Готовые сорваться с губ
Чем старше становишься, тем сложнее произносить некоторые слова. Искренность превращается в недосказанность, теряясь в потоке льющейся брани – Кагура знает, что честность дорогого стоит, и именно поэтому всегда говорит то, что думает. Облекая размышления в реплики, она не замечает, как подсознательно утаивает самое важное. Скелет диалога обрастает мышцами и кожей лишь в том случае, когда Сого пристально смотрит на Кагуру, и в атмосфере между ними возникает ожидание. Когда Ято отводит взгляд и замолкает, Оките становится неловко: она молчит не потому, что стесняется, а потому, что не может подобрать нужного сочетания сухих, безразличных букв. В которых не будет напыщенности. Где не пахнет преувеличением или уменьшительно-ласкательными суффиксами. Что не заведет их странные, непонятные отношения в еще более далекие и непроходимые дебри. Сложно, не так ли? Сого улыбается, но грустно, что ему не свойственно. – Пойдем обратно, идиотка, мы уже промокли, – говорит он и встает с парковой скамейки, ощущая холод бьющегося об тело дождя – августовские ливни настолько горячие, что хочется закутаться в одеяло, несмотря на жаркий день. Разве это… не странно? С облегчением переводя дух, Кагура прицельно бьет Окиту в подколенную область и спешит вперед, не раскрывая зонта. – Ты для меня так же важен, как и рис с яйцом, – неожиданно произносит Ято, не поворачиваясь к Сого. – Получше сравнения не нашла, тупица? – ухмыляется полицейский. – Если проспорила, будь добра, признайся по-человечески. – Люблю тебя так же сильно, как и Гин-чана! – выпаливает девушка. – Все, с тебя хватит. Толкая Ято плечом, Сого пытается увидеть выражение ее лица, но Кагура почему-то не хочет его показывать. Дождь очерчивает несколько струящихся дорожек на щеках, не тронутых веснушками, скрывая срывающийся с губ шепот. Чем старше становишься, тем сложнее кому-то поверить, верно, Сого?Разные
Заходя в прихожую, Камуи молча осматривается, не впервые оказываясь дома у полицейского, и улыбается. Мокрые рыжие волосы не собраны в косу, отчего Ято выглядит непривычно, однако взгляд синих, глубоких в своей синеве глаз все такой же безразличный. Камуи совершенно не похож на Кагуру: он пахнет опасностью и равнодушием. – Сегодня вечером ты мне понадобишься, – говорит Ято, не размениваясь на приветствия. – Сможешь? – Конечно, – отвечает Сого, будто возвращаясь в памяти на день ранее: знакомый голос, та же бледная кожа и неизменный зонт в руке. Где бы Окита ни был, он всегда ощущает какие-то странные противоречия, находясь рядом со старшим и младшей Ято – разительные отличия между этими двумя людьми наталкивают его на мысли о собственной сестре. Неужели он, когда-то давным-давно, был таким же, как и Камуи? Другим? Не похожим ни побуждениями, ни характером, ни поступками на Мицубу? Камуи чувствует задумчивость собеседника. – Потом пойдем к тебе, – уточняет он, будто бы дело в этом, и улыбка исчезает, заменяясь подозрительным искривлением губ. – Кагура хотела прийти и попробовать испечь торт, чтобы меня отравить, – словно оправдываясь, произносит Окита. Камуи недовольно хмурится. – Пусть приходит, но после вашей бесполезной кулинарии мелкую придется выдворить. Или ты хочешь, чтобы она все узнала? – Конечно, нет. Мне не нужны проблемы, – спокойно отвечает Окита, испытывая жгучее желание сказать Камуи что-нибудь гадкое: как бы он сам не относился к Кагуре, наплевательские слова ее брата задевают в нем знакомые струны – струны родства, к которому не стоит так равнодушно относиться. – Вот и отлично. К слову, Абуто поможет, поэтому нам стоит обсудить план. – План? – смеется Сого. – С каких пор ты предпочитаешь драться, имея про запас стратегию? Камуи резко и почти незаметно поднимает ногу, чтобы ударить Сого в колено, но полицейский никогда не попадается дважды на одну и ту же удочку: он делает несколько быстрых шагов назад – почти что отпрыгивает – и нагло ухмыляется Камуи в лицо, который, судя по всему, не собирается оставаться в долгу и берется за зонтик. – Если мы опять разнесем полквартиры, то следующие арендаторы могут оказаться не такими добрыми, – миролюбиво заявляет Окита, удерживая на плече базуку – Ято опасны даже тогда, когда принимают душ, распевая песни, или ковыряются палочками в рисе. Особенно когда ковыряются палочками в рисе. Камуи приподнимает правую бровь и смотрит на полицейского с иронией: еще бы, в том, что Оките пришлось переехать, виноват сам хозяин квартиры. Не умеешь держать язык за зубами – выходи на честный (почти) поединок, где с удовольствием докажут, кто прав, а кто нет. – Уверен, ты соблазняешь женщин-арендаторов своим смазливым лицом, – шутливо заявляет Камуи, предполагая, что он отошел не далеко от правды. – Идиот, твое китайское и глупое лицо больше подходит для подобного рода занятий, – закатывает глаза Сого. – Я просто обещаю им не шуметь по ночам и не пьянствовать. Слова, которыми он обычно обзывает Кагуру, уже давно вырываются невольно – но двадцатилетний Ято не обращает на них внимания. – Извращенец, – качает головой Камуи и выходит на лестничную площадку, напоследок произнося: – Жду тебя в семь вечера; слабачка, если что, подождет нас, не переживай. Что-что, а ждать она умеет. Последняя фраза расплывается черным пятном в груди Окиты. Сколько бы он ни ждал, его сестра все равно не вернется.Алые
Клинок вторгается в плоть, впитывая кровь, вытягивая из клеток живительные кислород и воду, разрезает мышцы. Ножны откинуты в сторону – в пылу настоящей битвы они мешаются. Ноги скользят по влажной траве: недавний дождь пробрался сквозь густые кроны, заставляя тонкие стебли с унижением клониться к земле. Там, где поле заканчивается, под подошвой теплых ботинок начинается глубокое, почти бездонное озеро из трупов – и Сого ступает в него, не обращая внимания на застывшие гримасы мертвых самураев. Где-то неподалеку слышатся вскрики тех, кому не повезло с противником – Камуи не щадит и не брезгует способами убийств. Ято жесток, но не извращается, нанося несколько точных и смертельных ударов, после чего оставляет врага – конец жизни оказывается коротким и почти безболезненным. Однако несправедливым. Смерть в любом случае несправедлива, утягивая за собой в темноту и не разрешая холодным, безжизненным губам рассказывать о своих тайнах. На улице вечереет, и Сого почему-то думает о Кагуре, отрубая головы и вонзая острие меча в сердца. Уверенный в том, что она стоит у входной двери и плюется ядом – и это в лучшем случае, в худшем же давным-давно выбила ее с петель и вошла, не прекращая изощряться в оскорблениях. Кто мог подумать, что девушки бывают такими сильными и умеют сквернословить похлеще любого преступника или бандита? У Камуи даже дыхание не сбилось, вдруг говорит про себя Сого. Движения Ято зачаровывают: резкие, неожиданные, руки словно растворяются в воздухе, исчезают, а затем появляются из ниоткуда, когда противник повержен. Кагура имеет ту же силу. «Почему я думаю о ней в такой момент?» – спрашивает сам себя Окита, не прекращая драться – врага в сотни раз больше. Сердце шепчет о чем-то, хочется его заткнуть, разорвать, раздавить, чтобы стало навсегда немым. – В последнее время ты слишком задумчивый, – Камуи возникает рядом с полицейским неожиданно, вновь используя свою опасную технику возникновения из воздуха. Толпа с ревом теснит его ближе к Оките, но Ято не переживает: до тех пор, пока руки не дрожат, а ноги двигаются, он готов сражаться ради сражений. – Тебе кажется. Я просто переел в обед, – фыркает Сого, становясь спиной к спине Камуи. Она теплая, живая. Человеческая. Даже представить сложно, что Ято с другой планеты. – Придется потерпеть, Абуто скоро будет здесь. Или тебя поносит? – серьезно спрашивает Камуи, и в пылу битвы это кажется комичным. – Сейчас тебя начнет поносить, – угрожает ему полицейский, ухмыляясь и представляя себе эту картину. – У Ято не бывает расстройства желудка, – напоминает ему Камуи, успевая разрубить десятерых за то время, пока Сого справляется с одним. – Скажи это своей сестре, – громко смеется Окита, защищая рыжеволосого и тем самым впервые за вечер получая чьим-то локтем по голове. – Черт, больно. – Я слышу голоса Абуто и Харусаме, – произносит Камуи и скользит между противниками, замечая почти кошачьим слухом знакомые интонации. – Тогда я ухожу. – Если останешься, пойдем вместе, – с легким сожалением, а на деле – абсолютным равнодушием, говорит Камуи. – Не забывай, я – полицейский. Камуи презрительно улыбается и исчезает в толпе хаотично движущихся рук и клинков, Сого, сам того не замечая, провожает взглядом худую спину и рыжую, избалованную порывами ветра косу. В волосы Ято вплетены алые нити жажды силы и крови – они же паутиной опутывают сердце Окиты.Холодные стопы
За любую работу человек получает вознаграждение. И когда Кагура запрыгивает на плечи забирающего ее домой Гинтоки и висит на нем, как ленивец, Сого отпускает несколько обидных шуточек в их адрес и возвращается в спальню. За окном уже давно темно – полночь. Включая бра, Окита берет книгу и приступает к чтению, но понимает, что это бесполезно: в голове бродят мысли далеко не интеллектуальные. Мицуба снится ему несколько дней подряд; протягивая руки к брату, она успокаивает сознание, заставляя кошмары Сого уходить и каждый раз тихо говоря: «Все хорошо. Все хорошо. Они разберутся сами». Доверяя ее теплым ладоням и не понимая, кто такие «они», он беспробудно спит до утра. Этой ночью он спать не намерен – вознаграждение стоит в дверном проеме, и по его телу стекают капли воды. Предположение о том, что Ято поют в душе, оказывается ошибочным. Под одеялом тепло. Прячась под ним, Окита чувствует прохладное тело, что ложится справа, и смотрит Камуи в глаза. Синие. Такие синие, что… – Уйди с работы, – вдруг говорит Ято. – Нет, – отвечает ему Окита. Он готов сделать все что угодно, но не предаст обещание, данное Мицубе, иначе он не заслуживает ее тихого, мелодичного голоса, не заслуживает жизни. Рука Сого скользит по спине Камуи, нащупывая глубокие шрамы, оставленные отцом. В этих кровавых, не заросших впадинах чувствуется память. Прошлое. Чужая судьба. – Харусаме для тебя – отличная возможность. – Не думаю, – возражает Сого, целуя оставленные жестокой рукой раны на спине Ято. Касания губ короткие, незаметные – они словно хотят скрыть боль, ощущаемую даже в темноте. – Ты больше подходишь для убийств, чем для спасения. – С каких пор ты стал меня учить, Камуи? – Не наглей, – холодно говорит Ято, поворачиваясь к нему лицом и прекращая поцелуйную пытку. Он улыбается пугающе, и Сого видит большие глаза, во тьме кажущиеся черными. Словно глаза коршуна. У Кагуры взгляд другой. Он будто… белый. Чистый. «Тогда я – серый, получается?» – проводит странную аналогию Сого, ощущая, как руки Камуи снимают его нижнее белье. Больше они не говорят. Разговоры бередят и без того уставшую от всего душу, поэтому тело хочет отдохнуть. Входя в Ято, Сого почти ничего не чувствует – лишь жажда познать чужие стремления заполняет его мысли. По правде говоря, Окита не знает, зачем они занимаются сексом: возможно, это некая попытка сбежать или же, наоборот, догнать неведомое. Камуи не стонет и никак не отзывается. Он будто бы мертв, и такая реакция слегка пугает Окиту, когда он на секунду останавливается. Заниматься любовью совсем не хочется. У Ято холодные стопы. И сердце его еще холоднее и неприступнее.