***
- Мисс Грейнджер, вы уверенны? – голос целителя Сметвика был надтреснутым, а выражение лица – взволнованным. Мужчина рассеянно поглядывал на девушку в черном пальто, стоявшую напротив него. - Да, - выдохнула та, опустив глаза. - Но, возможно, мы можем это отложить… - промямлил доктор, скользя по лицу шатенки. - Вы сами говорили, что так лучше, мистер Сметвик, - девушка подняла глаза. В этих, прежде таких теплых, оттенка кофе, глазах плескалось холодное отчаяние и боль. И странная решимость. Она то и пугала пожилого целителя. - Да, но… - мужчина перевел дух и опустил взгляд, больше не в силах смотреть в глаза собеседницы. – Послушайте, мисс Грейнджер, я не думал тогда… Во всяком случае – он еще жив, и мы можем что-нибудь сделать, - так же неуверенно прошептал старик. Девушка чуть ли не истерично захохотала, прикрывая кулаком рот, сдерживая нервные смешки и новые рыдания, следующие после. Гермиона прикрыла глаза, ресницы которых начали судорожно подрагивать, губы растянулись в неестественно-кукольной улыбке, лицо скривилось в пугающей гримасе. - «Мы можем что-нибудь сделать». Да?! – нервный смех все-таки вырвался, превращая эту фразу, повторенную после доктора в подобие издевки. – Что вы делали полгода, мистер? - Мисс Грейнджер, мы не можем сейчас провести процедуру эвтаназии, - испуганно произнес доктор. – Врачебный консилиум решил, что мы не можем Героя Второй Магической Войны… - мужчина замялся, подбирая правильное выражение. - Убить? – продолжила за целителя девушка, удивленно вскинув бровь. Лицо мужчины вытянулось в выражении полнейшей растерянности. Ужасала его больше всего эта девушка, месяц назад готовая убить целителя даже за мысль о смерти Поттера, а сейчас согласная на страшную процедуру, на которую мало кто решится. Причем, она говорила это с таким искренним удивлением, будто это абсолютно нормальный разговор, и на кону не стоит жизнь дорогого ей человека. Но глаза, глаза не могли лгать. В них разгоралось огромное пожарище боли и разлетались в разные стороны искры помешательства, с которым вряд ли справится даже самый опытный работник этого заведения. Поэтому доктор не решался смотреть в них. Он боялся их огня. - Я думаю, мисс Грейнджер, что Верховный Совет Целителей все-таки разбирается в этой проблеме лучше вас. Он и решит, проводить процедуру эвтаназии, или же нет, - нашелся доктор спустя пару минут тяжелого молчания, слегка откашлявшись. Ему многого стоило произнести эти слова с напускным пренебрежением. - В таком случае, до свидания, мистер Сметвик, - пронзительно уставившись на доктора, процедила Гермиона. Взглядом она дала понять, что целителю лучше уходить, и поскорее. Что целитель и сделал, собственно – ретировался как можно быстрее. Проводив того взглядом, девушка перевела дух и открыла дверь палаты Гарри. Юноша мирно лежал на белоснежной кровати, не подавая никаких признаков жизни, впрочем, как и последние полгода. Гермиона прошла к креслу и буквально рухнула в него. Она устала. Она сдалась. Она смирилась. Вряд ли можно было связать два последних слова между собой – она никогда бы не смирилась. Она боролась, и это было непонятно всем вокруг. Она смирилась, и это было непонятно всем вокруг. Когда она отчаянно пыталась вразумить докторов, пыталась противостоять им – они лишь укоризненно качали головой, говоря, что ничего нельзя сделать. Теперь же, когда она готова принять смерть ее друга – они так же укоризненно качают головой, но говорят совершенно противоположное. Где они были эти полгода, Мерлин их побери?! Так же, как и целители этой проклятой больницы, близкие ей и Поттеру люди говорили, что парню ничем не помочь – они сдались давно. Видела, как редел народ у кровати Героя. Она была свидетелем всех уходов друзей. Наблюдала падение веры в их затуманенных слезами взорах. Она не понимала, почему только она осталась подле умирающего друга, почему именно она смогла найти силы, чтобы смотреть в это родное, но такое безжизненное лицо. Но сейчас она готова сдаться. Уйти как они. Внезапно Гермиона разрыдалась в голос. Не сдерживала всхлипов, не выдавливала из себя против воли больше фальшивую улыбку, не играла больше. Сейчас она показала, что у нее внутри на самом деле, вместо того, чтобы это прятать. Она не должна была этого делать перед Гарри, но не могла сдержаться. Девушка из последних сил пыталась быть сильной – хотя бы для него. Но сломалась, как все до этого. Последнее, чего хотела бывшая гриффиндорка, так это быть перед ее Гарри сломленной. Слезы, обжигающие ее покрасневшие щеки, не так обжигали, как отчаяние. Руки, исступленно сжимавшие сейчас голову, не так сжимали, как тиски ее боли. Собственный голос, оглушающий маленький мирок, состоящий из кровати с брюнетом на ней и кресла с рыдающей девушкой, не так оглушал, как рев ее сердца. Призрак Гарри, ранее сидевший в своем «любимом» углу, поднялся и подошел к своей подруге. Никогда прежде он не видел ее такой… беспомощной. Какая ирония - он не находит своего покоя, будучи по ту сторону жизни, когда она ищет пятый угол в своей узкой каморке, возведенной собственными руками из остатков ее существования, будучи живой. И в данный момент, когда она сломалась – она настоящая, живая, как никогда. Бледная тень, навещавшая Поттера в течении этого адского полугода, не идет в никакое сравнение с этой раскрасневшейся, взлохмаченной, но такой реальной девушкой. Гарри присел перед гриффиндоркой на корточки, вглядываясь в заплаканное лицо подруги. Протянув руку к щеке шатенки, он попытался стереть с нее слезинку, но рука прошла сквозь капельку, сквозь щеку. Брюнет приглушенно зарычал. Больше всего он хотел бы прикоснуться к девушке, ощутить жар ее объятий в последний раз, прохладу ее губ в первый. Но не мог. Судьба неблагосклонная штука, так ведь? Она не дает шансов, не делает подарков, не благоволит таким как ты. Она жестока и хитра. Это определенно женщина. Она даст то, чего ты действительно хочешь, лишь тогда, когда ты кожу на руках сдерешь за свою мечту. Эта женщина скривится, приподняв бровь, спросив: - И все? – издевательский тон вкупе с ироничной улыбкой. – Это все, на что ты способен? В ее руках то, чего ты желаешь, и она дразнит тебя, вертя этой вещицей прямо перед твоим носом, наигранно сдвигая брови в задумчивой гримасе – дать тебе ее, или еще не заслужил? Ее рука протягивается, лицо принимает серьезное выражение – вещь твоя. Ты в неверии поднимаешь глаза на возвышающуюся над тобой Судьбу и тянешь руку к заветному подарку, но женщина, заливисто смеясь, отдергивает руку с ним. Тебе лишь остается разозлено поглядывать на коварную Судьбу, которой так нравится изводить тебя, и на свою мечту, находящуюся так близко. И жалеть.***
Гермиона постепенно успокаивалась. Рыдания сходили на нет, слезы прекращали свой поток. Девушка отняла руки от лица, протягивая их к своей сумке. Достав оттуда палочку, и очистив себя от всех следов ее минутной слабости, она взглянула на брюнета. - Прости, - прошептала она, выдыхая, - этого не должно было быть. Я должна быть сильной… Но не могу больше, - ее рука сжала ладонь брюнета в наивном прикосновении. Он не ответит. Он не поднимет больше глаз. Он не проснется. А она будет стоять рядом с мраморной плитой, на которой будет его колдография. Вот там он будет улыбаться, смотреть в глаза, приветливо махать рукой. Слезы против желания девушки снова начали наполнять ее глаза, так, что она больше не могла ясно видеть лица брюнета, и оттого стало немного легче. Призрак, сидевший напротив Гермионы, тоже отвернул голову, не в силах смотреть на ее слезы. - Гарри… Я знаю, что ты слышишь меня, - призрак сразу поднял глаза, изумленно уставившись на шатенку. – Поэтому я никогда не хотела говорить о твоей болезни при тебе, ты же понимаешь, - она все так же сжимала его ладонь, но теперь куда сильнее, - ну конечно, ты понимаешь, - Гермиона горько усмехнулась. – Больше нет смысла скрывать, - лицо помрачнело еще больше, - да и не было никогда. Считай это моим Рождественским подарком – правда, - решительно сказала шатенка, смахивая две маленькие жемчужинки с глаз. Она решалась так долго. – Ты больше никогда не встанешь, Гарри, ты больше никогда не выйдешь из этой палаты. Разве что, ногами вперед, - совсем здесь неуместная, ироничная ухмылка. – Ты умираешь. Как бы это не было прискорбно, но это так, - сказала она тоном, похожим на похоронную речь. Она уже стоит на его могиле. - Ты спросишь, почему я раньше тебе этого не говорила, - девушка кинула полный сожаления взгляд на брюнета, - да, я лгала все это время. Прости… Но так было нужно. Нужно мне, прежде всего. Ты умираешь, а я не могу смириться, понимаешь? Для меня ты все равно жив, сидишь рядом, глядишь на меня своими зелеными глазами, и тоже печалишься со мной, - знала бы девушка, как она права. – Ты все чувствуешь, я знаю. Я уверена, что ты улыбнешься, если я скажу, что время, проведенное с тобой в поисках крестражей – самое лучшее, а тот танец в палатке не идет в сравнение ни с каким Святочным Балом, хотя бы потому, что свои отдавленные ноги я никогда не забуду, - брюнет улыбнулся, как гриффиндорка и обещала. - Но ты уходишь, и я не могу ничего поделать, - она снова плакала. – Ты спросишь, какого Мерлина тогда я хожу сюда, вместо того, чтобы жить нормально, похоронить тебя, уже для всех, - парень, жадно слушал каждое ее слово, находя, что точно такие мысли были в его голове. Будто девушка знала, какие он вопросы задавал ей в прошлые дни, и сейчас решилась на них ответить. - Я думаю, что ты уже все понял. Все это время я мучила и себя, и тебя, не смея отпускать. Не хотела, не могла. Думала, если сдамся я, то ставь крест. Я никогда бы не простила себя. Я и не прощу. Прошу только – прости ты меня. Я не смогу вынести двойного сожаления, - она покачала головой в подтверждение своих слов. – Но как бы то ни было – я не отпущу тебя окончательно. Надежда, - выдохнула она шепотом, - она всегда отравляла мои помыслы. Когда я хотела уйти, позволить этим проклятым целителям делать то, что они хотят, надежда останавливала меня. Я знала, что если ты встанешь когда-нибудь с этой койки, то никогда не поймешь моего отчаяния, не простишь за предательство. Поэтому я оставалась. Это ломает меня, - новые слезы уже стекали по шее девушки, теряясь в ткани ее тренча. – Я не готова к такому. Если ты уйдешь – уйду и я. Вот и вся правда, - девушка глотала очередной всхлип. – Я люблю тебя, Гарри, ты мне нужен. Но я больше так не могу. «Я люблю тебя, Гарри, ты мне нужен» - звучит как оправдание перед предательством. Будто извиняешься, перед тем, как вонзить острый клинок в самое сердце, но никак наоборот. Она вряд ли простит саму себя за это. Девушка встала и схватив свою сумку, направилась к двери. На секунду она замешкалась у самого прохода. Если хочешь уходить – уходи, и не оборачивайся. Иначе – оставайся и не покидай никогда. Девушка не смогла сдержаться. Повернула голову, напоследок изучая каждую черточку его умиротворенного лица, чтобы сохранить его в своей памяти. Ноги сами шагнули к его кровати, руки сами протянулись к его черным волосам, лицо само наклонилось к парню. Влажные и соленые, от слез, губы коснулись губ брюнета, словно извиняясь и признаваясь еще раз. Призрак сидел рядом и ошарашенно смотрел на эту картину. Гермиона целовала его, мертвого и безмолвного. Приведение коснулось своих губ пальцами, желая больше всего оказаться в собственном теле. Прикрыв глаза, он представил лицо гриффиндорки над его лицом, ее раскрасневшиеся полураскрытые губы, влажные щеки, и ее слезы, падающие на его лицо. Когда он раскрыл глаза, то увидел именно то, что представлял. Девушка склонилась над ним, не прекращая всхлипывать, смотря в его глаза. Сердце пропустило удар. Неужели… Губы гриффиндорки внезапно скривились. - Ты ведь этого хотел? – казалось, что девушка безумна. – Я исполнила твою мечту, Поттер, - прошептала она над его ухом, обжигая его своим тяжелым дыханием.