Лучше быть каракатицей

Через несколько минут Лео заставляет себя подняться и, шатаясь, бредет в ванную. Если его маленькая сказка подходит к концу, то он хотя бы должен выглядеть достойно. Он не может похвастаться развитой интуицией, шестое чувство не раз как выручало, так и подводило, поэтому сейчас он не в состоянии предугадать развитие событий, хотя готовится к худшему. Если бы Джун не собирался расставаться, то сказал бы об этом сразу? Или нет? Перебирая в памяти его поступки, Лео со стоном утыкается лицом в холодное зеркало. Он не знает. Скорее всего бросит. Ведь не только от Айды скрывал их отношения, но и от собственной семьи, да и встречаться предложил под влиянием момента, больше из упрямства… Правда, Джун сам часто инициировал поцелуи и объятья, Лео не чувствовал с его стороны сопротивления, разве что неуверенность… Лео берется за расческу, чтобы привести в порядок спутанные волосы, и деревянная ручка трещит в судорожно сжатой руке. За эти полчаса он с ума сойдет, строя догадки. Когда раздается сигнал домофона, Лео испытывает облегчение. Сейчас все решится, и тогда он пойдет либо трахаться, либо работать. Простая альтернатива, намного лучше, чем эта гребаная неизвестность. У них все было слишком гладко, так не бывает. Звонят в дверь, и Лео идет открывать. Джун выглядит плохо. Похудевший, осунувшийся, в последний раз Лео видел его таким после сдачи диплома. Выходит, им обоим дорого далось это время. Лео кивает в ответ на приветствие и жестом приглашает войти, не доверяя своему голосу: хмурый вид Джуна не сулит ничего хорошего. Поскорее бы все закончить, работы по горло. Нервозность Джуна заметна невооруженным глазом. "Почему он так дергается? – отстраненно думает Лео. – Это же я сижу с веревкой на шее". – Лео… – начинает тот, – я должен извиниться. За то, что наорал на тебя, за… за многое. Ты был прав. Мне надо было с самого начала рассказать все Рико. Можно сколько угодно раз повторять себе, что готов к разрыву, но в тот момент, когда сжимавшая горло петля вдруг исчезает, накатывает одновременно все: слабость, облегчение, счастье, нежность, благодарность – этой лавине невозможно сопротивляться. – П-подожди, – лепечет он, потому что Джун продолжает говорить, а у Лео так шумит в ушах, что он почти ничего не слышит. Хорошо бы умыться холодной водой, но он не уверен, что сейчас сможет встать. – Я очень перед тобой виноват, – говорит Джун, когда Лео со слабой улыбкой ему кивает, – но нам будет лучше расстаться. В первый момент он просто не понимает смысла слов, поэтому несколько раз беспомощно моргает: как одно вытекает из другого? Что за…?! Нет. Нет! – Ты же… – голос рвется. Лео никак не может уложить в голове извинения и эту дебильную, насквозь шаблонную фразу из сопливых дорамок. И тут же бьет под дых осознание: он просто неправильно понял Джуна в первый раз. Когда Лео был маленьким, то, играя с друзьями в догонялки в отцовском саду, с размаху влетел спиной в дерево. Тогда на несколько страшных секунд показалось, что он больше не сможет дышать. И сейчас это чувство возвращается. Может, не будь этого всепоглощающего облегчения, удар не был бы столь сокрушителен. Может, скажи ему Джун это с порога, по телефону, да хоть на почту пришли – все обошлось бы малой кровью. Может быть. А пока Лео безуспешно пытается сделать вдох. – Лео, с тобой все в поря…? Он отбрасывает чужую руку, сипло выдавливая: – Отвали. Наконец-то возвращается способность дышать, и Лео распрямляется. Джунпей почти сразу отводит взгляд, потом говорит, смотря в сторону: – Я уезжаю. В США. Теперь все становится на свои места. Странно, что он решился на это только сейчас. Лео так крепко сцепляет зубы, что начинают болеть челюсти: нельзя говорить ни слова из того, что приходит в голову, иначе будет не остановиться. Он спросит только то, что ему действительно интересно: – Давно решил? – Вчера. Они получили спонсора, будет много бумажной работы, и им нужен кто-то, кто разбирается в делопроизводстве. – Это она тебе предложила? Джунпей долго молчит. – Нет. Прямо не говорила, – в конце концов признает он. – Я бы спросил, что она вообще говорила, но не уверен, что хочу это знать. Попутного ветра, Хьюга. Проваливай. – Лео… – Что? – он вскидывает голову, ловя чужой взгляд. Внутри вскипает злость. – Ты что-то еще хотел сказать? – Извини… – Это я уже слышал, – перебивает Лео. – Давай останемся друзьями, ты не хотел, чтобы так вышло, дело не во мне, дело в тебе… Еще что-нибудь? Блядь, надо было послать тебя с самого начала, как я и собирался. Поджимает губы. Уязвлен, но молчит. Ничего, сейчас заговорит, его легко вывести из себя. – Да, представь себе, Джу-ун, я не хотел тебя видеть. За то время, что ты меня игнорировал, смирился, – с притворным вздохом говорит он. – И так мне было, знаешь… хорошо и спокойно, пока ты не влез. Снова. Я же тебе говорил, я тебя, мать твою, предупреждал! – он срывается на крик. – Какого хуя ты все это начал?! Поиграть в педика захотелось? Больше никто не давал, а? – Что ты несешь?! Ни во что я не играл! – вскакивает Джунпей. – Я знаю, что виноват, но в этом ты не прав! Все, не хочу ссориться, я пойду. Он идет в прихожую, но Лео не отстает: – Тогда почему?! Мне похуй, что ты будешь делать дальше, катись к своей Айде, да хоть на Марс лети, но скажи мне, за каким чертом ты это затеял?! Ты же и двух месяцев не продержался! Зачем все это было? – Затем! – теперь уже кричат они оба. – Потому что я хотел почувствовать, каково это – быть любимым! Хоть раз в жизни, хотя бы ненадолго! Ни во что я не играл, ясно тебе?! Я говорил искренне, я старался, Лео, я очень хотел, чтобы у нас все получилось. Я думал, что смогу, что если оба будут стараться, все будет хорошо! Только ты в меня всегда верил, даже Рико сказала, что я не способен на спонтанные поступки, что я все планирую наперед, и это скучно, а ты подталкивал, ты поддерживал, мне это было важно! Лучше бы он этого не говорил. – Заебись. – Лео опирается о входную дверь и закрывает лицо руками. – Просто заебись. То есть мы начали встречаться, потому что ты решил доказать ей, будто можешь в авантюры. Трахаться с парнем, будучи без пяти минут гомофобом – это, наверное, очень смело. На грани героизма. Ты таблетки пил, прежде чем меня…? Или думал об Айде? – его несет, и он это понимает, но останавливаться не хочет. – О нет, только не говори, что ты действительно представлял ее на моем месте! Какое б у тебя ни было воображение, я, к счастью, ни капли на нее не похож. – Никого я не представлял… – начинает Джунпей, но Лео отмахивается от его слов. – Знаешь что? Я тут подумал… Действительно, езжай в Штаты, у тебя как раз будет замечательная возможность нас сравнить. Ты же туда собрался не команде помогать, а доказывать своей трогательной Рико, что ты теперь охуенно непредсказуем и крут, вон, даже членов не боишься. Неужели думаешь, что сработает? А ты расскажи ей, как мне в рот кончал – уверен, она оценит! Может быть, настолько впечатлится, что ты даже женишься на ней, как всегда мечтал, а, Джун? Будешь ее ебать раз в неделю под семейным одеялком, заделаешь детишек, – Лео пошло подмигивает и продолжает, мягко и вкрадчиво: – А потом, когда устанешь колотиться в закрытую дверь, начнешь вспоминать, что у тебя было и по-другому. Меня вспоминать будешь, – он почти мурлычет. – Не сразу, конечно, это же мерзко, как можно?! Но через годик-полтора вспомнишь. И тогда задумаешься. Знаешь, о чем я больше всего жалею? Что так тебя и не трахнул. Но ты все равно к этому придешь: сначала порнушку посмотришь, потом на форумы пойдешь, отыщешь себе клуб по интересам… Я слышал, в Лос-Анджелесе с этим все замечательно, так что скучать тебе не придется. И будет у вас образцово-показательная семья… О, Джун, назовешь сына Лео? Джунпей смотрит на него со смесью ужаса и отвращения, но Лео плевать, что он думает. Он сжигает мосты. Подождав, пока Джунпей обуется, он открывает дверь, но тот придерживает его за руку: – Что бы ты мне ни наговорил, я знаю, что на самом деле ты так не думаешь, – говорит он, крепко сжимая ладонь Лео. – Тебе больно, и ты срываешься. Наверное, я заслужил. Мне действительно жаль, Лео. Извини. Сердцу не прикажешь. И в этот момент Лео вдруг видит его прежнего: не тупого ублюдка, который не в состоянии разобраться в элементарных чувствах, а одного из самых родных для себя людей, того, кого он любил столько времени, кого он знает до мельчайшей черточки и может нарисовать с закрытыми глазами, кто сейчас по живому выдирает из его груди огромный кусок. На секунду становится стыдно за все те гадости, что он только что наплел, но потом Лео просто вырывает руку и уходит. Им не о чем больше говорить. Хлопает закрывшаяся дверь. Лео растерянно стоит посреди кухни, забыв, зачем сюда пришел, когда сзади раздается голос Ханамии: – Отпразднуем? Домой он возвращается глубоко за полночь. Не в силах выдерживать Ханамию, который, похоже, все слышал и настроился как следует позабавиться, Лео просто сбегает. Он долго бродит по улицам вечернего Токио и наконец находит какой-то крохотный бар с вывеской вырвиглазных цветов. То что надо, пусть лучше кровоточат глаза, чем сердце. Внутренняя отделка его не разочаровывает: разномастные кляксы кислотных оттенков покрывают все от пола до потолка, в том числе и мебель. Лео, не глядя, заказывает несколько коктейлей, выпивает едва ли не залпом, берет еще два, покрепче и подороже, надеясь, что на вкус это будет приемлемо, и забивается в угол. Последнее, что он помнит: как ищет закономерность в размерах бирюзовых пятен на спинке диванчика. Какая-то добрая душа посадила его в такси, но Лео вообще не помнит этого момента. Он еле разбирается с кнопками лифта и несколько минут пытается открыть дверь не тем ключом. Хотел напиться – ему это удалось. Лео снимает куртку и обувь, стараясь действовать тихо, что удается с переменным успехом, и идет к себе. Аккуратно переносит с кровати на стол ноутбук, переодевается в домашнее, выбирая все без пуговиц и шнурков, чтоб не возиться, а потом берет макет "арки Джуна" и изо всех сил швыряет его в стену. Сонный Ханамия возникает в дверях, как по волшебству. – Черт, а я надеялся, что тебя нет, – Лео забирается в кровать и с горем пополам укрывается. – Уйди, – без особой надежды просит он. – Разве я могу оставить друга в беде? – ну да, это же Ханамия, глупо предполагать у него хоть какое-то чувство такта. – Подвинься, – он бесцеремонно пихает Лео в бок и ложится рядом. – Значит, огонь твоей очкастой любви погас? Лео утыкается лицом в подушку. Он не поддастся на провокации, он достаточно выпил, чтобы уснуть даже с шипящей под боком змеей. – Ну же, не засыпай, – он тянет за волосы, Лео наугад отмахивается, но не попадает. – Откуда ты вообще взялся? – смирившись, спрашивает он. – Вообще-то мы квартиру на двоих снимаем, – усмехается Ханамия. – Если хотел устроить приватные разборки, нечего было орать на весь этаж. Хотя надо отдать тебе должное, часть про то, как Хьюга в поисках горячей любви ляжет под какого-нибудь американского качка, заслужила более благодарной аудитории, чем он. Лео фыркает в подушку. – Это нормально, если я хочу, чтоб так и вышло? Ханамия налегает на него сверху, обнимая за плечи: – Можно ускорить этот процесс, – тихо говорит он. – И сделать его настолько неприятным, что Хьюга потом даже от своей мелкой цыпочки шарахаться будет. Или она от него. А еще может получиться так, так что его через… хм-м… через пару-тройку месяцев экстрадируют в Японию. Или всех их. Или они окажутся под следствием в самой Америке. Или… Лео сбрасывает со спины его руку и разворачивается к Ханамии лицом: тот так жутко улыбается, что Лео даже слегка трезвеет. – Не вздумай, – предупреждает он. – Сентиментальный идиот, – морщится Ханамия. – Трясешься за своего тупого очкарика. – Да похер мне, – Лео падает обратно на подушку. – Я просто не хочу больше о нем слышать. Он произносит это бездумно, но потом понимает, что это действительно так, словно с теми полуистерическими угрозами внутри все выгорело. Надо будет удалить контакты и попросить Киеши о нем не упоминать, хотя тот и сам сообразит, наверное. Он вообще умный парень. – А где Киеши? – спрашивает Лео, отчасти чтобы перевести тему, но ему и интересно тоже. – Считает, что мне нужно время, чтобы привыкнуть к его чувствам. Или еще что-нибудь в этом роде, – хмыкает Ханамия. – Снова будешь его доводить? – Ну, он сам сказал, что заслужил, – он садится на кровати, и Лео видит улыбку удовлетворенного маньяка. Ханамия наверняка бы посмеялся, но Лео его жалеет: теперь, после ухода Джуна и на волнах алкогольного просветления он твердо уверился, что Киеши тогда все понимал. Ханамия не знает, что делать со своей любовью. Он как море, которое, беснуясь, впустую бьется о скалистый берег, и в прогнозе погоды у него всегда штормовое предупреждение. – А что ты будешь делать, когда он уйдет? – Он не уйдет, – ласково отвечает Ханамия. – Он мне пообещал. – Обещания даются, чтобы их не выполнять, – зевает Лео. – Ты будешь продавливать его, пока кто-то из вас не сломается, а потом-то что? – он перекатывается на живот и кладет подбородок на сложенные руки. – Рано или поздно или вы друг друга поубиваете, или ему надоест. Он оглянется по сторонам и поймет, что в мире есть и другие люди. Вот, например, у его чокнутого Макото такой классный сосед, почему бы не обратить внимание на него? – Он поворачивается к Ханамии, который сверлит его нечитаемым взглядом, и улыбается: – Мы уедем на Филиппины… говорят, там очень красивые подводные пейзажи, всегда хотел заняться дайвингом… будем нырять и трахаться сутками напролет, Киеши может, я точно знаю… а потом ты найдешь нас и прикончишь с особой жестокостью. Ханамия не возражает даже ради приличия. – Съездим к морю? – просит Лео. – Сто лет не были. – Понырять захотелось? – интересуется тот. Лео становится холодно при одной мысли об этом. – Ну уж нет, лучше подожду… до Филиппин. На лице Ханамии на секунду отражается сомнение. Лео далек от мысли, что его удалось отговорить от бесконечной мести всему миру, но если Ханамия задумался о ее целесообразности в одном конкретном случае… Киеши будет ему очень обязан. Ханамия уходит, не прощаясь, и Лео соскальзывает в сон, с горечью понимая, что пусть он не хотел бы таких разрушительных отношений, как у этих двоих, но есть у них кое-что такое, чего так не хватало им с Джуном: взаимность. Утро встречает его головной болью и сердитым стрекотом будильника: Лео все еще в поиске удачной мелодии. После душа, бреясь перед зеркалом, он понимает, что обрел полную гармонию с внутренним миром – выглядит он так же ужасно, как и чувствует себя. Равновесие достигнуто. Кофе не спасает, и по дороге на работу Лео думает, что может кого-нибудь случайно убить, если коллеги снова начнут шутить о бурных выходных. Про то, что у него есть куча свеженьких эскизов, Лео вспоминает в середине совещания и, извинившись, торопливо выходит за ноутбуком. Оказывается, в похмелье тоже есть свои плюсы: шеф принимает его откровенно заебанный вид за издержки преданности интересам компании, ведь раньше Лео был предельно собран и аккуратен, и одобряет концепцию зала. Правда, до окончательного утверждения еще далеко, но от этого уже можно отталкиваться. После обеда они снова поедут на замеры, и Лео проглатывает перед едой пару таблеток обезболивающего. Оно как раз успевает подействовать, когда они садятся в машину. Откинувшись на спинку сиденья, Лео смотрит в окно на яркие вывески, привычно на подсознательном уровне отмечая детали, которые можно было бы исправить, и думает о том, что он сейчас как то чучело каракатицы из бара – хоть и пустое внутри, но совсем как живое. Макимура тянет его за рукав, впихивает в руки стаканчик с кофе, Яно отпускает очередную шутку, и все смеются, даже водитель. Лео рассеянно благодарит и отказывается, отдает горячий стаканчик обратно и достает ноутбук. Нет, он совсем не чучело, пусть одно из его сердец и разбито, но осталось еще два: на выходных он все-таки вытащит своего друга к морю, а работа… работа не ждет.