Танец Смерти

Когда я вошел в гостиную, Руфус читал в своем кресле, а Руд спокойно сидел на диване, доедая сэндвич, сделанный из остатков еды с прошлого вечера. Увидев меня, они оба одарили меня долгим пренебрежительным взглядом, который означал: «Ну и вляпался же ты», и который за много лет стал для меня уже привычным. Мне не пришлось спрашивать, где были остальные. Я знал, что информация, полученная от девчонки, которую мы допрашивали в башне, нуждалась в проверке, и это было поручено Ценгу с Еленой. Руду пришлось остаться и играть роль телохранителя вместо меня. Хотя не так важно, кто именно это был — в любом случае кто-то должен был всегда находиться рядом. Ни один из нас не доверял Руфусу после того «Прыжка Веры» с головой Дженовы в руках, когда Кададж держал его в заложниках. Иногда у него действительно прослеживались суицидальные наклонности, но не мне его судить, ведь тенденция к саморазрушению была нашей общей чертой. — Теперь можешь идти, Руд, — сказал Руфус, махнув рукой, и, заложив страницу, закрыл книгу. — Да, сэр, — ответил Руд. Он поднялся с дивана и медленно прошел мимо меня. Чуть опустив очки, он задержался на мгновение, молча предупреждая меня не переходить границы, и почтительно удалился. После его ухода наступила долгая и неуютная тишина, которая казалась гораздо длиннее, чем была на самом деле. Все это время Руфус смотрел на меня пустым взглядом, в котором невозможно было что-то прочитать, а я просто стоял и смотрел на него, не зная, что еще делать. Я видел, как он был напряжен. А это означало, что он просто вне себя. Слегка сжав челюсть, он глубокомысленно постукивал пальцами по подлокотнику. Не многие люди смогли бы понять, что это значит, но я провел рядом с ним достаточно времени, чтобы изучить большинство его привычек и характерных черт. Хотя с недавних пор у него появились несколько новых, касающихся лично меня, которые я пока не знал, как интерпретировать. — Я дал Руду отгул с момента твоего возвращения, — наконец, сказал Руфус. Не зная, как реагировать, и не вполне понимая, к чему все это идет, я просто пожал плечами и ничего не ответил. — В связи с тем, что ему пришлось сидеть здесь, дожидаясь тебя, я считаю, это справедливым, — сказал он, раздраженно смахнув со лба мешающую прядь, и, встав с кресла, подошел ко мне. Учитывая, насколько холодным был его взгляд, я решил, что будет лучше, если я останусь на месте. Нервно запихнув руки в карманы, чтобы не выдать напряжения, я ждал, когда Руфус закончит свою речь, в надежде, что он немного успокоится, прежде чем сделает со мной что-нибудь, о чем мне придется сожалеть. — Я знаю, куда ты ездил, — заявил он с каменным лицом и стал неспешно прогуливаться вокруг меня, сцепив руки за спиной, и говоря равнодушным тоном. — И я знаю, почему ты туда ездил. Не волнуйся. Я не сержусь, — остановившись позади меня, он наклонился к моему уху и понизил голос: — И я не виню тебя. Глубоко вздохнув, я внезапно понял, что очень хочу закурить. Однако так как я был в компании Руфуса, этим я мог только еще больше разозлить его. — Ценг считает, что я должен тебя уволить. «Ага. Он, мать его, всегда так говорит», — подумал я и закатил глаза, пока Руфус не видел. — Конечно, он говорит так всегда, — добавил Руфус, прежде чем обошел меня и снова встал передо мной. Посмотрев пару мгновений как бы сквозь меня, он продолжил: — Вообще-то, Руд, как обычно, привел весомые аргументы в твою защиту. Твой уровень квалификации и, так сказать... — он замолчал на секунду, помахивая рукой в воздухе, подбирая нужное слово, — …необычную преданность было бы сложно заменить, к счастью для тебя. — Руфус смахнул с глаз лезущую в них челку и снова начал ходить вокруг меня. — Должен сказать, что я с ним согласен. Лишь немногие способны так ярко преподносить это. Плюс ко всему твое полное отсутствие совести делает тебя уникальным в своем роде. Мне трудно представить, где мы найдем кого-то с твоим уровнем логики и щепетильной натурой в сочетании с такой поразительной непосредственностью. Твоя устойчивость к алкоголю и другим интоксикантам позволяет тебе раз за разом получать ценную информацию, а тебе самому каким-то образом удается никогда ничего не выдать... — Окей, окей... — раздраженно выпалил я, не задумываясь о последствиях. — Так сократите мне недельную зарплату, — если честно, я был сыт по горло этой речью. Я уже тысячу раз выслушивал ее, а сейчас мне реально было необходимо покурить. — Недельную зарплату? — сделав паузу, Руфус поднял бровь, как будто обдумывая это предложение, но потом сказал: — Вообще-то, я подумал кое о чем другом. В течение мгновения он изучал мое лицо, и у меня дрожь пробежала по спине от холодного ехидного тона, которым он произнес эти слова. Потом он продолжил в своей медленной мелодичной манере: — Видишь ли, в чем проблема. Мы так поступали с тобой всегда, и это, кажется, не возымело эффекта. Хотя, я уже сомневаюсь, что вообще хоть что-то возымеет, — медленно растянув губы в усмешке, он слегка сощурился и, выгнув бровь, добавил: — Но я всегда открыт для чего-то нового. Я не был уверен, что понимаю, к чему он клонит. Поэтому я замер, глядя перед собой, и начал осторожно краем глаза следить за его движениями. Меня охватило смешанное чувство тревоги и страха. Руфус только усмехнулся, наблюдая за моей реакцией. — Я тут кое о чем подумал, пока сидел с Рудом в ожидании тебя, — остановившись прямо передо мной, он расчетливо посмотрел мне в глаза и потом снова заложил руки за спину. — Я подумал: что для Рено имеет наибольшее значение? Больше, чем выпивка, женщины, зарплата, азартные игры... «Собираешься оторвать мне яйца?» — подумал я, но, естественно, не произнес этого вслух. Руфус как будто смог прочесть мои мысли, потому что его взгляд на секунду стал каким-то отрешенным, а губы расползлись в извращенной ухмылке. И пусть даже он не планировал сделать именно это, его следующие слова ранили меня так же больно и застигли врасплох. — Твоя работа, Рено, — сказал он напрямик. — Вы не мож'те уволить меня! — воскликнул я и сжал кулаки в карманах. — О, нет. Я не могу позволить себе уволить тебя, — успокоил он и доверительно подался вперед. — Так же, как я не могу позволить тебе исчезнуть, — быстро оглядев своими коварными глазами мое лицо, он снова выпрямился и вздернул бровь. — Ты слишком ценный сотрудник, — слегка развернувшись, Руфус поднял руку перед собой и встряхнул пальцами. — Однако я могу себе позволить отправить тебя в принудительный отпуск. Я понятия не имел, что за херню он несет, и что вообще все это значит, поэтому в недоумении уставился на него: — Какой еще, нахрен, принудительный отпуск? — Ты не будешь работать, Рено. Пока я не разрешу тебе. Ты не сможешь ничего делать какое-то время, но и уйти отсюда ты тоже не сможешь, — сказал он и снова посмотрел на меня. А потом с угрозой в голосе добавил: — Ты все еще принадлежишь мне. Руфус обвел рукой пространство вокруг себя и окинул его взглядом. — Ты будешь оставаться здесь. Считай, что ты под домашним арестом. Тебе запрещено выезжать в город. Если тебе что-то понадобится, я уверен, остальные с радостью захватят это для тебя на обратном пути. Шокированный его решением, я выдернул руки из карманов и прошипел: — Да это хуйня какая-то! — О, я знаю, — ответил Руфус с хитрым взглядом и не внушающей доверия улыбкой. — Тогда какого хера вы это делаете? — Смотри-ка, твое произношение улучшилось. Мгновенно взбесившись от его комментария и ебанутой игры, которую он со мной затеял, я понял, что с меня достаточно, и решил просто уйти. Но Руфус как будто ожидал этого и, обхватив меня руками, притянул к себе. — Я не говорил, что ты можешь идти, — холодно сказал он и сжал меня сильнее. Уголок его губ дернулся вверх, а глаза снова потемнели. Я чувствовал себя не более чем игрушкой для него, и это страшно бесило. — Отъебись! — прорычал я, потому что оказаться в его руках уже в который раз не значило ничего хорошего. Честное слово, я не был уверен, что хочу испытывать это снова. — Ты действительно, как наркотик, — пробормотал Руфус и, притянув меня еще ближе, убрал прядь волос от моего лица. — Ты знаешь об этом? — Да блять! — я оттолкнул его с такой силой, что сам чуть не упал, и мне потребовалась пара мгновений, чтобы поймать равновесие. — Я не собираюсь терпеть все это дерьмо! — и я снова направился к двери. — Куда ты собрался? — спросил Руфус ледяным тоном, как будто в его поведении сейчас не было ничего особенного или непрофессионального. — В свою комнату, — прорычал я и развернулся к нему. — Вы предельно ясно дали понять, что я не могу пойти куда-то еще. Со спокойным лицом и довольной улыбкой, от которой меня чуть не стошнило, Руфус просто смахнул с глаз непослушную прядь, наблюдая за мной. Я развернулся и потянулся к двери. Я даже частично успел ее открыть, когда она неожиданно захлопнулась обратно перед моим носом. Потом я увидел руку Руфуса, упирающуюся в дверь. Он сам стоял позади меня, почти вплотную. — Это не мой выбор, Рено. Понизив голос и приблизив губы к моему уху, он другой рукой обхватил меня за талию и сильным рывком притянул к себе, заставляя резко выдохнуть. — Если я ничего не сделаю с тобой, это будет не честно по отношению к остальным. Я грубо отшвырнул от себя его руку, давая понять, что не собираюсь даже притворяться, что мне это нравится. Я развернулся и впился в него взглядом, пытаясь показать, что не намерен играть в его игры. — Ублюдок конченный! Ты делаешь это не ради кого-то, а только ради себя! — заорал я и почувствовал, как кровь подступила к щекам. Руфус немного склонил голову к плечу, словно обдумывая мои слова, а потом заявил: — А я когда-нибудь делал что-то не ради себя? — Ты просто ебанутый. — Не делай вид, что ты удивлен, Рено. С похотливым блеском в глазах он снова усмехнулся и положил другую руку на дверь так, что теперь его руки оказались по обе стороны от моей головы. Понизив голос и разглядывая мое лицо, Руфус сказал: — Ты знаешь меня достаточно долго, чтобы понять: меня интересует лишь то, что мне наиболее выгодно, — он слегка наклонил голову и придвинулся ближе. — Так что давай не будем притворяться, что во мне внезапно проснулось бескорыстие. Не желая показать, что он смог зацепить меня, я выпалил: — А кто притворяется? Потом я развернулся и попытался открыть дверь, но он все еще держал на ней руки, не позволяя мне уйти. — Знаешь, ведь у нас с тобой никогда еще не было подобного разговора, — прошептал Руфус, касаясь губами моего уха, и придвинулся ко мне настолько близко, что практически пригвоздил к двери своим телом. — Это что-то свежее, не находишь? — Это не разговор, Руфус. Это сексуальное домогательство. Я не слышал его смеха, я его чувствовал, — настолько сильно Руфус прижимался ко мне. Но, к счастью, он, казалось, был заинтересован только в том, чтобы пощекотать мне нервы. И получал, что хотел. Наконец удовлетворившись, Руфус отстранился, напоследок прижавшись ко мне еще сильнее, и, убрав руки от двери, отступил назад. — Теперь можешь идти, Рено, — разрешил он и поправил пальто. — Судя по тому, как все начинается, могу сказать, что твое заключение будет для меня более чем занимательным, — он усмехнулся и, поправив манжеты на рукавах, добавил: — Я почти сожалею, что не могу удерживать тебя так все время. — Псих, — пробормотал я и со вздохом облегчения быстро открыл дверь и вылетел наружу. === Сексуальное домогательство... Мне не верилось, что я действительно это сказал. Удивительно, но когда я вышел оттуда, я не испытывал особой злости, страха или даже расстройства. Меня почему-то распирал смех. Мне что, блять, это понравилось? Что за хуйня со мной творится? Удивленно встряхнув головой, я торопливо спустился в свою комнату и направился прямо к недопитой бутылке, которая все еще стояла на тумбочке. «Может, это все из-за того, что я снова пью эту дрянь?» — подумал я, делая большой глоток. С тех пор, как травился чем-то подобным в прошлый раз, прошло довольно много времени. Убедившись в том, что Руфус добился, чего хотел, и не собирался меня преследовать, я достал колоду карт и, перетасовав их, начал раскладывать «Солитера» на кровати. А чем, черт подери, мне еще было заниматься? Я однозначно не мог вернуться назад, по крайней мере, до тех пор, пока этот сумасшедший был там. Учитывая, насколько пугающей мне вдруг показалась вся эта ситуация, я сомневался, что смогу спокойно находиться с ним в одном помещении. Единственное, в чем я не сомневался, так это в том, что я не испытывал большого восторга от этого «принудительного отпуска». Люди, которые меня не знают, могут подумать, что я полный кретин, и я с ними соглашусь в некоторой степени. Но, по правде говоря, даже будучи в отпуске, мне всегда удавалось протащить в него работу. Знаю, я вел себя так, будто мне было похуй, и, возможно, я так и думал, но мои действия говорили об обратном. Я и сам никогда не знал себя с этой стороны, пока не оказался перед фактом. Конечно, я обожал пить, веселиться и трахаться, однако работа была моей жизнью, смыслом моего существования. Не думаю, что кто-то знал об этом, кроме Руфуса. А он воспользовался этим, чтобы обрести некоторый контроль надо мной. В первый раз за очень долгое время последнее слово осталось не за мной, потому что кто-то понимал меня лучше, чем я сам. К несчастью, так случилось, что этим кем-то оказался именно Руфус Шинра. Думаю, тут сыграло роль то, что он непревзойденно умел читать людей. Мне казалось, что моей нездоровой любви к работе раньше никто не придавал значения. Его отец был слишком невежественным, чтобы даже заметить это, и я думал, что Руфус был слишком зациклен на себе. Но, как оказалось, он был намного наблюдательнее. Не то чтобы я раньше не верил в его способности. Я всегда был впечатлен тем, что он знал о людях намного больше, чем то, о чем говорилось вслух. Он многое мог понять, просто наблюдая за тобой. Он понимал даже такое, чего ты и сам о себе не знал. Думаю, я был полным идиотом, раз удивился, что он догадался, как ранить меня побольнее. «Пиздец, и что мне делать?» — подумал я и расстроено смахнул карты с кровати. Посмотрев на часы, я увидел, что прошло всего полчаса. А я уже начинал выходить из себя. Всего каких-то полчаса безделья, а я уже мечтал отсюда выйти. Но не мог. Я лишь надеялся, что смогу быть амнистирован за хорошее поведение. Я не мог куда-то уйти, а если бы все-таки попытался, то это наверняка обернулось бы еще худшими последствиями. Так что я решил просто смириться. С грустным вздохом я дотянулся до своей бутылки и перевернул ее вверх дном, но из нее ничего не полилось. Это, пожалуй, была самая долгая бутылка в моей жизни. Обычно я бы расправился с нею за одну ночь, но эта была настолько крепкая, что ее хватило достаточно надолго. Хотя, по всей видимости, все-таки не достаточно. Может, мне просто немного поспать? Ведь заняться все равно больше нечем, к тому же, прошлой ночью я не так уж хорошо выспался. Упав на подушку, я заложил руки за голову и лежал с открытыми глазами, разглядывая потолок и составляя картинки из трещинок, пока наконец не закрыл глаза и не провалился в сон. === Несколько часов спустя, где-то ближе к вечеру, я проснулся от легкого стука в дверь. Я понятия не имел, сколько проспал, потому что даже не знал, как долго пялился в потолок, прежде чем все-таки уснул. Думая, что только один человек сейчас был дома, я крикнул: «Отъебись, Руфус!» и, швырнув в дверь подушкой, натянул одеяло на голову, пытаясь снова уснуть. — Руфус? Черт! Этот голос был более нежным, чем у Руфуса. Спешно выпрыгнув из кровати и едва сумев удержаться от обморока из-за того, что так резко поднялся, я неуклюже подскочил к двери и открыл ее. — Елена! Она уже наполовину поднялась по лестнице, но остановилась и развернулась. Немного натянуто улыбнувшись, как будто была чем-то расстроена, она начала спускаться обратно ко мне. — Почему ты так разговариваешь с Руфусом? — Потому чт' злюсь, — буркнул я. — Мм... Да. Что ж, ты сам виноват, — сказала она и укоризненно на меня посмотрела, кусая губу. — Так и что же он сделал с тобой на этот раз? — Сказал, что я не буду работать. — Он уволил тебя? — Неа, отправил в принудительный отпуск, мать его. — Как это? — Елена заинтересованно шагнула вперед и, нахмурившись, скрестила руки на груди. — Я должен торчать здесь и нихуя не делать, — горько усмехнулся я, возмущенно обведя рукой пространство вокруг себя. Скривившись немного и снова кусая нижнюю губу, Елена подошла еще ближе и, посмотрев в сторону, сказала: — Это странно. — Ага. Ну, эт' же Руфус. Она коротко кивнула, соглашаясь со мной, а потом уставилась куда-то сквозь меня, как будто ее мысли были заняты чем-то другим, далеким от нашего разговора. Я вспомнил, как она себя вела вчера вечером, когда вернулась домой. Хоть я и не любил копаться в чужих проблемах, мне хотелось выяснить, в чем дело. Мы давно с ней дружили, и меня заботило ее благополучие. Очень заботило. Хотя, это и не была забота, которую проявляют друг к другу влюбленные. — Елена, — я наклонился, ловя ее взгляд и дождался, пока она сосредоточится на мне. — Все нормально? — Мы ведь уже давно знакомы, верно? — спросила она, с надеждой взглянув на меня. Засунув руки в карманы и неуютно пожав плечами, я пробормотал: «Конечн'» и озадаченно посмотрел на нее. — Рено, прости меня за то, как я себя вела вчера вечером, — с неуверенным видом, как будто бы боясь, что я не приму ее извинения, она смахнула слезы, не желая, чтобы я их видел. Я не знал, почему она была настолько эмоциональной, но решил, что, если она захочет мне рассказать, то расскажет, и не стал на нее давить. — Считай, уже забыли, — спокойно сказал я и, улыбнувшись, махнул рукой, чтобы разрядить атмосферу. Слабо улыбнувшись, она опустила глаза, задрожала, и слезы все-таки неудержимо потекли по ее щекам. Я впал в ступор. Я понятия не имел, что мне делать, и просто стоял некоторое время, оглядываясь по сторонам, пока она буквально таяла на моих глазах. Желая ее успокоить, я привлек Елену к себе и уперся подбородком ей в макушку, покачиваясь взад-вперед, пока она рыдала мне в плечо. К моему удивлению, успокаивать ее было даже в какой-то степени приятно. Это, казалось бы, облегчило груз моих собственных проблем, и я обнял ее еще более нежно, как будто говоря, что у меня в жизни есть цель, и эта цель — защищать ее. Хотя, почему, я и сам не знал. Тихим и спокойным голосом я спросил: — Ценга все еще нет? Сейчас я понимаю, что мне, возможно, нужно было сказать что-то другое, что-то более успокаивающее, но тогда это было единственное, что пришло в голову. Кивнув мне в плечо, она задрожала, как от холода, попыталась проморгаться, чтобы унять слезы, и тихонько захныкала. — Хочешь войти? — спросил я, понимая, что становится немного прохладно. Елена посмотрела в сторону моей комнаты и кивнула. Я проводил ее в свою комнату и усадил на кровать, все еще не отпуская. Я начал медленно покачивать ее из стороны в сторону, гладя по спине, утешая, пока она не взяла себя в руки. — Все хорошо, — мягко говорил я, прижимаясь щекой к ее макушке. — Все хорошо. И хотя я не знал, что именно хорошо, я чувствовал, что ей нужно было это услышать. Возможно, мне тоже. Развернув Елену лицом к себе, я убрал волосы от ее глаз и прижался губами ко лбу. Потом я нежно положил ладони ей на щеки, приподнимая голову и вытирая слезы большими пальцами. Я просто терпеть не мог видеть, как она плачет. Кто-то такой прекрасный, как Елена, вообще не должен иметь причин, чтобы плакать. — Рено, — начала она, когда ей удалось успокоиться. — А? В легкой нерешительности, она задумчиво закусила нижнюю губу, а потом неожиданно выпалила с взглядом, полным ужаса и отчаяния: — Я беременна. Не буду лгать, я застыл в шоке и почувствовал, как ледяная волна прокатилась по моему телу, и как вся кровь будто бы покинула мои конечности. Это не хорошо. Турки не беременеют. Семьи для семьянинов, не для турков. Беременна? Нет, я определенно мог сказать, что услышать такое не было приятно. Это было так нехорошо... Неожиданно почувствовав необходимость успокоиться, прежде чем я открою рот и скажу что-то, о чем потом могу пожалеть, я отшатнулся от нее, как от прокаженной, и стал нервно тереть затылок. Последнее, чего бы мне хотелось, это, чтобы она решила, что я осуждаю ее, хотя по моей реакции могло показаться, что это именно так. Мне нужно подумать. Думай! Она только что доверила мне то, чего никогда не должна была говорить. Обдумывая, что бы такого сказать, чтобы не встревожить ее, я не нашел ничего и нервно потер руками колени, блуждая взглядом вокруг, пытаясь подобрать нужные слова. Может, мы сможем прийти к какому-нибудь выводу, просто поговорив. Да, люди ведь так все время делают, верно? Может быть, сработает. О, Гайя... Мать вашу, с чего же мне начать? — Ценг знает? — спросил я неопределенным тоном и попытался прочистить горло. — Да, — ответила она, все еще кусая губы и смотря на меня своими завораживающими бездонными глазами, как будто пытаясь понять, не совершила ли она ошибку, рассказав мне. — Что он сказал? — Он сказал, что мы разберемся, — опустив глаза, Елена прислонилась боком ко мне и глубоко вздохнула. — А Руфус? — Я знаю, как он отреагирует, Рено, — прошипела она и резко выпрямилась от подступившей горечи, прежде чем попыталась унять свое беспокойство. — Он не должен узнать. Я не позволю ему узнать. — Ну, ты ж' не смож'шь скрывать это вечно, — мне не хотелось этого говорить, но я понимал, что это важно. — Я знаю. Но я не могу отказаться от ребенка. Мы с Ценгом уже это обсуждали. — Он хочет оставить его? — Он сказал, что не знает, — ответила Елена, и неконтролируемые слезы опять потекли у нее из глаз. С вздохом я притянул ее обратно в свои руки, снова успокаивая и гладя по волосам. Я не знал, что еще делать. Если подумать, мы были президентскими глазами и ушами. Мы делали любую грязную работу, которую он хотел. Работу, делать которую были уполномочены только мы. Мы знали каждую грязную тайну, которую наследие Шин-Ра скрывало от публики. Это была наша работа — сохранять эти тайны сокрытыми любой ценой. У нас были самые большие полномочия и, следовательно, самые большие риски, когда дело касалось ошибок. Мы были выше самых высоких советников. Хотя, мы никогда никому не давали советов. Мы получали приказы только от самой верхушки Шин-Ра и ни от кого больше. И никто посторонний никогда не знал о них. А если бы кто-то когда-нибудь узнал, мы должны были удостовериться, что он будет молчать — всегда. Почти каждый день мы рисковали нашими жизнями, а если и не нашими, значит чьими-то другими. Разве мы могли втягивать во все это семью? Их жизни, вероятнее всего, тоже были бы под угрозой. Это была жестокая правда, которую было трудно принять, особенно кому-то вроде Елены, у которой сейчас проявлялся материнский инстинкт. Но, тем не менее, это была правда. — А ты, я так понимаю, хоч'шь его оставить? — выдохнул я после долгого молчания. Придвинувшись ближе ко мне и все еще дрожа, она попыталась унять свои затихающие рыдания, стараясь ответить спокойно. — Я не знаю. В тот момент, в первый раз после Метеора, мне было страшно за Елену. Руфус, несомненно, заметит ее положение и потребует решить эту проблему любым возможным способом. Это может иметь нежелательные последствия и отразится либо на ее жизни, либо на эмоциональном состоянии, а мне бы очень не хотелось, чтобы с ней произошло что-то плохое. === Когда наконец вернулся Ценг, Елена нерешительно покинула мою комнату, чтобы побыть с ним, оставив меня с еще одним смертельным грузом на плечах. Не обрадовал и тот факт, что Ценг поблагодарил меня за то, что я побыл с ней. А это означало, что он был в курсе того, что она мне все рассказала, ставя меня в еще более неудобное положение. После той информации, которую она вывалила на меня, я был абсолютно бодр. Не было ни единого чертова шанса, чтобы я снова мог заснуть после всего, что услышал. В результате я сидел, потряхивая ногой и потирая колени, и оглядывал свою комнату на предмет того, что бы могло помочь мне освежить голову, возможно, даже притвориться, что ничего не случилось. Как будто никто мне ничего не говорил. Я умею хранить секреты. Я этим все время занимаюсь. Вопрос в том, хочу ли я что-либо хранить? Мой долг — докладывать о чем-то подобном Руфусу. Мой долг — сообщать все, что хоть как-то касается турков, и я всегда соблюдал свой долг. Нахрена она вообще мне рассказала? Не думаю, что она понимала, в какое положение меня ставит. Я не мог сообщить об этом Руфусу. Ведь это касалось Елены. Я не мог так с ней поступить. Не после того, через что мы прошли вместе. Конечно, больше всего я боялся, что Руфус поймет, что я что-то от него скрываю, и потребует рассказать, что именно. И что мне тогда делать? Сигаретная пачка была пуста, у меня не было ни капли алкоголя, а я внезапно понял, что нуждаюсь в них как никогда. И почему я застрял здесь именно сейчас? Не будь я под домашним арестом, я бы мог отправиться в город, нажраться вусмерть, вероятно, забыть все, что узнал, и не встречать взгляд Руфуса, который смотрит так, будто и без меня уже все знает. Но я торчал здесь, в этом приюте обмана, центром которого был я сам, как будто мне только этого и не хватало. В довершение ко всему, я торчал здесь вместе с Руфусом. Я застрял здесь с ебанутым озабоченным боссом и со знанием того, чего я не должен и не хотел знать. Я застрял здесь с психом, который хотел знать все обо всем, не важно, какой ценой. С человеком, который не испытывал угрызений совести, когда хотел что-то получить. Разве может быть еще хуже? Пусть этот ебаный день когда-нибудь закончится! === Так и не сумев заснуть, я решил подняться в дом и совершить набег на любые остатки алкоголя, которые там были. Может быть, мне удастся упиться до белой горячки, от которой страдали завсегдатаи местных пабов. Подойдет все что угодно, лишь бы навсегда стереть из памяти последние пару часов. Я бы не возражал стереть и последние пару дней, но, пожалуй, это слишком долгий период. Засунув руки в карманы и постоянно озираясь, чтобы убедиться, что я был один, я прокрался в гостиную. Возможно, было немного глупо вести себя как какой-нибудь воришка, крадясь туда, куда я имел полное право открыто войти, но мне больше не хотелось никаких сюрпризов этим вечером. Мне просто хотелось побыть одному, и нужно было убедиться, что рядом никого нет. Кроме того, предполагая, что все уже спят, я не хотел никого разбудить, наделав шума. Я просто хотел напиться в одиночестве, избежав контакта с людьми и любых разговоров. Ага, звучит чертовски хорошо. Никакого общения, хотя бы временно. Все просто взрывалось у меня перед носом. Я честно думал, что не выдержу больше никаких сюрпризов. Может быть, это намек, что мне действительно пора в отставку. Может быть, это знак свыше, говорящий мне, что пора уходить, валить сейчас же, пока у меня еще есть возможность. Но куда я пойду? Это была единственная жизнь, которую я знал. Это все, что я когда-либо умел делать. Я понятия не имел, как жить обычной жизнью. Я даже не знал, что такое эта чертова обычная жизнь. С чего мне начинать? К счастью, свет в доме был выключен, и я тихо проследовал на кухню и открыл холодильник, зная, что в шкафах ничего нет, потому что я это уже выпил. Там стояла полупустая банка пива Руда, так что я, пожав плечами и решив, что он бы все равно не возражал, взял ее и, пройдя в гостиную, тяжелым мешком рухнул на диван. Я не потрудился включить свет, потому что мне не хотелось напоминать себе, где я находился. Я решил, что если не буду шевелиться и смотреть по сторонам, то можно притвориться, что я нахожусь где-то в другом месте. Было бы совсем здорово, если бы у меня еще были сигареты, но об этом можно было только мечтать. Я понимал, что сам виноват в том, в каком положении оказался. Все равно ничего уже нельзя поделать. Откинув голову назад и закрыв глаза, я слушал шорох деревьев, колышущихся снаружи от легкого ветерка. Это служило хорошим отвлечением и, казалось, делало свою работу. Настолько хорошо, что я даже не заметил, как вырубился, и пролил на себя половину содержимого банки. Встрепенувшись от того, что что-то неожиданно упало мне на колени, я открыл глаза. Я даже не слышал, как кто-то вошел. Посмотрев вниз, я увидел лежащую на коленях пачку сигарет и возблагодарил богов, за то, что они решили немного сжалиться надо мной. О, мой дорогой любимый друг. Я тебя обожаю! — Я решил прихватить для тебя сигарет, — послышался глубокий голос Руда у меня за спиной, пока он снимал перчатки и выправлял манжеты. — Ты че, знал, что он собирался сделать? — спросил я, схватив пачку и начав ее открывать. — Нет. Что он сделал? — Ебтвою, — сказал я, тряхнув головой. — Я под домашним арестом, чувак. Блять, ты можешь в эт' поверить? Без каких-либо эмоций Руд поправил очки и обошел диван, чтобы сесть рядом со мной. Взяв из моих рук пиво, он допил все, что там оставалось, и вернул мне пустую банку. — Домашний арест? — Ага, — ответил я, разглядывая банку. — Ск'зал, что я не смогу работать, пока он не разрешит, — я снова откинул голову на спинку дивана и выдохнул: — И мне нельзя свалить отсюда. — Отстой, — сказал он, кивнул и тоже откинулся назад. — Пиво еще осталось? — Пол-ящика. — Хм, — посидев еще немного, Руд решил забрать у меня пустую банку и отнести в кухню. Через пару мгновений он вернулся с двумя полными и, сунув одну мне в руку, снова сел рядом. Ничего не говоря, мы просто сидели и пили в тишине. Мы не обменялись ни словом, и я наслаждался каждой секундой проведенной с ним. Вот так можно узнать, есть ли у тебя настоящий друг. Вы можете дорожить обществом друг друга, не делая каких-либо попыток это доказать. Это то, что мне всегда нравилось в моей дружбе с Рудом. Он мог оставить меня в покое и быть рядом в то же самое время. Он изначально не был многословным, но всегда знал, когда нужно что-то сказать, а когда нет. Честно говоря, я думаю, что он не очень хорошо знал, как выражать свои эмоции, поэтому просто ждал реакции собеседника, и уже тогда решал, как себя вести дальше. Ну и парочкой мы были, огонь и камень. Когда я мог потерять контроль, он оставался непоколебим. Когда я трепался без умолку, он молчал. Между нами контрастировало все, от моих огненных красно-рыжих волос, торчащих во все стороны, до его аккуратно выбритой, блестящей головы. У нас даже кожа контрастировала. Он был смуглым, как все, кто родом из Мидила, а я был награжден типичной бледностью и безжизненным цветом лица, свойственным всем, кто вырос в Секторе 7, только я еще был покрыт едва заметными веснушками. Мне всегда нравилось представлять, что думали люди, когда видели нас вместе. Наверное, было трудно представить, как мы двое вообще могли находиться в паре. Но все же это не было ошибкой. Ценг знал, что делает, когда поставил нас напарниками, даже если поначалу мы оба были не восторге от этой идеи. Но тут все было просто: мне не доставало силы, а Руду — скорости. Наши возможности дополняли друг друга, таким образом, делая нас сильной парой, наряду со всеми остальными нашими талантами и умениями. Когда мы допили пиво, он забрал пустые банки на кухню и вернулся с новыми, чтобы мы могли продолжить пить в тишине. Через какое-то время я нарушил ее, решив, что настало самое время пойти на улицу и заполнить легкие смолой и никотином. — Ну что, Рено, — сказал Руд, выйдя вслед за мной и встав сзади. — Бухаешь один в темноте. Это теперь будет твоей новой фишкой? — Прост' хотелось побыть одному, — ответил я, не оборачиваясь. — Хочешь, чтобы я ушел? — Нет. Как все прошло с Тифой? — Хорошо. Для Руда это означало великолепно. Он никогда не придавал комментариям или эмоциям большого значения. Я предполагаю, что у них даже был поцелуй, чтобы вытянуть из него это «хорошо». Один из нас заслуживал, чтобы что-то прошло, как надо, для разнообразия. Подойдя чуть ближе, он оперся на перила рядом со мной и, как и я, уставился в пространство. Мы, должно быть, простояли так минут пять, прежде чем кто-то из нас произнес хоть слово. — Кто победил? — спросил он, отхлебнув из своей банки, и указал на мой фингал. — Они, — пробормотал я и затянулся, прежде чем стряхнуть пепел через перила. — Они? — спросил он и немного развернулся ко мне. — Так тебя опять накрыло жаждой саморазрушения, — в его словах было больше утверждения, чем вопроса. Он кивнул и сделал еще один глоток. Он вроде как просто констатировал свои мысли вслух, даже не требуя ответа. Такое было для него редкостью. Я только пожал плечами, уставившись куда-то вдаль и долбая зажженным концом сигареты по перилам. — Что побудило тебя на этот раз? — Не хочу г'ворить об этом, — ответил я, и начал играть с ключом на моей банке, не желая сосредотачиваться ни на чем конкретном. Вздохнув, Руд снял очки и, убрав их в карман, полностью развернулся ко мне. — Что-то плохое? — Да не... Прост'... Я не знаю. Так как ночи становились холоднее, я начал слегка дрожать и поплотнее прижал руки, чтобы сохранить немного тепла. Заметив мою упрямую попытку скрыть то, что я замерз, Руд обхватил меня рукой и потер мое плечо, чтобы помочь немного согреться, пока я докуривал сигарету. Он не собирался вытягивать из меня больше информации. Он всегда легко отступал в такие моменты, конечно, когда это не касалось работы. Был шанс, что он подумал, что я просто снова впал в депрессию. И хорошо, если так, потому что тогда мне не придется ему ничего рассказывать.