Шесть с половиной ударов в минуту

Глава 3.1 Добрые люди — Она не уходит, — полушёпотом произнесла миниатюрная полноватая старушка, украдкой выглядывая в окно. — И не похоже, что она в состоянии сделать хотя бы шаг. — Нам что с того? — рыкнул её муж. — Как что? А если этот ребёнок откинется прямо на нашем пороге? Что соседи станут говорить? — Нам теперь что, каждую попрошайку вести в дом? — Но она села возле нашего дома и не сходит с места. Это что-то значит. Так супруги и спорили, пока на улице не стемнело. Девочка, пристроившись у входной двери, вероятно, решила сидеть так до самой смерти. Её упрямство не оставило старикам выбора, и они занесли дремавшего ребёнка в дом. — Смотри, что с её одеждой! — воскликнула старушка. — А чего ты ожидала от бездомной? — Да я не об этом! Она прожжена в некоторых местах! И ноги! Посмотри на её ноги! Женщина задрала полы грязного платья и оголила красные лодыжки ребёнка. В некоторых местах сгоревшая кожа сползла, в некоторых свисала опаленными лоскутами. Старушка покачала головой и принялась хлопотать над ранами, и даже её ворчливый муж заметил, что нужно бы поторопиться, а то малышка ведь страдает. Так Нахиирдо поселилась в доме четы Нолим — одноэтажном деревянном строении с двумя комнатами и кухней. Она не говорила, ни как её зовут, ни откуда она, ни где её родители. Ребёнок вообще почти не разговаривал, и старики решили, что малышка переживает в душе какую-то трагедию. Возможно, её родителей убили, или произошёл несчастный случай и пожар заглотил семейный очаг этого юного создания. В целом, Нолимы сошлись на едином мнении: неважно, что случилось в прошлом, главное — это последствия. А ими стал найденный на пороге ребёнок, которого хозяева дома приютили и уже не могли выгнать. И не только потому, что соседи начнут косо посматривать. Они дали ей имя, которое девочка с годами забыла. Первое время Нолимы и их новая сожительница приглядывались друг к другу. Девочка оказалась тихой и послушной, что не могло не радовать стариков, любивших, как и большинство людей их возраста, тишину и покой. Сами же хозяева дома оказались простодушными и добрыми людьми. Сутулый старик с лысеющей макушкой поначалу казался суровым и требовательным, но вскоре стал проявлять свою истинную мягкую натуру. Он был плотником и настрогал девочке несколько игрушек из дерева. Но та в них не играла, потому как… это занятие виделось ей глупым. Отец никогда не дарил ей игрушек, и она не понимала, что нужно делать с этими бесполезными предметами детских забав. Госпожа Нолим была неповоротливой, и её мучили боли в суставах, поэтому часть домашних хлопот перешла к девочке. Поскольку на вид ей было не больше четырёх лет, её не перегружали обязанностями. — Кажется, Терпящая всё же послала нам одного внука, — говорила женщина тем чаще, чем сильнее привязывалась к ребёнку. — Пусть и в такой неожиданный час. А то своих уже, поди, не дождёмся. — Брось, старуха, что за пессимизм в разгар битвы! — господин Нолим сохранил с молодости непонятную браваду и часто представлял жизнь в виде воинских приключений. Это нравилось их новообретённой «внучке» и вызывало на её лице редкую улыбку. Друзей у стариков не было. Соседи иногда заходили к ним, но крайне редко. Девочка тоже ни с кем не общалась, кроме Нолимов, но одиночество или желание погулять с другими детьми не гложили её. Хозяйка дома сшила девочке пару платьев и пыталась научить её управляться с ниткой и иголкой, но процесс шёл туго. Её муж, в свою очередь, стал обучать ребёнка алфавиту, ибо не знать букв в её возрасте, по его словам, постыдное явление. — Вот бы моя старушка ела столько же, сколько и ты, — смеялся господин Нолим, подмигивая девочке. — Иногда мне кажется, что у неё в животе сидит маленький человечек, который жуёт пищу вместе с ней. Оттого в неё и влезает в три раза больше, чем положено. Жена беззлобно замахнулась на него полотенцем, но тут же заулыбалась. А малышка после этого разговора стала бить себя кулаком в живот, потому как боялась, что и у неё заведётся такой вот человечек. — Когда подрастёшь, я научу тебя готовить, — обещала старушка, любуясь черноволосой красавицей в новеньком, недавно сшитом голубом наряде. — Возможно, свои блюда ты будешь есть с большей охотой, чем мою стряпню. Госпожу Нолим действительно беспокоило, что малышка мало ела. Она, как и любая уважающая себя бабушка, пыталась дать ребёнку как можно больше. А их новая сожительница не просто упрямилась и воротила нос от сомнительных кулинарных шедевров, как делали все дети её возраста, а как будто не нуждалась в еде. А вот что точно нравилось девочке, так это слушать истории на ночь. Как-то раз малышка сама попросила хозяйку дома читать ей сказки перед сном, и та с воодушевлением принялась вспоминать всё, что слышала от матери в детстве и сама рассказывала своей дочери. Как и было положено в их глубоко верующем обществе, большинство сказаний содержали религиозный подтекст или были созданы на основе Священных Писаний. И почти во всех в качестве главных злодеев выступали демоны. — А кто это такие? — спросила девочка. Старушка, округляя глаза и опускаясь до шёпота, рассказала ей много ужасных историй об этих коварных и страшных существах. И когда малышка уже преисполнилась ненависти к ним, госпожа Нолим вдруг показала на пол и сказала: — Они живут там, снизу. — Под вашим домом? — испуганно воскликнула девочка, и женщина рассмеялась. — Нет, глупенькая, не под домом. Под землёй, в Нижнем мире. Ребёнок удивлённо округлил глаза. — Правда? Бедные Спустившиеся! Тяжело им жить вместе с демонами. Тогда понятно, почему они так хотят подняться наверх. — Спустившиеся? Никогда о таких не слышала, — уверенная, что девочка сочиняет, сказала старушка. — Внизу живут только демоны. Это утверждение странным образом задело малышку. Она принялась неожиданно рьяно спорить. — Нет! Они есть! Мой отец рассказывал о них! Не мог же он солгать! Он не мог лгать! Госпожа Нолим опешила от внезапной реакции ребёнка и не знала, как правильно ответить на неё. В итоге она прибегнула к самому распространённому методу, а именно прикрикнула на девочку. А про себя подумала, что тема демонов слишком сложна для столь неокрепшего разума. Прошло примерно полгода, когда девочка впервые расплакалась, осознав, вероятно, что ничто уже не будет прежним. И жизнь, которую она чаяла дождаться, не наступит. Малышка прожила в семье Нолимов чуть больше полутора лет и успела привыкнуть к ним. Она исследовала все уголки их дома: знала, где муж прятал бутылочки с едкой жидкостью, в каком порядке хозяйка дома любила раскладывать обувь, где скрывались веник и швабра. Она привыкла к манере старика Нолима подмигивать ей, когда у него было весёлое настроение, и высоким ноткам в голосе старушки, когда та пыталась понарошку сердито кричать. Добрые люди. Девочка не ставила им это качество в заслугу. Она вообще не замечала его. Ей казалось, что доброта — это что-то само собой разумеющееся. Отец был добр к ней. Монахини были добры, хоть и испугались её умения, которое она впредь скрывала, боясь повторения истории. А теперь ещё и эти двое. Гостья в семье Нолимов не ощущала себя обязанной им за их ласковое отношение к ней и выполняла их указания не из чувства долга, а потому что не видела в этом ничего утомительного или скучного. Всё лучше, чем делать вид, будто её интересуют эти деревянные безделушки, в которые почему-то должны играть дети. Эта приятная тихая жизнь могла бы продолжаться вечно, но раз в три месяца происходило то, что омрачало жизнь новому члену семьи и вызывало тоскливую радость у стариков: их навещала дочь. Тридцатилетняя женщина с незапоминающимся именем на К. врывалась в хиленький деревянный домик, точно ураган. Она проживала в соседнем городе и приезжала лишь раз в сезон, что расстраивало Нолимов и нравилось их маленькой сожительнице. — Ты всё ещё здесь? Когда же они избавятся от тебя? — с презрением говорила К., закатывая глаза и обрушивая на родителей сотню упрёков. Эта женщина не стеснялась обсуждать при девочке, какой она лишний элемент в их семье, что малышка, возможно, дочь шлюхи и пьяницы из подворотни и вообще не вписывается в интерьер их дома. Чета Нолимов терпеливо выслушивала её советы и жалобы, но на уговоры не поддавалась. — А потом она вырастет и прирежет вас во сне! — причитала К. — Нельзя вот так запросто подбирать детей с улицы! Она же не бездомный щенок, в самом деле! Отправьте её в приют. Отошлите в монастырь, в конце концов. Глядишь, монахини лучше знают, что делать с её дурной наследственностью. — Ближайшая обитель Терпящей сгорела дотла при неизвестных обстоятельствах, — напоминала старушка. — Да и приютов тут нормальных нет. А оставлять её на улице нельзя. Соседи рассказывали, что из соседних деревень пропадают девочки примерно её возраста. Страшно! — Это просто отговорки! Этот спор дочь Нолимов начинала каждый раз, и конца и края не было её претензиям. И девочка, бывшая частой свидетельницей их ссор, невзлюбила К. Не потому даже, что та плохо отзывалась о малышке и советовала избавиться от неё как можно скорее. Нет, проблема была не в этом. Нахиирдо до дрожи, до спазмов ненавидела отношение этой женщины к своим родителям. Девочка ещё мало что понимала в жизни и осознавала мир интуитивно, опираясь на собственный опыт. А что было у неё? Отец, которого злить было опасно для жизни. Нахиирдо вела себя хорошо — он держал свою вспыльчивость под контролем. Но она чувствовала, что, стоит ей начать капризничать, и случится что-то страшное. А что наблюдалось в этой семье? Дочь Нолимов не проявляла ни капли уважения к родителям. Она отпускала им колкие замечания, критиковала их образ жизни, вспоминая своего образованного мужа, который точно знает, как лучше чинить сковороду, выбивать ковёр, на каком боку спать, как дышать… Маленькая гостья видела, как подчас старики расстраивались, когда К. делала им очередное замечание. И Нахиирдо не могла понять, почему они это терпели. Её отец уже наказал бы девицу. А Нолимы только пожимали плечами и печально улыбались. Ещё больше девочку поражало, что они всегда с радостью встречали свою гостью. Они были искренне счастливы её видеть, даже если после этого на них градом сыпались упрёки и причитания. Как будто за те два месяца, что они не виделись, Нолимы забывали обо всех обидах. Иногда старики проявляли что-то вроде строгости по отношению к своей дочери. Но этого явно было недостаточно: К. с равнодушием принимала высказывания родителей. Если же они чем-то задевали её, она переводила тему на ребёнка. Говорила, что это они, её родители, не хотят последовать мудрому совету и выгнать девочку. С чего же ей тогда слушать их? — Если вам нужна была собака, сказали бы мне заранее! — Восклицала гостья. — Я бы привела вам хорошего сторожевого пса, и вам не пришлось бы брать дворняжку. Когда К. уезжала, она неизменно добавляла, что надеется в следующий приезд не увидеть в доме постороннего. А потом наступало очередное затишье и благодать. Нахиирдо искренне желала, чтобы К., утомлённая упрямством стариков, больше никогда не приезжала к ним, избавив их тем самым от своих дотошных жалоб. Сострадая Нолимам, не в состоянии видеть их тоску и грусть, девочка думала, как помочь им. И она помогла. Глядя на корчившуюся в предсмертных муках женщину, чья кровь из перерезанного горла заливала пол, девочка чувствовала удовлетворение. Она устранила причину печали приютивших её людей, таких простодушных и добрых. Всего-то и нужно было, что сорвать ядовитый цветок. Отец говорил Нахиирдо, что смерть для людей в порядке вещей. Вот почему она, девочка, которой никто не объяснил правил человеческого мира, которая сама никогда не сталкивалась с ними, не видела в своём поступке ничего зверского и ужасного. И вот почему реакция добрых людей повергла её в отчаянье. Вместо того чтобы порадоваться и оценить заботу ребёнка, Нолимы пришли в ужас. Отнюдь не облегчение и радость застилали глаза старушки, когда она смотрела на устранённую причину своей грусти, но слёзы горя. Из горла старика вырвались стенания, а лицо исказила гримаса боли. Всё так неправильно, думалось Нахиирдо. Люди не переставали поражать её своей нелогичностью и странностью. А ещё её называли чудовищем. С тех пор девочка не жила в семье Нолимов. Глава 3.2 Юный служитель Пока Рандарелл перевязывал мой бок, шепча какие-то заклинания, я сидела на той самой кушетке, на которой ещё недавно лежала Дойри, и не сводила с него глаз. С меня сняли все обвинения благодаря ходатайству Рандарелла и недальновидному поведению хозяйки дома, которая сама же и призналась во всех злодеяниях. Будь она хотя бы наполовину менее безумна, попыталась бы притвориться невинной жертвой. Её вопли быстро затихли, и я старалась не раздумывать о том, что послужило тому причиной, а сосредоточила всё внимание на знакомом человечке. — Ты так стараешься, будто я умираю, — говорила я, чувствуя, как в груди закипает радость. — Рана кажется мне опасной. Но не волнуйся — я спасу тебя, как и всегда, — насмешливо произнёс Рандарелл. — Ты совсем не изменилась с нашей последней встречи. Как и он. А ведь прошло уже полтора года… или всего полтора года? Сейчас ему должно быть пятнадцать. Светловолосый юноша с серыми глазами, длинным носом, сухой смуглой кожей поглядывал на меня из-под почти полностью выгоревших ресниц. Я отметила про себя, что он всё так же по привычке покусывал нижнюю губу, о чём свидетельствовала ободранная кожа. — Так значит, ты тут поселилась, Умфи? — спросил он. Я мысленно порадовалась, что его манера говорить осталась прежней: Рандарелл начинал фразу резко, произнося слова слишком быстро и редуцируя треть звуков, но потом его речь замедлялась, а к концу предложения он говорил почти лениво. — И как тебе город? — Ничего особенного, — честно сказала я. — Да, согласен. Он поднялся на ноги и оглядел свою работу со стороны. Я пошевелилась и с удовольствием отметила, что боль в боку стала менее ощутимой. Это говорило о том, что навыки Рандарелла в целительной магии только возросли. — Неплохо, — сдержанно произнесла я. — Неплохо? Да это в три раза лучше, чем было в прошлый раз, — я видела, что ему нравится моя похвала, хоть она и прозвучала скромно. — Служители Лангзама занимались со мной весь год. — Значит, ты поступил в орден? Я хотела выразить радость, но, если честно, мне не нравилось, что мой единственный человеческий друг решил посвятить жизнь служению в каком-либо ордене, особенно том, что являлся частью Lux Veritatis. — Значит, твои спутники тоже из Лангзама? — спросила я. Рандарелл кивнул. — Я думала, изгонять демонов на этой территории поручено ордену Фассето. — Так и есть, вообще-то, — парень состроил недовольную гримасу. — Но как высшему руководству реагировать, когда эти простофили заявляют, что всё у них в порядке, а тем временем до нас доходят жалобы об участившихся нападениях? Мы взяли след, и он привёл нас сюда, — и он добавил шёпотом. — Но я тебе этого не говорил. Секреты ордена и всё такое. Один из людей позвал его, и Рандарелл, виновато улыбнувшись, юркнул в кухню. Я осталась ждать в комнате, осторожно ощупывая бок и думая о том, как же здорово видеть своего друга! Картину портили только люди, шнырявшие по дому. Служители Лангзама. Я знала, что Рандарелл собирался вступить в орден — он сам поделился со мной, когда мы виделись в последний раз. Но я не думала, что его возьмут именно в Лангзам. Риндожи, На-Ла и Лангзам — три столпа, на котором держалась одна из самых могущественных организаций нашего мира — Lux Veritatis. Второй похожей была Церковь Терпящей. Её ещё называли «мирной стопой», в то время как Lux Veritatis, у которого были три самостоятельные ветви и ещё десяток мелких, по большей части специализировался на убийстве Спустившихся. Этот орден называли «воинствующей стопой». На двух этих стопах и держался религиозный мир. А Лангзам был что-то вроде пальца на одной из них, который обязан был давить Спустившихся, как букашек, на своём пути. Рандарелл вернулся в ещё лучшем расположении духа, чем было, когда он уходил. — Всё улажено. Мой наставник позаботится о мелочах. А мне разрешено проводить тебя до дома. — С чего вдруг такая доброта? — Ни с чего. Просто ты ранена, и по дороге на тебя могут напасть какие-нибудь чудовища. Я фыркнула. Ему только дай волю, и он будет строить из себя героя до конца вечера. — Я прекрасно справлюсь сама, — я встала с кушетки, даже не поморщившись от боли. — Я не такая слабая и немощная, как ты думаешь. — Но и не такая сильная, как думаешь ты, — парировал мой друг. — Хотя, надо отдать тебе должное, ты дала отпор той дамочке. Внушение всё ещё работает? Рандарелл знал об одном из моих умений. Я мысленно похвалила себя, что не стала применять второе. Если бы подоспевшие служители ордена увидели, как я разжигаю белый огонь… Скажем так, вопросов возникло бы много. — Ты не думала вступить в орден? — спросил Рандарелл, выходя вместе со мной на улицу. — У тебя есть дар, и его не надо зарывать в землю. Он придерживал меня за локоть, боясь, что я могу потерять равновесие. Идти в самом деле было непросто из-за боли в боку, но я старалась не показывать этого, иначе парень окончательно вырядился бы в героя и стал, чего доброго, настаивать на том, чтобы донести меня до дома на руках. — Не думала. — Но почему? — воскликнул Рандарелл. — Ты можешь сделать так много полезного благодаря своему умению! Его нужно только развить. Я уверен, с помощью наставников ты научишься творить настоящие чудеса! Тебе нечего бояться. Ну да, нечего. Наравне с внушением у меня есть способность создавать белые костерки, которые почему-то приводят людей в ужас и ярость. А ещё мой отец — один из шести самых ненавидимых Спустившихся. А в орденах полно Зрячих, способных это разглядеть. Да, совсем нечего бояться. Я видела по глазам Рандарелла, что он не мог понять причину моего отказа. Он всегда был целеустремлённым, трудолюбивым мальчиком, который с самого детства знал, чего хочет от жизни. Его ненависть к Спустившимся, лишившим его семьи, переросла в жажду помогать людям избежать той же участи. По мнению Рандарелла, я тоже могла посвятить жизнь борьбе со злом, как это поэтично описывалось в книгах. Он не знал ничего о той части, что гнетёт меня каждую минуту моей жизни. Юноша видел лишь загадочную Умфи, радовавшуюся его появлению, но не замечал маленькую девочку, сидевшую у порога и ждавшую отца. — Я в ордене, — я попыталась представить эту картину. — Учусь у наставника… Подожди, ты ведь учишься не больше года? Разве новичков берут на полевые испытания? — Вообще-то… я учусь уже третий год. — Третий? — не поверила я. — Когда мы виделись полтора года назад, ты сказал, что собираешься поступать в орден. — В каком-то смысле, так и было. — Рандарелл едва не налетел на пятившегося торговца, но вовремя отскочил в сторону с завидным проворством и ловкостью. — Сначала я учился у одного наставника, но он погиб. Какое-то время я просто ждал, пока мне найдут другого. Когда я встретил тебя на том тракте, меня как раз переводили под руководство нового человека. Я боялся спугнуть удачу, опасался, что наставник меня не примет и выгонит взашей. Поэтому я сказал, что поступаю в орден, но не упомянул, что уже учился там раньше. Заметь — это была не ложь, а просто не досказанная до конца правда! Я только покачала головой. Он — человек, который всегда знал, к чему будет стремиться — уцепился за свою судьбу даже раньше, чем можно было представить. Такие люди всегда добиваются успеха. Я немного завидовала ему. У него была цель в жизни — то, чего так не хватало мне. И я постоянно ощущала эту нехватку, незаполненную пустоту. А на Рандарелла взглянешь — у него глаза блестят каждый раз, как он произносит слово «орден». — И это твоя первая серьёзная вылазка? — Я бы не назвал её серьёзной. — Парень пожал плечами. — Мы ездили из города в город, но ничего примечательного не нашли. Добрались сюда. Но и тут всё стандартно. Ты за сегодняшний день побывала в большем приключении, чем я за два месяца вместе взятых. Он начал кусать губу. Ох и дурная это привычка. — Значит, ничего особенного? Сегодня вы уже покинете город? — Не знаю. Уже темнеет. Разумно ли отправляться в дорогу ночью? — Как жаль, — протянула я. — А я думала, служителей ордена привлечёт это дело. Ведь правда странно? — Что именно? — Зачем человеку выдавать себя за Костюмера? Рандарелл широко улыбнулся, и я почувствовала, как некое напряжение между нами спадает. Только теперь он полностью стал тем пареньком, которого я видела полтора года назад. Он отвесил мне шутливый поклон, но в его голосе послышались нотки уважения. — Мне нравится твоя наблюдательность. С такими талантами ты была бы очень полезна ордену. Но если серьёзно, — он откашлялся, — я и сам не знаю, что тут происходит. — Любопытство разбирает, не правда ли? — я заметила промелькнувшую на его лице неуверенность. — Разве нет? Тебе не хотелось бы понять, что тут творится? — Хотелось бы. Меня настораживает твой энтузиазм. — Ты сейчас противоречишь сам себе. То ты зазываешь меня в орден, то тебе не нравится, что я интересуюсь этим вашим делом с ненастоящим Костюмером. — Одно дело — поступить в орден, начать обучение, постепенно познавать глубину нашего мира и овладевать своими навыками, — терпеливо разъяснял Рандарелл. — А другое дело — бросаться в неприятность с головой. Я знаю тебя, Умфи. Для тебя это интересная загадка, шалость, которую можно провернуть вместе со старым другом. Но я не хочу, чтобы ты так считала. Это может быть опасно. Беспокоится он за меня! Похоже, эти полтора года его всё же изменили. Юноша стал менее безрассудным, более сдержанным и… не знаю… серьёзным. Хотя после того, как остаток пути Рандарелл всё же донёс меня на руках вопреки моим отчаянным сопротивлениям, заверяя прохожих, что я — его избалованная жена, которая только так и перемещается по городу, я заключила, что немалая доля дурашливости в нём всё же осталась.