираться в непонятном деле? Коридоры резиденции будто опустели, и в них поселился неприятный колючий сквозняк. Рандареллу не хватало наставника, его сосредоточенного взгляда, кроткой ободряющей улыбки и назиданий. Мягкий тон мудрого Саратоха тормошил в душе парня ленивых музыкантов, которые тут же принимались наигрывать бравую мелодию. А строгое повеление, которое также нередко срывалось с губ Осветителя, стегало оживляющей плетью. Рандареллу безумно нравилось, как наставник умело чередовал похвалу с критикой, суровый взгляд — с довольными кивками. Прирождённый учитель. Как жаль, что его методы нынче не популярны. Большинство наставников стараются не показывать привязанности к подопечным. А похвалу зачастую вообще исключают из оценок, полагая, что положительные замечание губят настоящие таланты, запускают развращающую слабину в души подрастающего поколения. Если бы у Саратоха осталось больше времени, он бы вырастил немало замечательных личностей. Но теперь всё кончено. Больше всего злило, что люди вокруг словно и не способны были проникнуться произошедшим. Выжившие монахини из разрушенной обители мямлили и стонали на тему предназначения и Судьбы, служители Церкви Терпящей отнекивались от причастности к инциденту, а в Lux Veritatis только пожимали плечами. Нет незаменимых людей, и Саратох — остановившаяся деталь, которую можно убрать, поставив на её место новую. Никто не видел его значимости, кроме Рандарелла. Никто не осознавал, как много Лангзам потеряет после смерти Осветителя. Он хоть и был приверженцем классических методов, в чём-то ошибался из-за устаревших взглядов, но всегда искал лучшее для Церкви и простых людей. У господина Монтоги было особое чутьё, Рандарелл верил в это. Саратох не обладал даром Зрячих, однако и без него замечал маскарад и лживые гримасы. Что Lux Veritatis будет без него делать? Особенно сейчас, в условиях растущей разобщённости в орденах? Монтоги как будто понимал что-то на глубинном уровне, не вдаваясь в сложные анализы, и пресекал беду, обрубал в зародыше. А что могут эти самовлюблённые старики, провозгласившие себя мудрейшими? Представители Света Намерения не могли договориться между собой, голосили на манер расстроенного инструмента. Старейшины Риндожи держались отстранённо, словно общие проблемы Lux Veritatis их ничуть не касались. А в Свете Надежды творилось что-то непонятное. После внезапной кончины брата-близнеца светловолосой старейшины место предложили восходившему на пьедестал почёта и славы Гаррелу Лонденолу. Эти перестановки в верхушке прошли так обобщённо, без обсуждения с главами других значимых орденов, что многие шептались о чрезмерном своеволии На-Ла. Но остальным как будто не было до этого дела. Глядя на воздвигаемые словно сами собой стены между старшими орденами, младшие начинали проявлять недопустимую вольность. Рандарелл всё ещё держал в памяти выходку Фассето (и верил, что гибель людей действительно была их виной), и содрогался. Как далеко зайдёт эта распущенность, поданная в виде плохого примера троицей главных? Представители младших орденов всё неохотнее отчитывались перед теми, кто стоял над ними. Недовольство друг другом крепло с каждым днём. Что если эти настроения выйдут за пределы Lux Veritatis? Тогда люди прекратят полагаться на Церковь, почувствовав в ней враждебность. Не только недостатки веры и отрицание существования Терпящей являлись бичом стройной и крепкой системы, выстроенной Lux Veritatis и тысячелетиями оправдывавшей себя. Ещё одним врагом была секуляризация, и служители всячески боролись с её расцветом. Но какой народ захочет идти за святыми, которые собачатся друг с другом и проявляют некомпетентность в борьбе с демонским отродьем? А ведь они только и делают, что проигрывают в последние годы… Рандарелл подолгу сидел в одиночестве и буравил взглядом обложку подаренного наставником блокнота, стремясь разумом охватить необъятное, связать предупреждения с настоящим положением дел. В него парень записывал полезные советы и информацию, которую не хотел забыть. Было в блокноте много цитат самого Саратоха, которого ученик почитал как одного из самых великих людей. Последняя запись гласила: «Присматриваться к ближним». Рандарелл часто перечитывал её, удивлялся сложности и обилию толкований этой простой фразы. Конечно, Осветитель не пропагандировал недоверие к соратникам, ни в коем случае! Мужчина догадался бы, что неправильные слова могут быть превратно истолкованы и ускорят разложение верхушки ордена. А за ним — и всей Церкви. Совет этот был невинным, однако ученик чувствовал, какую силу имела эта опережавшая своё время, возможно, даже пророческая фраза. Жаль только, что сам он, будучи ещё мальчишкой в глазах старшего поколения, такой силой не обладал. Рандарелл не сумеет ни отомстить за Саратоха, ни найти истинных убийц мужчины. И заранее отмёл эти два пути. Парень решил, что лучший способ почтить память наставника — это постараться уразуметь его деяния, пропустить через себя его устремления. Чем Осветитель был одержим последний год? Что волновало его в большей степени? Тревожили настроения в ордене. А также Рандарелл помнил, как много времени Саратох тратил на общение с провидицей из Церкви Терпящей. Если ученик поймёт, что так волновало наставника в этом деле, он станет ближе к усопшему. Он чувствовал, что эта потеря ослабила орден, но укрепила решимость самого парня. Жестокий конец любимого учителя сделал его взрослее и целеустремлённее. У Рандарелла осталось так мало близких людей, и теперь он особенно отчаянно будет пытаться защитить эти крохи. На другой половине весов восседало приобретение. Пока один потерял, другой нашёл то, что искал. Вот только оно, в противовес своему характеру, не приносило ничего, кроме проблем и дурных снов. Должно быть, все новоиспечённые старейшины ощущали себя одинаково погрустневшими, увязнувшими в делах и беспокойствах. Хотя со стороны и выглядело так, будто новичок Света Надежды сохранял оптимистичность и своенравный дух, в действительности груз ответственности вселял в душу Гаррела отнюдь не гордость. Ноша тяготила, и несмотря на осознание собственной значимости в истории юноша втайне мечтал, чтобы отыгрыш его роли скорее закончился. Настоятельница Мимрои, статная светловолосая красавица с утончёнными чертами лица, замечала печаль подопечного. Ещё до того, как предложить мальчику присоединиться к На-Ла, она знала, что он достигнет немалых высот, вот только и представить не могла, как много дел выпадет на долю восходящей легенды. Отпуская Гаррела на очередное задание, Мимрои испытывала смешанные чувства: матери, что заботится об оберегаемом дитя; верной любовницы, что готова пойти за дорогим сердцу человеком на край мира и в случае трагедии оплакивать его на могиле сверх нужного срока; наставницы, что гордится успехами выпущенного из-под крыла птенца. — Не нужно так тревожиться обо мне. — Какими бы взрослыми делами Гаррел ни занимался, он всё ещё оставался пятнадцатилетним мальчишкой, и ярко выраженная забота смущала его. Он бережно снимал ладонь женщины с лица, неловко отводил взгляд. — Мы почти закончили. — Тогда отчего ты так хмур и напряжён? — спросила Мимрои, крутясь вокруг любимчика. — Никто больше в Lux Veritatis не понимает, какую важную миссию мы исполняем. Лангзам и Риндожи смотрят на наши успехи и думают лишь о том, как бы указать нам место, –ворчливо изрёк Гаррел. — Думают, что мы слишком выпячиваем своё влияние. Меня тошнит от внутреорденовой политики! И от узости восприятия отдельных представителей. Они не видят, что мы делаем не меньше их? Отправляться в пространство между этажами и закрывать образовывающиеся проходы — одно из опаснейших дел. Но с их позиции — позиции не вовлечённых в работу проходимцев — это детская шалость. — Ну и пусть, — проговорила старейшина. Гибель близнеца потрясла Мимрои, ударила по её здоровью, однако женщина не растеряла привлекательности. Пушистые белоснежные волосы напоминали стелившийся по земле снег, а совершенные пропорции тела, приковывавшие внимание любого, она подчёркивала облегающими нарядами. Однако Гаррел ловил себя на мысли, что чего-то наставнице не хватает в характере и внешности, чтобы быть идеальной, правда вслух этого не говорил. — Мы делаем хорошее дело, и важен лишь результат. Сейчас в Lux Veritatis не всё гладко, и масло в огонь подливают старейшины Лангзама, что не доверяют ни себе, ни друг другу, ни нам. Но вместо осуждения и ярости нам положено поддержать собратьев по вере. Прояви терпение. Спады закономерны для истории, ничто не может идти гладко вечно. Однако Lux Veritatis выстоит, как и всегда. — Мимрои обворожительно улыбнулась. Кажется, слепая вера в Терпящую и собственную непобедимость — основные качества старейшин. Гаррел решил взять это на заметку. — Знаю, — вздохнул юноша, поправляя обшлаг на левом рукаве. — Должно быть, меня сильно утомила последняя вылазка. Дверь охраняли демоны, и некоторые наши погибли. Каждый раз в стычках кто-то умирает. Никак не могу привыкнуть к этому, — он утёр лоб рукавом. — А ещё я недавно навещал короля Антуара. Он всё ещё видит во мне покойного сына, и я не имею морального права отказывать ему… в своём внимании. Король выглядел обеспокоенным. Говорил, что королевства-близнецы угрожают ему войной. Звучит устрашающе, учитывая, что крупных войн между людьми не бывало… сколько? Около тысячи лет? Сложно поверить… — Не говори так. Люди лучше, чем ты думаешь. — Нахмурилась Мимрои, но призванная строгость трескалась от неудачной игры. Женщина потянулась к любимчику за поцелуем, но тот сделал вид, что не заметил её жеста. Она нравилась ему, он уважал её как наставницу, но порой страх перед одиночеством, усугубившийся после смерти близнеца, превышал все допустимые нормы. И утолять этот голод Мимрои приходила именно к Гаррелу. Лонденол видел, как ей импонировал его сильный характер, порой по-взрослому трезвые и умные рассуждения. А уж невинная молодость так вообще сводила с ума. Неогранённый алмаз хотелось отшлифовать, придать ему правильную форму, к чему женщина и стремилась все эти годы. — Король не в себе. Старость и затяжные болезни, сам знаешь, — а ещё ей нравилось утешать подопечного, даже если в этом не было зримой необходимости. — За него правят советники. — Завтра я снова еду к королю. Надеюсь, к тому времени он не потеряет рассудок окончательно, — Гаррел позволил себе усмехнуться. — Всё ради блага человечества… и материнской гордости. Наставница улыбнулась, веря, что юноша говорит о её гордости. Она надеялась на это. Вскоре Мимрои оставила подопечного отдыхать перед длительной поездкой. Гаррел прилёг, утомлённый не самым простым днём. Вот уж он не ожидал, что его попросят преподать урок новичкам, и молодой Лонденол чувствовал себя высокомерной выскочкой, читая лекции почти таким же мальчишкам. Только он уже являлся старейшиной ордена, а они… В На-Ла любили молодых и талантливых, и Гаррел на собственной шкуре познал это правило. Хотя иногда ему начинало казаться, что в совет его позвали не за заслуги перед орденом, а потому что Мимрои требовалась подушка для слёз или ублажатель. В любом случае, все оказались в выигрыше… вроде бы… Блаженный отдых прервал нежданный посетитель. Гаррел часто жалел, что позволял этому дотошному парню заходить в свою комнату, но прогнать уже не мог, иначе остался бы совсем без друзей. Когда Лонденол стал старейшиной, возможности завести тёплые отношения со сверстниками, к которым он в действительности никогда не тянулся, скончались в муках. И только этот бессменный гость не чурался Гаррела и его ореола подрастающего примера для подражания и объекта зависти бесталанных прохиндеев. — Я дал тебе ключ не для того, чтобы ты врывался без стука, — не отрывая головы от подушки, бросил юноша. — Всё ещё злишься из-за того раза, когда я случайно зашёл во время твоих горячих утешений этой светленькой? — спросил Ключник. Иначе старейшина его и не называл, так как он попросту не заслужил прозвища получше. — Она моя наставница, между прочим. Прояви уважение. — Да знаю я, в чём она тебя «наставляет». — Гость тут же примирительно выставил ладони, стараясь сгладить собственную дерзость. — Я просто подумал, что тебе тоже бывает одиноко, и обещал навещать тебя время от времени. Гаррел относился к единственному интересному собеседнику мужского пола в этих стенах двойственно. Он радовался его приходу, поскольку этот остряк умел разрядить обстановку и поделиться с Лонденолом необходимой уверенностью, на что Мимрои со всеми её славными словесными поощрениями и милыми взглядами не способна. И вместе с тем испытывал лёгкое раздражение, нараставшее в беседе с Ключником. Он казался неестественным с такими серьёзными и проницательными глазами на столь молодом лице. Гаррела трудно было обмануть притворством и фальшью, и юноша содрогался, понимая неправильность своего единственного товарища. В каком-то смысле, он видел в нём отражение самого себя, может, не настоящего, но который обязательно появится спустя годы. Говорить с будущим собой одновременно полезно и неприятно. — Сейчас мне нужен только покой, — притворяясь чуть более уставшим, чем был на самом деле, сказал Гаррел. Гость преувеличенно громко затопал, пытаясь комично передать неудачную тихую поступь. Вот только старейшине было не до смеха. — Ты совсем растерял чувство юмора, — скривился Ключник, запрыгивая на тумбочку, как будто она служила стулом. — Нет, я потерял кое-что значительнее этого, — Гаррел уставился в потолок, расписанный, как и в большинстве комнат, на манер иллюстраций в Священном Писании. Юноше досталось помещение с пересказом главы о путешествии верующих на край мира, за которым, как им представлялось, скрывалась покинувшая их Терпящая. Или покинутая, кому как больше нравится. Ничего особенного, рисунки именитых мастеров встречались в каждой комнате резиденции, и Гаррел привык к ним. Но отчего-то в сценах, застывших на затвердевшем материале разноцветными кляксами, ему мерещилась история собственной жизни. — Однако при этом обрёл не менее важное. Не всегда потери оставляют за собой дыру в душе. Иногда они приносят с собой стимул. Lux Veritatis тоже пора что-то потерять, чтобы вознестись. Вот только они перепуганы до смерти грядущими переменами. Юноша поднял голову и заметил, что гость испарился так же внезапно, как и пришёл. Ни «здравствуй» тебе, ни «прощай»! Гаррел фыркнул и вновь откинулся на подушку. На столе россыпью лежали письма от отца, на которые наследнику рода не хватало времени, сил и желания отвечать. Покидая дом, тогдашний мальчишка обрубил для себя связи с прошлым, полностью посвятив жизнь Lux Veritatis. Вот только весточки из прошлого тянули назад, отрезали заметный кусок и забирали себе. Гаррел ненавидел это чувство. Втайне он надеялся, что господин Лонденол прекратит писать, даже если это будет означать его кончину. Полудрёму старейшины прервало срочное сообщение. Новость, взбудоражившая людей и поднявшая на ноги даже самых уставших служителей. Случилось то, во что многие не верили и чего втайне до дрожи боялись. — Господин, страшные вести от короля, — выпалил вестник бед. Гаррел вопросительно уставился на обескураженного мужчину. — Война… Наше королевство объявило войну Ролуангэ. — Война? Так она решилась на войну? — Она? — Захлопал ресницами служитель. — У нас правит король, а не королева. Вы забыли? Разве он мог? Гаррел приложил ладонь к лицу, углубившись в невесёлые размышления. Глава 24.2 Икс и Игрек — Могли бы и получше название придумать, — пристыжено выдавила я, когда мне сообщили, что двери между этажами на самом деле… вовсе не двери. И это странно. В смысле, что люди не сочинили названия более подходящего или броского, как они любят. Навешивать ярлыки и прикручивать имена к неизведанным ранее явлениям они мастаки! А тут вдруг отделались простеньким «двери», и никакой фантазии. Зато всё ясно без разжёвывания сложных фактов, и в голове сама рисуется картинка. Я, честно, при разговоре о переходе между этажами всерьёз представляла какое-то белое пространство, в центре которого располагается вычурная дверка. В позолоченных узорах, из мрамора, сверкающая инкрустированными каменьями для Королей и ветхая деревянная для мелкого сброда, вроде Костюмеров. Воображение само собой пририсовывало проводника, требовавшего билет, но разумом я понимала, что никто в этом белом пространстве не стоит и не проверяет пропуски. И вообще оно никакое не белое. Сайтроми терпеливо разъяснил, что «дверьми» переходы называют для упрощения. На деле это какое-то искривление пространства, которое сокращает путь между землёй, которую топчут люди, и почвой, по которой ходят Спустившиеся. Что-то вроде туннелей или заячьих нор, которые никак не выглядят, зато ощущаются. Эти «двери» вообще, оказывается, испещряют реальность, как дыры в сито, но большинство из них настолько крохотные, что только мышь проскочила бы, имей она надобность путешествовать между половинами мира. Эта мелочь самая долговечная и бесполезная. А вот проходы покрупнее имеют привычку появляться и исчезать, чтобы потом вновь где-нибудь образоваться. Более того, они даже не однородны. Когда я поинтересовалась, почему сородичи отца не пролезли в ту же самую отворённую «дверь» в зале монастыря, через которую шмыгали почти все ошивавшиеся рядом Спустившиеся, он завернул лекцию о природе переходов, от которой что-то внутри черепа надрывно затрещало. — Есть определённые условия перехода через двери. — В итоге Сайтроми решил отбросить учёный тон и усладить мой слух человеческими речами. — Если ты помнишь, настоятельница монастыря провела определённый ритуал. Я прошёл через дверь, но пролез с трудом, и это почти полностью разрушило проход. Что осталось, сгодилось разве что для Спустившихся с более низкой душевной организацией, но мои братья и сёстры не смогли бы воспользоваться им. Тигоол тоже, как выяснилось, при всех её талантах перескакивать немалые расстояние в пределах одного этажа испытывала некоторые трудности в переходах между половинами Клепсидры. Я думала, она просто жалуется, выбивая из случайных слушателей сочувствие, а ей тоже приходится искать туннели. Действо сравнимо с перемещением по горизонтальной и вертикальной линии: движение влево и вправо не выжмет из любителя быстрых путешествий ни капли, зато, чтобы спуститься или подняться, приходится попотеть. Наслушавшись объяснений, я ощутила, что страх ещё крепче впился в меня. Какая «дверь» сгодится для моей расколотой души? Что за условия окажутся важны для переброса между этажами? Чем меньше знала, тем оптимистичнее виделась сама авантюра. А теперь затряслись поджилки. Ещё день был потрачен на поиск более-менее цельного прохода. Удивительно, но некоторые Спустившиеся интуитивно чувствовали, в какой точке пространства лучше всего попроситься домой или на чужбину, в то время как Король оказался поразительно слеп в данном вопросе. К нашим изысканиям подключилась Тигоол, вызвавшаяся сопровождать меня на Нижний этаж. Девушка снова переоделась в рубашку и штаны до колен, и такой она была привычней заламывавшей руки красавицы в платье. — Я подумал, что с ней тебе будет спокойнее, — ровным тоном изрёк Сайтроми. Он проявлял трогательную заботу, стараясь сделать моё путешествие как можно более приятным. Или всего лишь опасался, что чрезмерные трудности заставят меня передумать. А ведь этот день я могла потратить на дорогу к Катрии. Как бы близко была сейчас к ней, если бы не резкая смена планов! Ещё не забыла своё первоначальное устремление, оно продолжало выгрызать полости в моём терпении. Это уже прямо одержимость какая-то! Может, поэтому следовало выбрать новый курс, чтобы привести мысли в порядок, остыть, прийти в себя. — Одного не понимаю. — Я топталась на месте предположительного искривления пространства возле — какая ирония — сморщенного старого дуба, прогрызённого насквозь паразитами. Лесная местность, обступавшая нас последние несколько дней, начинала надоедать. — Хоть вы и объяснили, что некоторые… туннели или как их там… имеют ответвления, они, тем не менее, связаны с конкретными точками пространства с обеих сторон. Если мы войдём в эту дверь, мы не можем выпасть на Нижнем этаже в случайном месте. Нас выведет в какое-то конкретное. Это не доставит нас к Сат’Узунд. Не говоря уже о том, что мы можем выйти вообще в какой-нибудь топи или центре океана. — Эта дверь безопасна. — Отмахнулась Тигоол, очевидно, веря, что я не доросла до детальных объяснений. — Думаешь, только На-Ла изучают переходы между этажами? Мы тут тоже не наугад скачем. За столько лет Спустившиеся изучили законы переходов вдоль и поперёк. Тебе остаётся только поверить, что эта дверь не забросит нас в трещину в скале или жерло вулкана. Помимо моей знакомой и Сайтроми около дуба крутились двое Спустившихся, которые практическим путём предоставили Королю информацию о «двери». — Не нужно беспокоиться о том, что не найдёте Сат’Узунд, — произнёс отец. — Оказавшись внизу, вы сможете позвать её. Она услышит любое сообщение. Но я уверен, что это не понадобится, и она сама отыщет вас. Потому что видит больше всех нас, да. Эту истину я вроде как заучила, но всё равно Сат’Узунд представала в моём сознании какой-то эгоисткой. Вот стукнуло ей встретиться прямо сейчас и ни месяцем позже! Королевские особы бывают такими непредсказуемыми и капризными. Помнится, как-то доводилось читать легенду о правителе, который приказывал шить обувь из кожи, сдираемой с его слуг. На фоне этого невинное желание Королевы демонов ещё цветочки. Всё познаётся в сравнении. А ещё когда петух клюнет пониже спины, тоже наступает прозрение. Два самых потрясающих методов обучения. — При переходе возможна лёгкая обнубиляция, но лишь из-за отсутствия привычки, — предупредил Сайтроми. Он с такой лёгкостью отпускал меня в, возможно, опасное путешествие (не исключено ведь!), так уверенно вещал об успешном переходе, что я смущалась нелепым страхам. В самом деле, откуда вообще пришла идея, что меня не пропустят? Уже и не помнила, кто её внушил. Кажется, Юдаиф, но старушка не обязана быть во всём правой. По поводу отцовских чувств Сайтроми она ведь ошиблась. — И как же это ощущается? — спросила я у Тигоол, как у самого опытного «скакуна» по этажам. — Как будто засыпаешь на несколько секунд. На качелях. Девушка взялась быть проводницей. От моей скромной натуры ничего не требовалось, лишь доверчиво держать её за руку и мысленно не отвергать всё, что будет происходить… что бы это ни значило. Сначала я не поняла, откуда могло взяться ощущение сна. И только на собственной шкуре испытав переход, выяснила, что Тигоол имела в виду. Правда, это оказалось ближе к… провалу в бездну небытия. Словно для того, чтобы подняться или спуститься, требовалось перестать существовать. Умереть, дабы потом возродиться на новой земле. И вместе с осознанием, как по расписанию, прибыла парочка вопросов. А как на неоднородные половинки, слипшиеся на манер сращённых моллюсков, влияет движение небесных светил? Если на Нижнем этаже день, означает ли это, что на Верхнем — ночь? Одинаково ли идёт время для обеих частей? Если смещение пространства на земле Спустившихся порождает определённые аудиальные аномалии, а у людей такого не наблюдается, означает ли это, что внизу произошли какие-то изменения физических законов? Эти и многие другие загадки разом навалились на освободившееся от посторонних мыслей сознание. Я раньше как-то и не думала о таких простых вещах. И таких вопросов набралось настолько много, что это нельзя было назвать случайным. Я будто отворила в душе невидимые врата, и через них проникли сновавшие недалеко очевидности. Когда позже поделилась пережитыми открытиями с Тигоол, та только пожала плечами и сказала, что её не посещало озарение во время путешествий по этажам. Похоже, это моя особенность. Все эти представления появились после этапа забвения, а далее следовало помутнение. Голова отяжелела, словно являлась мешком, в который накидали кучу вещей. Я очнулась от потряхивания за плечо и с недоумением воззрилась на светловолосую девушку. Тигоол всерьёз перепугалась, но разве она не слышала предупреждения Сайтроми о возможном обмороке и дезориентации? — Ты себя нормально чувствуешь? — Голос Спустившейся был выше обычного. Я вообще почти ничего не ощущала. Руки и ноги онемели, если бы их отлежала, и воспринимались будто отдельно от тела. Вот только конечности обнаружились на своих местах, ничто не потерялось. — Думаю, это просто шок, — выдавила я и лишь тогда обнаружила, что меня обступали стены незнакомого помещения. — Где я? — У меня дома. — У тебя дома?! — Ты лежала неподвижным телом. Я думала, ты умерла. — Девушку передёрнуло. — Я не могла тебя разбудить. Перепугалась до смерти! Повезло, что мы оказались не так чтобы очень далеко от моего родного поселения. То есть… Пешком было бы далековато, так что мне пришлось перемещаться вместе с тобой. Если бы ты знала, что я пережила в эти моменты. Как будто сотню мешков перетаскала! Это невероятно изматывает — перемещаться с кем-то на далёкие расстояния… — Подожди. — Я перебила её торопливую речь. — Так дверь вела в местность, соседствовавшую с твоим домом? — Не забывай, это не я её выбирала. Считай, нам повезло. Верно, это был выбор Сайтроми. Очевидно, он догадывался, или я стала чересчур подозрительной и даже в невинных событиях стремилась увидеть подвох или закономерность. Мне в самом деле нездоровилось. В ушах стоял гул, а из тела выкачали все силы. Так и знала, что это путешествие просто не могло оказаться лёгкой прогулочкой по этажам! Из-за паршивого состояния я не испытывала никакой радости от прибытия на землю Спустившихся. Это всё равно что очутиться на острове мечты и вместо любования красот глазеть под ноги из-за разыгравшейся мигрени! А ещё меня преследовало чувство, будто что-то потерялось по дороге. Словно «дверь» взимала дань, и за отсутствием ценностей пришлось отдать ей частичку себя. Вдруг это способности? Или парочка лет жизни? Даже думать об этом не хотелось. Я ощупывала спину, на которой не доставало какого-то куска. Не телесного. — И долго я не просыпалась? — Часов десять. Должно быть, переход тебя сильно утомил. Я огляделась по сторонам и изучила скромную мебель. Стены — выпуклые брёвна, всюду вязанные покрывала и пледы, а в углу — пыльный книжный шкаф. Всегда подозревала, что Тигоол была деревенской девушкой. Однако не хватало чего-то не только под моими плечами, но и в помещении. — А где музыка? Юдаиф мне все уши прожужжала, что у вас тут несмолкаемые мелодии, как в сказке. — Нахиирдо, я тебя умоляю, — Спустившаяся закатила глаза. — Ты же не думаешь, что в любой точке играет оркестр? У нас тихая местность. Ты можешь услышать отзвуки лишь на улице и ближе к ночи. А в доме спокойно. Моя мать не любит шум. — Твоя мать? — Да. Поэтому не кричи, — Тигоол спиной удалилась в соседнюю комнату. Она вернулась с подносом в руках, на котором разложила завтрак… или ужин, учитывая, что за окном темнело. После продолжительного сна желудок казался бесконечной дырой, в которой безвозвратно пропадали проглоченные куски еды. Я успела проанализировать состояние, но всё было как будто в норме, кроме неподтверждённой потери. Тигоол скромно сидела рядом, блуждала взглядом по комнате, сплетала и расплетала пальцы. Она попросила не бродить по дому без неё. — Моя мать мнительна и может решить, что в дом кто-то забрался. Пойдём, на всякий случай я покажу тебе все комнаты. Дверей в помещениях не оказалось, и девушка провела меня через прямоугольные арки, над каждой из которых были прибиты жутковатого вида обереги. Не хотелось бы проснуться среди ночи и обнаружить, как пучеглазые куколки пялятся прямо мне в душу. Я спросила, уж не от людей ли они. Это было бы забавно, но неправильно: к счастью, Спустившиеся не сочиняли белиберду про «демонские» сущности соседей сверху. Так на кой-тогда отгонять их, как злых духов? Тигоол успокоила, сказав, что обереги отпугивают беды и болезни. В большей степени банальное суеверие, а не магический талисман. — В действительности они не защищают от болезней, — поделилась Спустившаяся. — Здравствуй, мама. Девушка опустилась на колени перед расположившейся в кресле старушкой. Фиолетовый платок покрывал её голову. Хозяйка дома клонила подбородок к самой груди, будто дремала, но глаза оставались распахнутыми. — Кто это? — проскрипела старушка. — Это снова Тигоол, мама, — стараясь находиться в её поле зрения, сказала Спустившаяся. И выглядела трогательно внимательной к слабой старушке с трясущимися руками. — А, Тигоол. Давно ты не приходила к своей немощной матушке. — Что ты, мам, мы виделись десять минут назад. Теперь до меня дошло, что девушка имела в виду под бесполезностью оберегов. Я придвинулась ближе, и едва слышимый скрип половиц задел удивительно чуткий слух хозяйки дома. Она подслеповато прищурилась, пытаясь разглядеть меня. — А это кто? — Мой друг. Ты же любишь гостей, которых я привожу, да? — Тигоол медленно и почти по слогам выговаривала каждое слово, но голос не повышала, поскольку её мать имела прекрасный слух. И крайне слабую память. Если я буду разгуливать из комнаты в комнату, старушка испугается, что к ней забрались грабители, ведь, вероятнее всего, через пять минут она уже не будет помнить никакого гостя. Равно как и присутствие дочери в родных стенах. Тяжело Тигоол жить с матерью, пребывавшей на грани маразма. Чуть позже я спросила, как часто девушка приходила домой, и выяснилось, что кроме неё некому навещать старушку. Единственная дочь брала заботу над слабой, с трудом передвигавшейся Спустившейся сама. И это добавляло злости в копилку недовольств Королевой Цехтуу и её дурацким наказанием, которое вынуждало девушку оставлять больную мать и отправляться на половину людей. Я не была знакома с этой покорной и терпеливой стороной Тигоол. Она всегда казалась ворчливой, язвительной и неугомонной дамочкой, критиковавшей само существование за то, что не угодило её вкусам. И при этом, жалуясь на мелочи, она никогда не заикалась о действительно тяжёлом бремени. Вряд ли она стыдилась матери, скорее просто не считала нужным посвящать кого-либо в семейные проблемы. — Ты вроде говорила, что твоё наказание закончилось. Сколько оно длилось? — спросила я, неожиданно проникшись положением знакомой. Выходило, что у Тигоол даже времени ни на что не оставалось: ни на личную жизнь, ни на встречи с друзьями. Она заглаживала вину за длинный язык, а в остававшиеся дни сидела с матерью. — Шестнадцать лет или вроде того. Я не считала, — девушка наклонила голову к плечу. — Шестнадцать лет за шутку про рога? Не слишком ли большой срок? Цехтуу реально такая тщеславная, или просто не умеет считать? Тигоол вытаращила глаза, приложив ладонь ко рту. Но я не оговорилась и осознавала, что сама же и учудила. — Ты же в курсе, что она тебя услышала? — Да. Если есть какие-то претензии, пусть лично мне их скажет. Заодно и познакомимся, — серьёзно сказала я. — У тебя от перехода помутился рассудок? — схватив меня за предплечья, Спустившаяся утащила в соседнюю комнату и на всякий случай выглянула в окно. — Она наказала меня за невинную шутку. Представь, что она сделает с тобой! — Что? Запустит в меня шкаф? — Ты точно свихнулась… Тигоол с возмущением сложила руки на груди. Я села на кровать и тоже посмотрела в окно, но там царствовал мрак ночи. Похоже, побродить по земле Нижнего этажа и полюбоваться чужим небом над головой не получится до наступления утра. Я не чувствовала ни витавшего вокруг волшебства, ни разницы от того, что дышала воздухом иной половины мира. Словно всё ещё была наверху. Это печалило и интриговало одновременно. Конечно, сидя в четырёх стенах, трудновато заметить отличия, если они имелись. Юдаиф предупреждала, что трава на половине Спустившихся не синяя, а небо — не красное. Нижний этаж по всем признакам соответствовал верхней части Клепсидры, отличались лишь народы, которые их населяли. — Я вспомнила, что потеряла, — я свела лопатки за спиной. — Со мной нет Наездника. Помнишь, я говорила о паразите? Не могу поверить… Я так привыкла к нему, что теперь кажется, будто я потеряла часть себя, а не… попутчика, однажды прицепившегося в пещере Скууфтов. Но его нет! Он… остался на Верхнем этаже? — Это вряд ли. Я думаю… — Тигоол пожала плечами и неуверенно продолжила, — наверное… он погиб при переходе. Скорее всего его жизненную энергию поглотила дверь. Они ведь слабые, эти паразиты, редко могут прожить без носителя. Переход ударил по нему. Может, поэтому тебе было так плохо первое время? — Или Наездник — причина, по которой дверь пропустила меня. Своего рода плата, — я видела, как скептически скривилась Спустившаяся, однако всё равно не могла отделаться от мысли, что Сайтроми лишь потому не выгнал его раньше. Он знал, что мне предстоит отправиться на Нижний этаж, и оставил паразита «в помощь», о которой глупое создание и не догадывалось. Я ещё раз наведалась к матери Тигоол, и она опять знакомилась со мной и журила дочку за долгое отсутствие. Перед самым сном мы пили чай. Чувствовала себя незаконно вторгнувшейся в семейный уют, но обе Спустившиеся настаивали, чтобы я не сбегала от них в другую комнату. Похоже, когда-то хозяйка дома являлась той ещё царицей гостеприимства. Сейчас ей было под шестьсот лет. Примерно столько же должна прожить и Тигоол, и Глядящий в душу, а Юдаиф, наверное, уже приближается к этому возрасту, если я не ошибалась. В их видовом соответствии так легко запутаться. — Сколько тебе лет? — Неприлично такое спрашивать, — дразнила девушка в мальчишеской рубашке. — Ну, вообще-то сто с небольшим. Я старше тебя, малышка, и это даёт мне право поучать тебя жизни. — Ещё чего! — выпалила я. — Она это может, — проскрипела матушка Тигоол, из проросшего сморщенного финика с каждой минутой превращаясь в живую и весёлую Спустившуюся. Общение ей было необходимо, как вода растению. — Завтра решим, как будем искать Королеву, — шёпотом сообщила девушка. — Ты разговаривала с ней вслух? — Да. Но не имею представления, что она поняла и решила. Она не звала меня. Эта новость настораживала. Не хотелось бы застрять тут надолго. Хорошо, что рядом оказалась знакомая, а иначе я бы уже паниковала. Как представлю себя одну на чужой земле, в окружении незнакомцев, пока Сат’Узунд задерживается, может статься, на соседнем материке, и дрожь пробирала. Хоть бы Созерцателей отправила с весточкой. Ночью впервые за долгое время снились красочные сны, часть которых даже отложилась в памяти после пробуждения. Я медленно приближалась к осознанию, что уход Наездника сулил не одно лишь спокойствие в замкнутых пространствах. Изменения коснулись чего-то глубинного, не поддающегося толкованию. Кажется, я даже и не догадывалась о существовании этих потаённых уголков, которые от меня закрывались разжиревшей тушкой паразита, как чистые участки коры зарастают мхом. А теперь они взывали ко мне, просили обратить внимание, постичь их тайны. Как же легко дышалось без Наездника! Как же блаженно засыпалось в новых условиях без зудящего страха четырёх стен! На следующее утро я только и успела, что продрать глаза, потянуться, накинуть одежду и размять затёкшую ногу, как в комнату влетела Тигоол с шарами вместо глаз. Шокированное выражение лица всё чаще приставало к ней в качестве непривычного образа. — Что-то с матерью? — это была первая мысль, и она напугала даже меня. — Нет. Ты сама всё увидишь через секунду. Проклятье, теперь зевак не оберёшься… — Девушка помахала руками на манер веера, охлаждая разгорячённое лицо. Я взяла её за трясущееся запястье, рассчитывая из поверхностных мыслей Спустившейся выцепить, что вызвало такое возбуждение. Но она сама сказала. — Позволь представить тебе… Королеву Сат’Узунд. Я резко повернулась к арке и невольно дёрнулась назад. И опять это чувство… поглощающей смеси благоговения и трепетного ужаса. Меня захлестнуло. Завертело. Подавило, что аж дыхание спёрло. Примерно то же я испытывала, глядя на Сайтроми в Байонеле. Словно сквозь сомкнутые челюсти заливается водопад, и нет сил ни выпрыгнуть из-под него, ни вдохнуть. Такое же состояние пробудил во мне облик Сат’Узунд. Трудно сказать, что конкретно несло в себе и распространяло на окружающих ауру величественности. Великанский рост, унижавший высоту обыкновенных Спустившихся и людей? Ветвистые рога, словно разросшаяся корона, царапавшие потолок, так что носительнице приходилось пригибаться? Грациозность, отпечатавшаяся в каждом изгибе тела? Белоснежная фигура с удачными вкраплениями синевы в платье, чей шлейф волнами-медузами стелился по полу? Или всё дело в магии, невидимой глазом простых смертных, но ощущаемой их слабыми несовершенными душами? Одно можно было сказать наверняка: Сат’Узунд очаровывала, гипнотизировала, как змея свою жертву, при том что являлась сошедшей со страниц иллюстрацией безобразной внешности. Так выглядят сложившие лапки мохнатые шершни или спящие в земле медведки: вроде и уникальные, и притягивают, но невольно поражаешься, как вообще кто-то будет любоваться такими созданиями. Смотришь и внутренне содрогаешься. Что-то было неправильно в утончённом облике Королевы, и разум глиняным горшком трескался в попытках ухватить все детали, конкурировавшие за внимание сбитого с панталыку наблюдателя. Противоречие вторгалось подобно пьяному гостю, который и раздражал, лишая спокойствия, и удивлял своим смелым поведением, и пугал непредсказуемостью. Такого диссонанса я не испытывала, пожалуй, никогда. Вот как объяснить, что прекрасные тонкие кисти оказались почти совершенными, хоть бери слепок и выставляй в музее, если бы не заметная изогнутость в области запястий? Стоило заметить её чрезмерность, и весь идеал сыпался сдутым карточным домиком в услужливо подставленную коробку. Или способная вызвать зависть шея, чья длина лишь на пару сантиметров превышала эталон, и только это одно перечёркивало всю её красоту? Телу, которое лепили будто по формам скрипок, противопоставлялось лицо с такими глубокими впадинами, колеями и морщинами, невежественной толпой скопленных возле лба, что хотелось завыть от несправедливости. Сат’Узунд вышла такой бесподобной… и уродливой одновременно. Одна сторона оттеняла другую, и всё зависело лишь от перспективы. Пока игнорировалась непривлекательная половина, Королева являла собой образец великолепия. Как только взор падал на «страшненькую» деталь, меркло внушённое раннее изящество. И всё же на первый план выступала внутренняя мощь, которая настолько явственно проявлялась, что на моей коже выступила испарина. Как будто мне представили тысячелетнюю статую, впитавшую в себя превратности пережитых эпох, страдания и мольбы лобызавших её основание людей, кровь неизвестных воинов, махавших мечом в одной комнате с каменным величеством, песни и мелодии, исполненные подле, и ещё невесть что. Меня разрывало от осознания, насколько много скрыто в этом сильном теле, и ужас учащал сердцебиение, когда я представляла, что это существо начнёт говорить. Одного слова хватит, чтобы разнести лачужку на отдельные брёвнышки. Нет, даже звука. — Н… Нахиирдо, — почти шёпотом позвала Тигоол. Наверное, уже не в первый раз. — Поклонись. Сат’Узунд выставила ладонь, показывая, что формальности ей не нужны. Я проглотила колючий комок в горле и выдохнула застрявший в груди поток воздуха. Если голос Королевы, по моим представлениям, обязан как минимум проломить дыру в стене, то мой жалкий недописк, стоявший в очереди в области гортани, повергнет в дикий хохот самых жалких представителей реальности. Почему-то моя фантазия нарисовала это так… Неожиданно Сат’Узунд сама опустила голову в лёгком поклоне. Я невольно обернулась, проверяя, не стоит ли за моей спиной Терпящая, но там нашлась только Тигоол, подцепившая несуществующую болезнь «опешливости». — Венец творения природы, — произнесла сестра Сайтроми, распрямляясь не до конца из-за низкого для её роста потолка. — Прошло несколько вечностей, прежде чем наша встреча стала возможной. Не удавалось заставить себя ни поздороваться, ни ответить на её слова. Тигоол предложила Королеве сесть, избавившись от оцепенения раньше меня. Конечно, она ведь уже имела опыт общения с полубогами. — Твоей матери что-то будет нужно с минуты на минуту, — обратилась к Спустившейся Сат’Узунд. Она сказала это почти ласково, как взрослый просит малыша выйти на секунду из комнаты. Тигоол легонько толкнула меня под рёбра и, поклонившись, покинула помещение. Ей пришлось здорово извернуться, чтобы не наступить на массивный шлейф, возникший на пути. — Не бойся. Ты сияешь не меньше моего, так откуда эта неуверенность? Любопытно, как она видела, если вообще была способна на это. Рядом с Королевой не нашлось поводырей, слуги не вели её в правильном направлении, обводя стороной препятствия. Неужели она прибыли сюда одна? — Возьми меня за руку. — Сат’Узунд раскрыла ладонь, обтянутую сетчатой перчаткой. Я осторожно коснулась её горячей кожи, и тогда сквозь поры в меня просочилось спокойствие Королевы. Ближе стала лучше видна расслабленная поза бессмертной. Но самым главным было, конечно же, касание: кроткое, немного интимное, оно придавало долгожданной встрече оттенок семейных посиделок с близкими возле камина. Это не было внушением — пониманием, с каким настроем Сат’Узунд пришла в этот дом. В её поверхностным мыслях вертелись сложные вопросы, а по соседству с ними порхали невинные милости. — Стоять так становится всё менее удобно, — искривляя шею ещё больше, сказала Королева. — Девушка предлагала сесть, однако я не заметила мебели ни в одном из вариантов развития. Значит, вот как она ориентировалась: созерцала сцены будущего. Я провела её вглубь комнаты и усадила на кровать. — М… чаю? Это прозвучало в высшей степени неловко. До личного знакомства с Сат’Узунд у меня имелось столько вопросов, что, если бы можно было превратить каждый из них в петли для вязаний, я бы уже намотала три круга вокруг талии. Но стоило ей появиться, как волшебнице в сказке, и случилось нечто странное. Нет, я не проглотила язык, как со мной порой происходило. Вопросы обрушились бы на макушку Королевы, готова она была к ним или нет, если бы не внезапный для меня самой факт: я обнаружила, что на половину из них уже знала ответы. Словно они спали в сознании, и вид сестры Сайтроми переворошил их сонное царство. Откуда Сат’Узунд узнала обо мне, как давно, с какой целью помогала выживать наверху, отчего не дождалась более удобного момента для свидания… Всё уже неважно. События прошлого — свершившийся факт, а случая удачнее этого просто не существовало. Я видела все плюсы внеплановой смены курса и дивилась тому, какой слепой была раньше. — Единственное, чего я сейчас желаю — это твоего рассказа. Я могу видеть твоё будущее, но не прошлое — подаваясь чуть вперёд, сказала Королева. Если бы я вела дневник, то даже не стала бы упоминать, что она завоевала моё доверие за один день — и без того очевидно. Более того, это ещё и закономерно. Сат’Узунд оказалась едва ли не единственной личностью, расспросившей меня о прожитых годах. И не просто для галочки, строя из себя заинтересованную тётушку. Для неё имело значение всё. А если о чём-то говорить не хотелось из-за болезненности воспоминаний, бессмертная тактично опускала тему. Проклятье, Сайтроми — отец! — не вникал в подробности с такой трогательной бережливостью к каждой фразе. Его запёкшиеся под коркой безразличия вопросы оказывались избирательными и тщательно подобранными, но служили лишь для восстановления общей картины. В них не было сопереживания. Именно этой вовлечённостью Сат’Узунд и покорила меня. О себе Королева почти не рассказывала: не стремилась перетащить одеяло на свою сторону. День посвящался исключительно мне. Однако из общения с ней я кое-что уяснила. Она являла собой странный набор противоречивых характеристик: хранила в себе тягу к предрассудкам и вместе с тем принимала здравые решения, основывавшиеся… ни на чём. Вернее, фундамент их строился из видений будущего, но реалистов, не способных потрогать и пощупать эту эфемерную субстанцию, такими аргументами не убедить. Сат’Узунд не могла доказать, что наблюдала будущее, а не собственные фантазии, однако вместо неё это делали точные и выверенные поступки. Вот только в чём-то уникальный дар бессмертной походил на слепую веру. — Почему я «выдрала тебя с Верхнего этажа»? — процитировала она мои слова, пока мы задержались на глухом пятачке поля недалеко от деревни. Сидеть в тесной комнатушке быстро наскучило нам обеим. Благодаря умениям Королева ориентировалась в местности и уже была в курсе, что сюда не забредёт ни один Спустившийся и не потревожит нас. Хорошо всё знать наперёд. — Ты и Сайтроми подошли к опасной черте, разветвлявшейся на бесконечное множество дорог. Часть из них имела наибольший процент вероятности стать реальностью для вас двоих. Почти пятьдесят процентов возможных исходов несли ряд трудностей. Ещё двадцать сулили неприятный исход. Знаешь, что нужно делать, когда выбор наверняка обернётся неудачей? — Отказаться от него? — я прислушивалась к звукам в траве и пыталась угадать, были это птицы, грызуны или что-то ещё. Рассыпанные цветы не напоминали мне ни один известный вид полевых растений на Верхнем этаже, и этот факт интриговал. Либо пора затыкать пробелы в ботанике, либо составлять список несуществующих на половине людей вещей и явлений. — Изменить условия реализации этих путей. Чем больше ты вносишь изменений в планы, тем более сложным и многоуровневым становится твоё будущее. Нет гарантии, что это приведёт к лучшему исходу. Однако я вижу не только уход от негативных последствий прямого движения к цели, но и ряд плюсов, приобретённых тобой в ходе путешествия. Например, избавление от паразита. Я их тоже замечала. Помимо освобождения от Наездника и знакомства со скрытой чертой характера Тигоол, встречи с сестрой отца и возможностью помять ступнями растения Нижнего этажа, случилось кое-что ещё. Словно… внутри меня распахнулась ставни, доселе накрепко затворённые. Я ощущала себя свободнее и… открытой для осмысления истин, ранее обходивших меня стороной, будто прокажённую. Те вопросы, которые запрыгнули в голову при переходе, и последующие домыслы обогатили мой внутренний мир. Возможно ещё, что исходившая от Королевы сила как-то питала меня. Вот только произошедшие изменения не были связаны со способностями моей родни, но с… не знаю… мироощущением? — Я сейчас рассказываю историю своей жизни и, слушая себя со стороны, путаюсь ещё больше, — призналась я. — Сайтроми сказал, что в моём существовании есть значимость, но она… пространная, воплотившаяся сама собой, так что от меня не требуются никакие усилия. Ответственные за моё рождение что-нибудь говорили о моём даре или судьбе? Кто они? Сат’Узунд помолчала пару секунд, повернула лицо чуть в сторону. — Ты — прекрасное творение. И смысл твоей жизни — быть прекрасным творением. Это лучше, чем не иметь его вообще. Но я понимаю, как трудно тебе смириться с подобной формулировкой. План реализуется сам собой, и неважно, жива ты или мертва, будущее это или прошлое. Вряд ли тебя удовлетворит такое положение дел. Тебе хочется быть избранной, иметь великое предназначение… — Нет. Оно и к лучшему, что меня избавили от этого. — Хорошо, что ты это осознаёшь. — Королева глубоко вздохнула. — Наш мир сломан. Перемещения в пространстве, доступные в равной степени для Спустившихся и людей, — не дар, а аномалия. Размытые границы будущего во всех его проявлениях, что так легко прослеживается одним внимательным взором, — не дар, а аномалия. Накопление негативных последствий всех треснувших механизмов, прописанных неаккуратной рукой Терпящей, привело бы к неминуемой катастрофе. И это если опустить тот факт, что форма мира в виде половинок часов — не самый жизнеспособный вариант, как раз и приводящий к аномалиям. Я объясню принцип работы на примере того, как сама это понимаю. Сейчас бы сесть и внимательно послушать об истинах, о которых не пишут в книгах, да только не на что. Сат’Узунд, похоже, нравилось стоять, изредка переминаясь с ноги на ногу. Опускаться на холодную землю в неосвещаемом уголке, закрываемым от солнца стеной деревьев, в присутствии высокой и неустанной Королевы было неудобно. — Боги — это мы, бессмертные, но ограниченные в возможностях существа, — призналась сестра Сайтроми. Неожиданно, потому что никто не называл их так, даже они сами. Единственным божеством Клепсидры признавалась лишь Терпящая. — Мы живём для того, чтобы помогать демиургу, более сложному существу, поддерживать и развивать его творение. По негласному соглашению демиург отвечает за воплощённую в реальности идею, то есть мир. А если он этого не делает, мир либо гибнет (боги в состоянии поддерживать его, но не тянуть полностью на плечах), либо отдаётся под юрисдикцию других существ, что так же могущественны, но отчего-то не завели собственных «детищ». Тебе же нужно запомнить, что боги и демиурги — принципиально разные существа. Над ними тоже кто-то стоит. Этот кто-то — воплощённый механизм Вселенной, отвечающий за равновесие всего сущего. Если в одном из миров что-то ломается, они могут починить, исправить, наладить. Иногда демиурги пользуются этим, не способные сами решить, как устранить ту или иную проблему. Я имею в виду не базовые проблемы, вроде войн между народами или резкие климатические изменения, а сбои, что мешают тому или иному миру функционировать. Сайтроми оказался прав. Сат’Узунд ведала невообразимые вещи. Даже если компенсирующие слепоту умения помогали ей обозревать пласты реальности в пределах исключительно одного мира, она приспособилась выводить правила из наблюдаемых закономерностей. Я верила, что Королева не бросает слов на ветер и говорит только то, в чём сама уверена. Ведь это в её характере — выбирать наиболее устойчивый плот и плыть на нём к следующему. Мировоззрение Сат’Узунд ширилось, и осведомлённее её на тему законов Вселенной не было в Клепсидре никого. — Вселенная не терпит разнообразия. Она огромна и однородна. Почти все миры, существующие в ней, отвечают строгим параметрам. Выпирающие углы сглаживаются, крайности усредняются. А нерелевантные миры погибают. Но Вселенная не враждебна. Она предоставляет равный шанс всем. То, что возможно починить, полируется механизмами сглаживания. Это не официальное название, а моя интерпретация. — Теперь Королева балуется названиями. — Однажды она изобретёт колесо. Я развернулась к голосам и с растущим изумлением вперилась в нарисовавшуюся на полянке парочку. Она была именно что нарисовавшейся, потому что ни шелеста кустов, ни шарканья по неровной земле не услышала. Неправильность говоривших выдавала нечёткая внешность, варьировавшаяся между самыми приятными для меня параметрами. — Ерунда какая-то. Вас не должно существовать, — выдавила я в адрес незнакомцев. На самом деле хотела сказать «не должно быть здесь», но в последний миг зачем-то исправилась. — Она стала умнее по прибытию на этот этаж, разве не так? — Просто в ней пробуждаются таланты. — Это уже икс в квадрате. — Игрек в квадрате. Я спиной чувствовала растущую в Сат’Узунд радость. Посмотрела и обнаружила улыбку на её лице. — Их ведь не должно быть здесь, — я зачем-то гнула свою палку. — С тех пор, как Он и Она подкорректировали уравнение нашего мира, то есть поспособствовали твоему появлению на свет, Их иногда можно дозваться. Видишь ли, для подобных существ все события любого этапа существуют одновременно, — пояснила Королева. — Может статься, только что Он и Она пили чай с Шестью в зале, хотя для меня с тех самых пор прошло более сотни лет. Они лишь отвечают на призыв, и нам, проходящим все отрезки времени последовательно, кажется, будто Они задержались в этом мире, когда для Них перемещения проходят нелинейно. — Так это Вы стоите над демиургами? Как Вас зовут? — Не пытайся познать Их. Это невозможно, — предупредила сестра Сайтроми. Я стремилась заглянуть в поверхностные мысли Икса и Игрека (ну, не нравятся мне эти всеобъемлющие Он и Она!), вот только… их не существовало. Словно тужилась вломиться в сознание пустого места. — Мы увлеклись сочинением прозвищ, — Он демонстративно втянул воздух сквозь сжатые зубы, создавая свистящий звук. Их поведение во многом было показушным и… подстроенным под тот тип, который я ожидала увидеть. Если Они могли посетить любой из миров, то обязаны уметь мимикрировать под шаблоны каждого населявшего их общества. — Она отразила на нас наши же наименования. — Тебе идёт быть Иксом, — подытожила Она. — Много талантов. А с ними так много шансов выжить. — Если перестанет жалеть себя, будет ещё больше. — Не понимаю, — проговорила я, силясь рассмотреть хотя бы одежду чужаков, но и она менялась. Причём с каждым новым нарядом мне начинало мерещиться, что вот этот является самым настоящим и правильным, а все до этого — иллюзии. Но платья и костюмы становились чем-то ещё, и убеждение замещалось новым, схожим. — Они всегда так изъясняются, — успокоила Королева. — Слишком много знаний, а мы — слишком примитивны для восприятия Их естественного общения. Поэтому просто слушай. Я отвлеклась на Сат’Узунд, и когда вернулась к парочке, Икса уже не было. Конечно, Они же не актёры, чтобы развлекать болтовнёй публику. Вот только Игрек задержался не случайно. — Я тебе кое-что объясню, — делая пару размашистых шагов ко мне, сказала Она. — Королева, можно попросить об аудиенции с заблудившейся принцессой? Благодарю. Бессмертная без возражений покинула пятачок, бросив на прощанье, что найти её можно будет в деревне. Увлечённая беседой с ней, не запоминала дорогу, но уж как-нибудь разберусь. Позову Тигоол, если заблужусь. Какая всё же полезная вещь эта магия имён… — Я не подбивалась работать психоаналитиком. Тем более, что у вас психоанализ ещё даже не изобрели, — Она развела руки в стороны. — Но поскольку в твоём многоступенчатом самобичевании отчасти виновны мы, а может, потому что ты нравишься мне больше твоих параллельных воплощений, многие из которых и не дожили до этого дня, я проведу тебя в светлый мир интроспективной психологии. Как люди вообще живут без неё? Её паясничество отвлекало. Я обхватила свою грудь и кивнула. — Знаешь, на что похожа твоя повседневная жизнь? Идёшь ты на рынок прикупить яблок. Стоишь и выбираешь между сортом золотистых Альпинок и традиционных зелёных сортов, — я поразилась Её осведомлённости о фруктах моего мира. — А в голове у тебя крутится: эти два сорта совсем не похожи на меня. Я ведь наполовину зелёное яблочко, наполовину — жёлтое! Почему эти неучи селекционным отбором не вырастили мутанта, чтобы такие, как я, остались довольны? Или планируешь поцеловать зайца в лесу, рассчитывая, что на самом деле он — заколдованный принц. И думаешь: хм, какова вероятность того, что он ещё не превратился, потому что его целовали только люди? Может, его должен поцеловать Спустившийся? А если ты и человек, и Спустившийся, означает ли это, что он превратится наполовину? И игнорируешь самый важный вопрос. Угадаешь? — А вдруг заяц вообще не заколдованный принц, и я зря трачу время? Вы утрируете. — Конечно же, утрирую. Но на самом деле, нет, — поморщилась Она. — В моём понимания твоя жизнь сплошь и рядом состоит из такого вот абсурда. Да, да, «это всё Он и Она со своими уравнениями, сжечь их на костре»! — Игрек упёрла руки в бока и запрокинула голову, отклонившись назад. — Вот только знаешь, что на этом костре очень скоро может оказаться некая Нахиирдо. Ты скажешь: «Но если я потеряю бдительность, инквизиция наверняка сцапает меня», а я скажу: «Твои перманентные мысли о своей двойственности являются маркерами и притягивают случаи, в которых эта самая двойственность проявляется, и с каждой новой мыслью вероятность их растёт в прогрессии». Но всё это чушь. И правда только в том, что ты, дорогуша, усложняешь себе жизнь, как и все разумные мыслящие существа. — И что же мне делать с этим? — спросила я, не ожидая получить вменяемого совета. Однако Она продолжила разъяснения. — Смотри-ка сюда. Видишь тут колодец? Я взглянула на землю и мотнула головой. — Тут нет колодца, — вымолвила, когда странная дамочка продолжила тыкать пальцем в ничто. — Я стояла там минуту назад. — Действительно? А мне показалось, что ты сидела на краю колодца со стухшей водой, — сказала Игрек и вытянула руку в сторону. — Видишь? Теперь видишь? Я посмотрела в ожидаемую пустоту и лишилась дара речи: на том месте стоял колодец. Он просто возник там… равно как и в моей памяти. В голову напихали несуществующие картинки о том, как я прихожу на этот затенённый пятачок с Королевой и впервые вижу заброшенный колодец, как заглядываю в дыру, пытаюсь различить дно, опускаюсь на край, когда Сат’Узунд заводит сложные объяснения. Более того, встроившийся в реальность предмет, которого в ней никогда не существовало, породил цепную реакцию исправлений в прошлом и будущем. Я почти слышала, как Тигоол и её мать накануне вечером упомянули колодец — вот этот, возникший сейчас на моих глазах. Я обхватила голову руками и зажмурилась. Две памяти об одном объекте — это уже чересчур. — Но я ведь не сидела на нём… — Очевидно, что нет, — выпалила Она. — Но реальности надо как-то компенсировать мои поправки, и теперь ты думаешь, что колодец стоит тут не первую сотню лет. — Не делайте так больше, — попросила я. — И что это даёт? Зачем было так делать? — Для того, чтобы ты поняла, как важно иногда ломать свои собственные шаблоны и представления о мире, пусть это и кажется болезненным или даже неправильным. И это касается не только вездесущих «О, Всевышний, эти люди верят в демонов, какой мрак и отсталость!», но лично тебя. Ты смотришь на этот колодец, и в твоей голове две истины, одна из которых ломает твоё воображение и заставляет мыслить критически, искать, анализировать. — Она направила вверх оба указательных пальца. — Может, этот пример научит тебя смотреть на вещи шире той дихотомии, в которой ты же сама себя и заперла. Тебе нужно новое мерило. Или улучшенное старое, из которого будут выброшены все те «хнык» и «плак», что ты размешиваешь с соплями и потребляешь, как лекарство от суровой действительности. Я с непримиримостью и возраставшей враждебностью смотрела на колодец, который, подозревала, Игрек уже не сотрёт из реальности. Невероятная мощь! Она за секунду изменила мир, казавшийся таким цельным, эволюционировавшим медленно и совершавшим резкие скачки только по глобальным причинам. — Сат’Узунд этого точно не предвидела, — выдохнула я. — Она бы и не смогла. Мои действия вне времени этого мира, а потому не были изначально отражены ни в одной из возможных будущих последовательностей. — Она медленно зашагала назад, стоя лицом ко мне. — Все последствия под мою ответственность. Хотя тоже нет. Меня же не существует. — Да, а колодец появился сам собой. — А как ты докажешь, что его сотворила я? — Подмигнула Игрек и исчезла. Солнце, и без того обделявшее светом неприметный уголок, почти закатилось за кроны деревьев. Тени росли на глазах. Я проторчала возле мистического колодца, который для остальных жителей мира теперь являлся самой обыкновенной устаревшей идеей неизвестного строителя прошлого, так что правда была известна лишь мне, и зашагала по дорожке обратно. Но не для того, чтобы найти Королеву. Как я догадывалась, под фразой «ищи меня в деревне» она имела в виду не дом матери Тигоол, а всё поселение. Это означало, что Сат’Узунд собиралась показаться жителям и утолить их любопытство. На пути в поле стояла одинокая лавочка, перекошенная на левый бок. Я присела, наблюдая за игравшими над травой бабочками и мотыльками. Фокус с урегулированием не шёл из головы, и что ещё хуже — мне вдруг захотелось прогнать под жёстким анализом недавние события. А может, и всю жизнь. Если я до сих пор не умерла, что-то всё же было правильным, несмотря на все «хнык» и «плак». А ещё Сат’Узунд явно знала, где искать меня, задолго до того, как я и Тигоол воспользовались «дверью». Такая уверенность могла возникнуть только в том случае, если большая часть видимых ею реализаций будущего показывали деревенский дом в определённой точке мира. Могла ли она заранее предупредить Сайтроми, чтобы тот искал проход поближе к жилищу моей знакомой? Ведь в таком случае самый распространённый вариант наверняка сбудется. Это, само собой, не говорило ни о чём, помимо дальновидности Королевы. Умела Сат’Узунд перемещаться в пространстве или путешествовала своим ходом, способность заранее предвидеть, где и когда тебе нужно быть, упрощала жизнь. Беспокоило другое. С такими умениями любое знание, полученное иным способом и используемое со злым умыслом, становилось возможным объяснить взглядом в будущее. Убил невинного? К этому подстегнула высокая вероятность, что через пару лет он предал бы господ. Проболтался о том, что могли рассказать не самые чистые языки? Случайно увидел в будущем, подумаешь! Найти такие мелочи сложно. Без ухищрений так точно не выйдет. Я отлепилась от лавки и пошла дальше: игнорировать чесавшееся ухо становилось всё труднее. В деревне устроили праздник в честь прихода Королевы. От дома к дому протянули разноцветные фонарики, гигантскими светлячками зависшими в воздухе. По улочкам лилась музыка — инструментальная, а не аномальная. Я впервые разглядела вблизи жителей. Всегда было интересно — Спустившиеся расселяются по видовому признаку или существуют смешанные общины? И если да, как много их по сравнению с однородными? Деревня, чьё название я так и не выяснила у Тигоол, состояла, по большей части, из представителей Спустившихся, которых мне не доводилось лицезреть на иллюстрациях. Такие не лезли наверх и не попадали в искажавшие представления о действительности книжонки людей. Большинство жителей имели явные физиологические отличия от соседей на другом этаже, вроде цвета кожи или особенностей анатомических признаков, однако встречались и почти полностью походившие на представителей человеческого рода. На этом можно было выдохнуть с облегчением. Боялась, что таких вообще не окажется и я буду фиолетовой собакой среди них. Любопытно, а живут ли среди них люди, скрывавшиеся от осуждения собратьев? — Не из людей ли ты? — спросила какая-то разноглазая бабка. — Нет. Смешанная кровь, — я дождалась, пока она понимающе качнёт головой. — Где я могу найти Королеву? — Она там, рассказывает о хорошем и плохом будущем для нашего селения. Делится мудростью. Я обнаружила Сат’Узунд, окружённую Спустившимися разных возрастов и наружности, и сообразила, что остаться наедине в условиях взбудораженных почитателей не удастся. Пусть для начала каждый отхватит свой кусочек внимания, насладится, потешит самолюбие… Открытость Королевы поражала. Наверху сильные мира сего являлись такими же людьми, что и их подданные, но кичились властью и избегали пересекаться на улице с основной прослойкой населения. Шестеро, в противовес, оказались необыкновенными созданиями на фоне вообще всех существ Клепсидры, однако могли спокойно выйти на улицу и спуститься в самые низы населения. Очевидно, причина смелости заключалась в бессмертии: люди тряслись от страха, подозревая окружение в заговоре, а собственный народ — в тяге поднять бунт. Короли Спустившихся ничего не опасались. Стоило какому-нибудь глупцу проявить агрессию, и бессмертные могли стереть смутьяна вместе со всей его семьёй в порошок. А в плохие дни — и всё поселение урока ради. Бунт? Восстание? Против неубиваемых властителей? Пфф, не смешите! Тигоол отчитала меня за молчание. Хоть магия имён не работала со мной, как положено, чесотка за ухом несколько раз намекала, что безответственную Нахиирдо кто-то ищет. — Я вроде как отвечаю за тебя и твою безопасность, — остыв, выдала девушка. — Вот только не надо этой позы! Я тебе не нянечка, да, но раз уж вызвалась сопровождать на родную землю, обязана вроде как приглядывать. Мы поужинали вместе с немолодой Спустившейся, которой я имела честь быть заново представленной. Бедняжка, она даже не догадывалась, какой предмет всеобщего ажиотажа бродил за стеной. Тигоол пару раз пробовала донести до матери новость о Королеве, вот только старушка не верила, а после и вовсе забывала. — А ты почему не там? — Я кивнула на окно. — Кажется, никто в деревне не уснёт этой ночью. — Я наобщалась с Королевами на всю оставшуюся жизнь. — Отмахнулась Тигоол, остужая дыханием горячий напиток. — Хотя вот она нравится мне куда больше своих сестёр. И всё равно не вижу смысла торчать там. Вокруг огонька вьются либо любопытные зеваки, либо те, кому больше всех надо. Я не отношусь ни к одному типу. Я легла спать, понимая, что Сат’Узунд не будет доступна для беседы как минимум до завтра. А обвитый вьюнком колодец всё так же маячил под сомкнутыми веками… Дар предвидения во мне не просыпался. Пока. Или я была обделена им вообще, что представлялось сомнительным, учитывая, каким обширным списком возможностей обладала. Тонкие грани будущего оставались закрыты, в чём Сат’Узунд и Катрия имели неоспоримое преимущество передо мной. Я не испытала на собственном опыте то, с чем жили они обе, а потому не располагала информацией, что и как провидицы в принципе способны узреть. И хотела бы знать подробности. Об этом и спросила Королеву, когда на следующее утро она обрадовала своим появлением. Народ народом, но в центре всего оставалась я. Это льстило. Сат’Узунд заслужила звания замечательной родни, и расположение к ней лишь росло. Пусть и понимала, что по-настоящему она меня не любит. Я для неё — диковинка, редкое и прекрасное создание, с которого сдувают пушинки до тех пор, пока оно сохраняет свои небывалые свойства. Нельзя не восхищаться, нельзя не боготворить, но является ли такое чувство столь же крепким, как любовь к братьям и сёстрам? Бесспорно, нет. Но это неплохо, во всяком случае, лучше, чем быть презираемой. Я согласна оставаться в глазах Королевы волшебным цветком, лишь бы она сохраняла своё бережливое отношение ко мне. — Так каково это, — я держала её за массивную ладонь и вытряхивала аккуратные формулировки, — видеть будущее? Можно ли увидеть состояние личности? Или чёткими выступают лишь предметы, обстановка и события? — Объяснить это непросто, — Сат’Узунд провела подушечкой пальца по губам. Я почти привыкла к её неординарной внешности. — Я не могу разглядеть мысли или чувства участников видений. В основном это предметные образы, более или менее детальные. — Значит, если человек болен, ты не узнаешь этого, пока в видении он не появится изнеможённым и кашляющим кровью? Рассказывая о своей жизни, я сознательно опустила некоторые темы. Например, упоминание первой любви или мелочи, вроде болезней, от которых излечилась, — я откинула сползшие по плечу пряди за спину. — Я не упоминала паразита, но о нём заговорила ты. Как ты узнала? — От Сайтроми. — Он сам узнал о нём недавно. Когда выбрался наверх. — Разве он не может отправить мне весточку через Спустившихся? Королева не видела мою маленькую фигурку, но старалась поворачивать голову на голос. Сейчас она проявила чуть больше усилий и как будто вперилась в меня несуществующими глазами. — Эта невинная информация как-то уязвляет тебя? — Отнюдь. Просто… это немного странно. Сайтроми зачем-то сообщил тебе с другого этажа о моей проблеме с паразитом. Ладно. Логичная реакция, что при встрече со мной ты спросишь, как моё здоровье. Но ты уже знала, что Наездника нет, даже когда я сохраняла крохотную неуверенность в этом. Не подумай, что я в чём-то обвиняю тебя, — я успокаивающе погладила запястье бессмертной. — Лишь пытаюсь понять роль паразита в истории. И тяжесть вины Сайтроми. — Его вина в том, что он беспокоился о твоём здоровье? — нахмурилась Сат’Узунд. — Он не беспокоился о моём здоровье. Он использовал его, — я вскочила с места и прошлась взад-вперёд. — Если бы его тревожил мой сосед, Сайтроми с лёгкостью избавился бы от него. Я знаю, он способен на это. Отец оставил его, чтобы облегчить переход между этажами. Но сейчас паразита со мной нет. И ты знала о том, что он погибнет, заранее, чтобы… не знаю, подыскать удобную дверь, которая не требует таких жертв? — Да. И что в этом такого? — Недоумевала бессмертная. — Это называется продумать всё заранее. Мы знали, что у тебя из-за родства с Сайтроми возникнут некоторые трудности при перемещении вниз, и продумали заранее, как минимировать риск. Ох, эта честная Сат’Узунд. Для неё всё представлялось таким простым и естественным, ведь она не догадывалась о подоплёке. Использовать Наездника в качестве платы было умно, но скрыть его значимость — значит не предупредить меня о важных трудностях заранее. Ведь без паразита я не вернусь наверх, то есть попадаю в зависимость от других обстоятельств, которыми мои благодетели могут воспользоваться. — Если всё так, почему Сайтроми сразу не рассказал мне об этом? Он ни слова не упомянул о Наезднике, а также выставлял идею путешествия как что-то совершенно безопасное. — Но оно и есть безопасное. Его легко таким сделать. Сюда ты добралась со страховкой в виде паразита, обратно будет что-то другое. Обязательно будет. Я здесь для этого. — Королева указала на свою грудь. — Тебе не о чем беспокоиться. Чтобы не тратить на ожидание твоё время, я заранее нашла дверь. Она просит смешанную энергию крайностей. Твоя необыкновенность компенсирует тяжесть моей сущности, а та, в свою очередь, поможет при переходе тебе. Сайтроми не сообщил ей, что я отказалась приволакивать с собой наверх одного из Шести. А мне не сказал, что выбора не будет. Залихватское утаивание мелких деталей! Конечно, всегда можно отыскать другой туннель, который сгодится лично для меня, но сколько времени на это уйдёт? Мы не планировали растягивать посиделки в гостях, чтобы как можно скорее вернуться к Катрии. И короткими они будут только в том случае, если я вернусь вместе с Сат’Узунд, потому что она уже нашла необходимый проход, годный для нас обеих. И теперь я не могла сказать: «Ой, тётя, знаешь, я не хочу брать тебя с собой. Найди-ка мне дверь, удобную лишь для меня, а сама оставайся тут». Королева настроилась на подъём, она совершала необходимые подготовки, в том числе и моральные. Если я попробую запретить ей идти со мной, она не позволит уйти и мне. Однако её вины в этом нет. Солгал ведь Сайтроми. И это было таким очевидным враньём, что не верится, как я с повышенной мнительностью не заподозрила неладное! Это всё его добренькое отношение ко мне, из-за чего я и забыла, что тенденция помогать родне подниматься на Верхний этаж практиковалась задолго до моего рождения. Что бы выбрал Сайтроми между желаниями двух кровинок? Ответ лежал на поверхности. — Что за дверь? — только и нашла, что сказать.