Преклонись или сгори.

Ветер свистом проникал в уши подобно недавней особо резкой игре отца на семейном ужине, хлестал пощечинами по обветренной коже лица и раздражал хрупкую слизистую оболочку карих глаз; вздымал, подставлял, мешал, трепал лохмотья скомканного подола некогда пышного и кружевного платья. Оголенные сучья деревьев, кои мрачно рассекали темно-багровое небо в ожидании темноты, больно цеплялись за порванные одежды и кожу девушки. Пррррредатель~ница, - голосами воронов неслось позади и по пятам; голоса чередовались и взметались противными тонами по верхушкам черных деревьев. Голоса были повсюду. /Нет, это он, это он - предатель, не я, не я, не я, нетнетнетнетнетне.../ - Нет! - коротко вскрикнул обиженный меццо-сопрано*, вслед послышались хруст ломающихся веток и злобная ругань встревоженных птиц. И из-за куста с облепихой высунулась изящная - по крайней мере, до этого момента - покрытая свежими ссадинами рука. Цепляясь за небольшой пригорок, девушка со светлыми волосами, наконец, встала и раздраженно отряхнулась. - Ненав-вижжжу. Сгущались сумерки. Даже годами прививаемая стать леди - безусловно, на расшитой крестиками груди гордо красовалась золотая роза аристократии - медленно и верно трескалась под напором страха. /Как же, как же, ведь совсем минуту назад ей в спину угрожающе рычала стая голодных гончих собак, пытаясь урвать своими слюнявыми, большими, бритвенно-опасными клыками жалкие куски от ее когда-то бального наряда, сшитого ныне покойной матерью. Совсем минуту назад ее слух разрывался от взбудораженных криков безжалостных всадников, чьих коней топота пыль летела под девичьи босы ноги./ Совсем минуту назад Люсьена Хартфелия отреклась от своего прошлого, прошлого дьявольски бестолковой, бесполезной, неразумной, так-не-похожей-на-Него дочь. За всеми раздумьями, девушка и не заметила, как почти дошла до вершины холма, временами цепляясь за колючие кустарники волчьей ягоды. Русалка ей подсказала, что если ей повезет очухаться где-нибудь неподалеку от Волчьего холма, то до ближайшей деревни будет хвостом махнуть. Но Люсьене - нет, теперь у нее нет этого имени, связывающего цепкими путами с миром ее бывшей семьи - Безымянной деревня была ни к чему: наверняка Хартфелий-старший успел выставить щедрое вознаграждение за тело своей дочери. Потому довольствоваться придется Темном лесом, который, вроде, по слухам, ничем опасным не выделялся и на данный момент был наилучшим укрытием. О, когда-то-Люси отдала бы все за то, чтобы увидеть свою мать еще раз. - Я хочу увидеть маму, - хмуро. Боже, как она была беспечна, раз позволила...позволила... - Извините, мисс Хартфелия, сейчас ее нельзя трево... - нервно, устало. Черт, надо было уволить эту мегеру еще тогда... Так цепляясь за свое место, за эти грязные деньги Джудо, она... Она, это она не позволила Люси помочь...! - Я хочу ее видеть. Сейчас же! - ноты страха звенят в высоком, дрожащем, обеспокоенном голосе дитя. Она понимает, что за дверью, как и знает о грязном белье Мегеры. - Госпоже надо подчиняться! - Но... Девочка дрожит, ее колотит от осознания всего, она хочет быстрее открыть чертову дверь и прижаться к теплой груди матери, зарыдать в голос и попросить рассказать сказку на ночь, но... Девочка затылком чувствует тяжелый взгляд отца, слышит вопли матери, слышит, как служанку уводят лакеи. Слышит, как дверь запирают на замок, уходят какие-то хмурые люди. Отец идет с ними в кабинет. Девочка оседает на пол. Шестьсот футов*, лес редеет. Среди мховых пней особняком стоит маленький кирпичный дом. Спасительным светом горят окна. - Ты по...хнешь, слы... - Бу... жить... Буду ...ть...ть...ть...... - ...лкни! ...нись! Хлесткий звук пощечины. Звон разбиваемого стакана... Склянки? Не похоже, что там живут крестьяне. Скорее, отшельник. Быстрее, быстрее туда! Лети, лети мотыльком на этот хрупкий, слабый источник света и обманчивого тепла... Похороны. Гроб закрыт. Замешкавшись, нога скользит по выпирающему откуда-то корню, руки хватают только холодную пустоту и девушка летит грудью на камни, головой стукаясь о твердую землю. Тело продолжает скатываться по крутому склону холма, ее вертит как в бешеной центрифуге, она встречает затылком, челюстью, локтями и коленями все попадающиеся на пути камни и корни... ...Чтобы очутиться в нескольких метрах от старого здания. Силуэт дома мешают разглядеть глубокие сумраки. Порядком покалеченная девушка с шипением поднимается и обхватывает себя за пораненные плечи. Она петляет дорогой, задерживается за толщами деревьев, сжимая зубы от ноющей боли в тканях и мышцах. Столь желаемый огонь потухает в тишине ранней ночи. Девушка стоит прямо под окнами, так, что ее не видно обывателем дома, и долго смотрит на маленькую, юркую тень, тотчас скрывшуюся в тьме. Во дворе светит луна.