forgotten children

здесь под землей не слышно, что происходит снаружи, толстые стены метро заглушают звуки извне, оставляют только гул проезжающих поездов в ушах и музыку оповещений. здесь звуки четче, острее, они вонзаются в голову тонкими шипами, заглушают мысли, заполняя всего тебя бесконечным стуком колес по рельсам. хёнвон закрывает глаза. втягивает полной грудью прелый воздух метро, пропитанный сыростью, пылью и машинным маслом. хёнвону нравится запах метро, он похож на сплетение всевозможных запахов и ароматов, собранных со всего света по крупицам. острая курица из забегаловки возле станции, дорогой парфюм девушки на высоких каблуках, грациозной ланью проскользившей сквозь толпу к подошедшему поезду,запах пота и сладкой выпечки из кондитерской на пятом выходе. хёнвон не находит в этом сплетении своего собственного. хёнвон не знает, на что похож его запах, никто за всю жизнь ни разу об этом ему не сказал, но если сейчас хорошенько подумать, прислушаться к внутреннему голосу, не открывая глаз, то можно найти ответ. он похож на (одиночество) хёнвон открывает глаза. перед ним та же станция: серые стены и тусклый подземный свет; те же люди вдоль стен, огороженные мятым картоном от внешнего мира, хёнвон знает каждого по имени, потому что они - первое, что видит хёнвон вот уже бесконечное множество утр подряд, едва продирая глаза ото сна. перед ним та же станция, которую хёнвон иронично зовет домом, и люди, которых можно назвать семьей, потому что они не посмотрят косо, не усмехнутся тебе вслед и не скорчат такую гримасу в спину, что разом захочется прописать кулаком в челюсть, а ещё. они умеют делиться едой. хёнвон называет их обитателями подземелья. иногда хёнвон наблюдает за теми, кто пришел из внешнего мира, не пристально. так, вполглаза, лениво листая новости на смартфоне. они вечно куда-то спешат, упорно скрипя подошвами кед и отстукивая сумбурный ритм каблуками, они обычно не смотрят по сторонам - только под ноги или вперед, боясь пропустить прибывающий на станцию состав, но иногда. иногда хёнвон ловит в толпе презрительный взгляд, направленный сторону метрожителей, взгляд, с которым обычно смотрят на уличных собак, раздирающих пакеты с мусором. хёнвону, в общем-то, все равно. (одиночество) хёнвон очень хочет сказать себе самому, что понятия не имеет, в какой момент все пошло не так, но на самом деле он знает. с рождения? все началось в тот самый момент, когда хёнвон ошибочно принял внимание к своей персоне за нарастающую популярность. вернее сказать, именно в этот момент все кончилось. в кармане звенит мелочь, когда хёнвон поднимается на ноги, разглаживая ладонями полы дорогого когда-то пальто. мелочи хватит, чтобы купить американо в круглосуточном кафе на другом выходе. хёнвон идет вдоль длинного, слабо освещенного туннельного коридора и думает, что раньше ни за что бы не позволил себе даже просто притормозить возле стеклянной двери с маленьким колокольчиком наверху из-за статуса? (тщеславия) а сейчас в его кармане мелочь, которой хватит только на маленький американо, и хёнвон, правда, рад и этому. когда хёнвон теряет все, приходится учиться заново радоваться бессмысленным мелочам, вроде горечи кофе на языке и возможности просто жить. хёнвон исправно пытается, вот только не знает, получается ли. колокольчик звенит привычно для слуха и неприлично громко в шесть тридцать две утра, когда вокруг ещё так тихо, что слышно, как там, внизу прибывает состав. в такие моменты незримая грань стирается, утро напоминает, что две эти составные все ещё части одной большой вселенной, но хёнвону от этого никак, только немного светлее, что там, наверху, ещё помнят об их существовании. на самом деле, все это не более чем бред в голове, который хёнвон придумал, чтобы перестать чувствовать себя дном. только что-то оно все равно не перестается. колокольчик на двери звенит привычно, а минхёк привычно ударяется лбом о стэйшн, когда вылезает из-под барной стойки, сонный и лохматый. на нем привычно нет именного бейджа (опять наверное где-то оставил), и в шесть тридцать четыре утра он утирает рукавом уже не белой после смены рубашки слюну в уголке рта. минхёк улыбается при виде хёнвона, ерошит волосы, и без того похожие на гнездо, и расползается сонным пятном по раздаче. - ты рано, - говорит минхёк и ловит насмешливый взгляд в стиле да ладно, а я и не понял. хёнвон приходит так всегда, но молчит, потому что это очередная отчаянная попытка минхёка завязать диалог. номер двадцать четыре. мысленно хёнвон обещает обязательно поболтать на двадцать шестой, не то чтобы он специально ждёт, просто только что это придумал, и парня жалко, а в двадцать шестой раз хёнвон уже не отвертится. на самом деле, хёнвон просто знает, с какой скоростью минхёк отсеется, узнай он, где хёнвон проводит ночи последний месяц. может, поэтому и не говорит, или. просто нет настроения, минхёка классно мучить. - американо, два стика сахара, - говорит хёнвон зазубренную наизусть фразу и неуверенно высыпает из ладони мелочь. там ровно на один американо, но хёнвону все равно неловко поднять глаза. мелочь противным звоном отдается в ушах и оседает в памяти как самый постыдный момент в хёнвоновой жизни. - будет сделано, - улыбается минхёк и, кажется, неумело подмигивает, хёнвон кривит пухлые губы, так нелепо с ним ещё никогда не флиртовали. минхёк шумит кофемолкой, забивает холдер, и хёнвон в уме считает секунды пролива, пока картонный стаканчик медленно принимает в себя струю густой коричневой жидкости, напоминающей больше нефть, чем будущий американо. минхёк придвигает стаканчик к хёнвону, а ещё достаёт с витрины какой-то десерт и говорит за счёт заведения, вновь отвратительно подмигивая. - не делай так больше, - говорит хёнвон на прощание, звон колокольчика на двери заглушает голодных китов у хёнвона в животе. хёнвон когда-то давно пообещал: принять от кого-то подачку - проиграть самому себе. их двадцать шестой раз наступает не утром, в привычной тишине полусонного города, их двадцать шестой раз случается спонтанно, когда на часах высвечивается ноль-ноль двенадцать, хёнвон привычно спускается под землю по ступеням, а минхёк пинает воздух за уходящим в тоннель последним составом на сегодня. хёнвон замирает на середине лестницы, наблюдает, как дядя-охранник пытается выгнать минхёка с платформы, чтобы наконец опустить решётки на выходах к станциям, и, может, тогда недоумки вроде минхёка поймут, что метро закрыто. минхёк почти сдаётся, почти перестаёт ныть усталому охраннику о том, какой он неудачник, как замечает хёнвона. на его лице расцветает та_самая улыбка, а в голове хёнвона бегущей строкой проносится господи, убереги. (бога нет) - а метро закрылось вот, - говорит минхёк, и хёнвону очень хочется усмехнуться, потому что именно на это он и рассчитывал, когда минутами ранее спускался вниз. хёнвон отвечает я вижу. - я впервые за долгое время решил поехать не на автобусе и вот на тебе, придётся такси теперь брать, а тебе куда, может, вместе поедем? - минхёк говорит без пауз, словно пулеметной очередью выплевывает пару комков жвачки друг за другом. - не может, - отвечает хёнвон и осекается, потому что звучит слишком грубо, в глазах минхёка на мгновение мелькает досада. - слушай, - говорит минхёк, - я из кожи вон лезу, чтобы наладить с тобой контакты, а ты ни в какую, в чем проблема? если не нравлюсь, скажи мне прямо, я намеками не пойму. хёнвон размыкает губы, чтобы ответить, но так и замирает потому что причины нет дело не в минхёке, дело в самом хёнвоне, который второй месяц зимы ночует на станции метро, который прячется за колоннами каждый раз, когда издалека заметит в толпе проходящих знакомого, который на вопрос визажиста что с лицом? отвечает, что просто не выспался. хёнвон не хочет, чтобы люди знали, потому что жалость в чужих глазах - это как поражение в сухую, удар, от которого почти не оправиться, и вот ты лежишь на ринге с рассечённой бровью и думаешь, что больше никогда не встанешь. хёнвон все равно говорит минхёку правду. зачем-то, не зная зачем, ожидая удара в спину и эффектного ухода как в фильмах. - ты мне имя хоть своё скажешь? - вместо всего этого говорит минхёк, и хёнвон теряется в ворохе возможных исходов ситуации и вариантов ответов на разные случаи. такой вариант он не рассматривал. - да. - что да? - скажу. - ну и? - хёнвон. - слава богам, я думал, дальше мёртвой точки мы никогда не сдвинемся. минхёк не кажется хёнвону знакомым, потому что пропала эта нелепость флирта ботаника, испарилась бесследно, и хёнвон в какой-то момент понял, что все это время его просто дурили. минхёк говорит поехали со мной, хёнвон тоном, с которым совершенно не хочется спорить. и хёнвон соглашается.