Ночные демоны беспамятства. Исповедь осужденного убийцы.

Кромешная темнота, звенящая тишина. Где я? Который час? Память как будто стерли, и в сознании клубился густой удушающий туман. Грудь сковало, как под тяжестью камня. Руки и ноги как будто парализовало. Было что-то знакомое в этом чувстве, не хватало лишь одного... Огня, внезапно вспыхнувшего перед глазами. Как в ночном кошмаре в комнату ворвались языки яркого обжигающего пламени. Воздух как будто плавился, заполняя комнату черным дымом. Он не оставлял шансов - было достаточно вдохнуть чуть глубже, чтобы в горле образовался удушающий ком, точно из битого стекла. Но что-то удерживало на месте, тощей костлявой рукой, не давая сбежать. Вокруг всё горело, трещало и оплавлялось. Медленно и долго огонь подбирался к дальнему концу комнаты, превращая всё на своем пути в пепелище. В его пламени уже оказались электронные часы на комоде, издавшие тонкий и оглушающий писк, подобный крику бьющейся в адской агонии души. Они плавились, черным пластиком стекая в огонь, а экран настойчиво показывал красные цифры 6:66... Уже не так долго оставалось до того момента, когда обжигающие языки подберутся ближе, подожгут матрац и превратят кровать в крематорий. А она лежала в забытье, слушала оглушающий, неистовый, писк, и ждала... Один писк внезапно сменился другим. Казалось, ещё несколько мгновений назад душа была в одном месте, а затем переместилась в другое, совершенно незнакомое... Писк прерывался, был очень редким и размеренным. Уже не оглушающе громким. Фоном звучали ещё рёв мотора, завывания сирены, звук насоса, качающего воздух где-то совсем рядом. - Сколько ещё ехать? - донёсся женский голос, тёплый и до боли знакомы. - Десять минут. Дотянет? - отвечал водитель хмуро прокуренным басом. - Поднажми. Так долго не выдержит. Всё тело болело и горело. Кожа, казалось, была мала костям. Лёгкие раздирало, как будто они были нафаршированы битым стеклом. И через эти страдания чья-то бархатная рука легла на щёку, очень медленно, и спустилась до шеи, с материнскими нежностью и заботой. Внезапное желание открыть глаза испарилось в ту же секунду, как появилось - даже веки невыносимо болели. Хотелось лишь провалиться в сон... Безмятежный, долгий, глубокий сон... Боль исчезла. Наступила абсолютная тишина, ни звука. Пустота и темнота перед глазами. Писк прекратился, прекратились рёв и завывания. Не было слышно голосов. На этот раз вокруг не оказалось больше никого. Что-то заставляло идти вперед... Ноги двигались, как и руки, движения не приносили дискомфорта, кожа снова подходила по размеру, в легких не осталось удушающего дыма. Была только безграничная и безмерная свобода... Посреди абсолютных темноты, тишины и пустоты. Мысли здесь не обретали формы слов. Не существовало голосов и речи. Всё что ты мог - это чувствовать. Чувствовать самого себя. И рисовать. Рисовать свой собственный мир. Мысли не были словесны, но были материальны... В полумраке промелькнула тянущаяся к лицу женская рука. Длинные пальцы, маленькая ладонь... Она наконец-то дотянулась до её лица и уже легли на лоб, материализуясь в чувствах. Снова оно - снова до боли нежное, до боли знакомое прикосновение. Пальцы быстро переместились на шею, едва касаясь кожи. Чернота вокруг превращалась в ослепительный свет. Всё вокруг начало мелькать со скоростью звука. Снова начали слышаться голоса, пока еще отдаленные. - Пульс есть. Но очень слабый. Ещё держится. - Через несколько минут будем в реанимации. В сознании? - Сомневаюсь... - Вы нас слышите? Подайте хоть какой-нибудь знак, если так. И снова вернулась тупая, но острая боль. Кожа уже казалась не просто мала - казалось, будто её содрали, содрали заживо, а затем надели наизнанку. Непосильным трудом удалось пошевелить пальцами рук, а может, и всего одним. Тело не повиновалось. Скорее, наоборот - оно шло против воли, сопротивляясь любому приказу сознания. Попытка открыть глаза казалась тщетной, но на деле это было единственным, что удалось. Поначалу свинцовые, веки послушно открылись, и перед глазами предстал белый потолок, идеально белый. С мелькающими на большой скорости энергосберегающими лампами. Звучало трение резиновых колес и трех пар резиновых подошв об идеально гладкий пол. Трое везли носилки, в разнобой перебирая ногами. Торчали многочисленные трубки, по которым в тело поступали разноцветные жидкости. Перекачивал воздух очередной аппарат. Казалось, это уже никогда не кончится. Глаза были открыты, но никто этого не заметил. Хотелось издать хоть какой-нибудь звук, но губы отказывались шевелиться. Вдруг кто-то из везших носилки все-таки заметил едва приоткрытые глаза. - В сознании! В сознании, чёрт подери! - проговорил слишком уж радостно мужчина слева. - Открытые глаза ничего не значат. - резко одёрнула его гнусавая женщина справа. - Если Вы нас слышите, постарайтесь кивнуть или издать какой-нибудь звук. - обратился уже умоляющим тоном мужчина. И издать звук получилось. Сквозь хрипы наружу вырвался едва слышный стон. Но стоило напрячь легкие, как все тело сковало болью, снова. Снова в лёгких образовался ком из битого стекла. - Ты победил... - кисло ответила гнусавая дама. - Но звук не очень обнадеживает. Наконец, потолок перед глазами замедлился, а затем и вовсе остановился. Прекратился шум шагов и крутящихся резиновых колесиков. Прямо напротив глаз оказалась ослепляющая лампа. Пед глазами выросло лицо мужчины с красным лицом и толстыми щеками. Он был похож на Санту Клауса со своими взлохмаченной белой бородой и смешными круглыми очками. Но речь выбивалась из этого образа. - Обезболивающее. Будем без наркоза. Слишком высокий риск, что не очнется. - А переживет? - Переживет. Раз здесь, значит, переживет. И что-то обжигающее начало вливаться в кровь. Что-то, что унесло за собой все ощущения, а вместе с ними и ощущение реальности. Казалось, что миры уже в который раз переключались между собой: пекло, реальность, мир без мыслей и слов, реальность, и, наконец, мир без ощущений. Оставалось лишь ждать, что будет следующим... Удастся ли вернуться обратно к реальности, или же придется уже навсегда остаться где-то в этом потустороннем мире.