Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II

Весь дом рыдал – хотя к этой смерти готовились давно, госпожа была так любима всеми, что, даже перестав занимать главное место в доме, занимала главное место в сердцах своих слуг. Женщины вопили, как полагалось вопить, провожая покойника; но в их плаче слышалась неподдельная скорбь. То, личная служанка госпожи, несмотря на свое горе, сейчас была занята едва ли не больше всех – бегала с поручениями, которых требовала такая значительная смерть. Неб-Амон готовился хоронить свою жену как царицу. Он плакал над ней скупо, но лицо застыло маской скорби – казалось, в один день он состарился на несколько лет. Этот некогда блестящий, полный сил муж – прежде такой красивый, что с уст всех видевших его срывались восхваления – сейчас казался на десять лет старше своих пятидесяти пяти. Мерит-Хатхор сейчас была нужна дому как никогда: чтобы поддержать слабеющие силы господина дома, в полную силу вести большое хозяйство и, как мать, призреть осиротевших детей. Когда-то госпожа вверила их ее заботам, уже предвидя, чем все кончится… Меритамон много плакала, но не вызывала у домоправительницы такого беспокойства, как господин дома и его сын. Стареющий мужчина и юный так страдали по любимой женщине, что Мерит-Хатхор всерьез опасалась за их здоровье и будущее. Она знала, что Неб-Амон в конце концов овладеет собою и вернется к своим обязанностям – закаленный жрец – но его жизнь смерть жены сократит намного. Юноша, всегда казавшийся очень здоровым и сильным духом, был потрясен намного больше, чем Мерит-Хатхор ожидала – хотя она знала, как мать дорога Аменемхету; но ведь это был закаленный ученик школы Амона и сын великого отца… это был очень сильный, хоть и юный, мужчина. Аменемхет ужасно осунулся в дни траура и не мог браться ни за какое дело. Почти все семьдесят дней, в которые он, конечно, оставался дома, выполняя необходимые для души матери обряды, юноша промолчал, не разговаривая даже с нуждающейся в утешении сестрой – а ведь Аменемхет всегда был добрым и сострадательным. Нет: когда только мог, юноша закрывался в своей комнате и в одиночестве предавался своему горю. А ведь его отец, пораженный случившимся в самое сердце, так нуждался в сыновней поддержке! Никто не мог сделать для него того, что его любимый сын и наследник – но Аменемхет отказывался. Мерит-Хатхор даже показалось, что именно отца он избегает больше всех. Провинился перед ним? Но разве сейчас время об этом думать! Юношу как будто тяготило пребывание дома – не из-за смерти и траура, а по какой-то другой причине… Но Мерит-Хатхор было некогда задумываться еще и об этом. У нее было слишком много дел. Наконец настал день похорон – саркофаг розового гранита в сопровождении множества жрецов и плакальщиц доставили к реке; и по дороге к процессии присоединялись все новые люди, знавшие и любившие Ка-Нейт. Многие плакали – не потому, что требовал обычай, а искренне. Но погребение было намного скромнее, чем рассчитывал великий ясновидец – а может, он теперь на это и рассчитывал? Слишком велика была его любовь и печаль, чтобы вот так обнажить свое сердце перед всеми, кто готов поразить его. А таких было очень много. Чем больше человек, тем больше он имеет врагов. К погребальной трапезе семьи присоединились многие посторонние люди, скорбевшие по Ка-Нейт – они самовольно пересекли на лодках реку, сопровождая ладью, которая везла саркофаг, и слились с процессией, направлявшейся в город мертвых. Среди этих людей были Са-Монту и Хорнахт, который так и не женился. Сейчас Неб-Амон почти не испытывал к этим двоим неприязни. Он вообще почти перестал испытывать какие-либо чувства к посторонним людям. *** Аменемхет сидел отдельно от всех в тени большого камня – гордая спина согнулась, золотой амулет на шее висел на перекрученной цепочке. Он радовался, что никто его не замечает – все так привыкли к его возмутительному равнодушию к страданиям близких, что перестали обращать на Аменемхета внимание... осуждая, конечно… но это было несравнимо с тем позором, который ему придется пережить, когда люди обо всем узнают. О, проклятая шлюха. Сказать отцу сейчас – убить его. Он так обессилен смертью своей возлюбленной жены, что такого удара не выдержит. Юноша не заметил, как к нему подсела сестренка – красавица в свои двенадцать лет, несмотря на слезы и размазанную по опухшему от плача личику краску. Аменемхет улыбнулся и обнял ее, а Меритамон обрадованно обхватила брата за шею. Она так соскучилась по его вниманию. - Мама очень страдала, - прошептала девочка. Она притянула юношу ближе и прошептала ему на ухо: - Я даже рада, что мама наконец ушла к богам – ей теперь легче. Правда? - Правда, - с улыбкой ответил Аменемхет, проводя рукой по испачканной нежной щеке Меритамон. А он больше всего был рад, что матушка ушла до того, как услышала о позоре сына. Вдруг он задумался – а сколько времени уже прошло с тех пор, как… Он приходил к Тамит через шесть недель после того дня*. А сейчас уже прошло!.. Аменемхет вскочил, напугав сестру выражением своего лица. О Амон! Шакал и девять пленников*!.. Пять месяцев – а он обещал прийти через четыре; да это и не так важно. Даже если бы женщина не замышляла против него зла, ее положение может со дня на день стать всем известным. И уже тогда нетрудно будет найти виновного: люди неглупы, даже простолюдины. Аменемхет сел и застонал, закрыв лицо руками. Почувствовав ласковую руку сестры, обвившую его плечи, чуть не вырвался. - Успокойся, милый брат, - прошептала Меритамон. Это он должен был ее сейчас утешать – как мужчина и старший брат. И девчонка понятия не имела, отчего он на самом деле страдает. Аменемхет надеялся, что Меритамон уйдет, не получив ответа на ласку; так и случилось. Девочка отняла руку и встала; она быстро ушла, гордая и обиженная. В жилах его сестры тоже текла кровь Неб-Амона. Аменемхет снова закрыл лицо руками и заплакал. Он появился у Тамит на другой день после того, как вернулся в школу – через три дня после похорон матери. Аменемхет не чувствовал сейчас и половины той силы и уверенности, что много месяцев назад, когда приходил к ней как утешитель; ему казалось, что вот-вот его остановят и изобличат. Что вот-вот стражники, охраняющие Тамит, задержат его и потребуют ответа за его преступление! Они не могли не понять за это время, что женщина беременна! Но никто его не остановил, никто ничего не сказал, и Аменемхет так же свободно, как и раньше, вошел в дом и направился в спальню Тамит. Он краснел от стыда, сердце стучало от страха; сильный юноша хватал воздух ртом, чтобы не задохнуться. Проклятая. Проклятая!.. Он резко отворил дверь и вошел, почти ввалился внутрь; Аменемхет так боялся увидеть женщину, что чуть не потерял сознание – в глазах потемнело. Он потряс головой, к которой жарко прилила кровь, и, сжав кулаки, огляделся. Тамит сидела в углу и смотрела на него с удивлением и сочувствием; взгляд Аменемхета, даже не поднявшись к лицу, метнулся к ее животу. На ней было надето длинное платье и накидка, под которыми ничего не было заметно. Как будто бы. Аменемхет перевел дыхание, держась за грудь. Он не сознавал, что все еще ловит ртом воздух, как утопающий. Тамит проворно подбежала к нему и обняла за плечи, помогая оставаться на ногах. – Здоров ли ты, мой дорогой господин? – нежно спросила она, заглядывая ему в лицо. – Я слышала о твоем горе – ты похоронил мать… - Прочь от меня!.. Он толкнул ее, только в последний миг сдержав свой порыв. Тамит не упала, только покачнулась, широко раскрыв изумленные глаза. - Осторожней, Аменемхет! Юноша сжал кулаки и стиснул зубы. Снова перевел взгляд на ее живот. - Я задержался, - выговорил он. – Никто ничего не знает? - Нет, - успокоила его Тамит, улыбнувшись. – Нет, нет, ты пришел вовремя. Уже скоро признаки станут заметны – вот, гляди… Она сбросила накидку и потянула кверху подол. Аменемхет тут же повернулся спиной. Он молил бога послать ему терпение, чтобы не убить эту развратную гадину на месте. Женщина тут же обежала его и оказалась лицом к лицу со своим любовником. - Не сердись, дорогой, - улыбаясь, сказала она. – Ты должен посмотреть, как выросло твое дитя – ведь это твоя кровь, не забывай об этом… - Ну, показывай, - буркнул юноша, не сразу сообразив, что значит это разрешение. Тамит, улыбаясь, снова медленно подняла подол до самой груди… У нее была тонкая талия и прекрасные округлые бедра; смуглый живот выступал, совсем немного – это не портило ее фигуру. Но не было сомнений, что женщина и вправду беременна. Никакой надежды не осталось. Под платьем, конечно, ничего не было – Аменемхет, точно им управлял какой-то злой дух, опустил взгляд и уставился между ее бедер. Потом его рука, словно обретя собственную волю, потянулась туда же; он подавил стон, ощущая, что хочет ее, и так сильно, что должен бежать отсюда, чтобы все не повторилось прямо сейчас. Проклятая Тамит, конечно, не отстранилась, но охотно подтолкнула его к греху; женщина улыбнулась, глядя любовнику в глаза. - Иди ближе, я тебя приласкаю, - прошептала она, обняв его и поглаживая напряженные до боли плечи. – Это безопаснее, чем с другими женщинами – я уже беременна, мой дорогой господин… - Ты шлюха, - выдавил юноша, возводя глаза к небу – точно искал там Амона, перед ликом которого так страшно грешил. Но вместо Амона он увидел только плоский низкий потолок. Он больше не сопротивлялся Тамит, которая быстро расправилась с его набедренной повязкой, а потом одним движением стянула через голову платье. Было еще светло, и он видел ее всю. - Посмотри, как я красива. Приласкай меня, - прошептала женщина, раскинувшись перед ним. И Аменемхет крепко прижал ее к себе, уткнувшись лицом между тяжелых грудей и вдыхая ее запах; рука пробралась туда, куда так жаждала проникнуть. Безумие сдерживаться во грехе – все равно потом расплачиваться сполна. Тамит страстно вцепилась в него, притянув к себе и откинув голову. - О, как сладко… Ты лучший любовник на свете, - задыхаясь, шептала она, подаваясь ему навстречу; и вдруг он почувствовал, что хочет еще, хочет ее признаний и стонов. Он отвел обнаженную женщину к кровати и уложил лицом к себе; и немедля взял ее, с каким-то мстительным восторгом глядя ей в глаза. Она улыбалась с восторженным изумлением, и когда он с силой сжал ее грудь, тихо вскрикнула и прошептала, как ей нравится. Аменемхет с яростью толкнул ее на спину и стал делать все, что нравилось ему. Потом он лег на живот и прошептал, восстанавливая силы, переводя дыхание: - Я презираю тебя. Тамит улыбнулась и прошептала, поцеловав его красивую спину, влажную от трудов: - Ты прекрасен, мой господин. Он закрыл глаза. Тамит легла на его спину щекой, улыбаясь и нежно гладя юношу по плечам. *** Собрался он так быстро, что Тамит едва успела загородить ему выход и потребовать того, о чем юный мерзавец, кажется, забыл – покровительства. Аменемхет понял, что не может оттолкнуть ее с дороги, и с яростью уставился в яростное лицо любовницы. - Я тебя опозорю, если ты меня бросишь – совсем скоро, - свистяще прошипела Тамит. – Так опозорю, что ты никогда не займешь не только поста верховного жреца, но даже места носильщика факела в процессиях, ты, благочестивец, прелюбодействующий в тюрьме!.. Он понимал, что Тамит не преувеличивает. Женщина злобно улыбнулась и показала на свой живот – свою непробиваемую защиту. - Я вернусь через несколько дней, - бросил Аменемхет и ушел. Оставалось только одно – рассказать отцу. Хуже того, что с ним произошло, ничего уже быть не может. Когда Аменемхет вернулся в школу, его друг даже не подошел – издали увидев, как тот несчастен и мрачен. Хепри был слишком умен и проницателен, чтобы объяснить все скорбью о матери. Он не знал в точности, куда ходил Аменемхет, но догадывался… почти был уверен. Ночью Хепри не выдержал и подошел к Аменемхету. Тот лежал лицом вниз, неподвижно – но Хепри не сомневался, что друг услышал его приближение и только притворяется спящим. Он вообще не спал. - Аменемхет, - тихо и скорбно сказал мальчик. Тот дернулся. - Уйди, - так же тихо ответил Аменемхет, не меняя положения. - Нет, - ответил Хепри. – Расскажи мне все, иначе я не уйду. Аменемхет резко сел, и мальчик чуть не попятился и не споткнулся о чужой тюфяк при виде его лица, но устоял. - Уходи прочь, - тихо и очень грозно сказал Аменемхет. – Я приказываю. Хепри помотал головой, скрестив руки на груди. - Это моя мать, - едва слышно ответил он. – Я люблю ее. Рассказывай. Аменемхет несколько мгновений так смотрел на него, что, будь это Неб-Амон, Хепри уже умер бы или опозорился со страха. - Ты что, не понимаешь приказаний? – наконец тихо сказал сын великого ясновидца. – Убирайся, я не желаю об этом говорить. Хепри нагнул голову, как бычок. Он был простолюдином и, наверное, останется на всю жизнь маленьким человеком; но он был сыном своего отца – проявившего изумительную стойкость в самых мучительных испытаниях. - Расскажи, - тихо потребовал он. – Расскажи мне о моей матери. Аменемхет так выругался, что мальчик чуть не подскочил, а соседи с ворчанием подняли головы – и тут же легли обратно, увидев, что происходит. - Если желаешь, отправляйся к ней сам. Она тебе и расскажет, и покажет, - сказал Аменемхет, и вдруг лицо его исказилось и он разразился ужасным смехом. – Ты очень удивишься, маленький Хепри. Тот несколько мгновений смотрел на Аменемхета в изумлении и ужасе, боясь, не сошел ли тот с ума – но понял, что продолжать настаивать неблагоразумно. Хепри ушел, решив последовать совету друга на другой же день: это, к счастью, был день отдыха, и подросший мальчик мог уйти почти беспрепятственно, даже не прибегая к покровительству Аменемхета. Хепри шел домой, а в голове его появлялись и множились самые страшные предчувствия. Но это было ничто в сравнении с тем, что ему предстояло узнать. Мальчик приблизился к калитке, и его чуть не прогнал подоспевший стражник – Хепри так долго не был дома, что его все забыли. Но он почти без страха поглядел в глаза охраннику и назвал себя: куда больше его пугала встреча с матерью, о которой он единственно думал. Воин посторонился, и Хепри вошел и побрел по дорожке в дом. Он с каждым шагом все меньше напоминал полного достоинства будущего жреца, и все больше - маленького слугу, который идет на расправу за большую провинность. И едва ли надеется пережить наказание… Мать не вышла ему навстречу, хотя наверняка видела из окна; а может, она больна? Может, обезумела… умирает? Хепри побежал. Он ворвался в дом, промчался по коридору, спеша к своей матери, всхлипывая от любви и страха за нее; вбежал в спальню… - Мама!.. – крикнул он, ничего не видя от слез. - Здесь я, здесь! Теплые руки обняли его, и он, рыдая, прижался к материнской груди. - Успокойся, малыш, - шептала Тамит, целуя его и гладя по голове. – Успокойся, милый, я жива и здорова. Все хорошо. Слово "малыш" вдруг смутило почти тринадцатилетнего мальчика, как и эта ласка; он отстранился и утер слезы, пытаясь разглядеть мать, вместо которой видел только смутный, но такой дорогой образ – белое платье, черные волосы... - Ты не забыл меня! – сказала Тамит. Радость, почти ликование в ее голосе неожиданно испугали Хепри, который вспомнил, как вел себя с ним друг. Что такое случилось между ними? Мальчик в последний раз протер глаза и увидел Тамит ясно – поразившую его в первый миг морщинками на лице и сединой, такой яркой в черных волосах. Потом новый образ слился со старым, тоже немолодым; мысль о возрасте матери была привычной, и мальчик успокоился. - Аменемхет нажаловался мне на тебя, - сказал он. – Что случилось, мама? - Нажаловался? – изумилась Тамит. Не тому, что юноша затаил обиду, а тому, что нажаловался. Господин – слуге! Хепри сел. Так обида была!.. - Что ты сделала ему, мама? – робко спросил он, уже трепеща в ожидании ответа. Тамит села рядом и снова улыбнулась – теперь так злобно и вместе с тем счастливо, что напугала сына окончательно. Матушка, содрогаясь, думал он. Дорогая… Тамит обняла мальчика за плечи, точно затем, чтобы он не сбежал от ее признания. А потом наклонилась к его уху и нежно прошептала: - Аменемхет влюбился в меня, и я жду его ребенка. Хепри вскочил и отпрянул от нее, как от прокаженной. Мать смеялась; мальчик упал на колени и обхватил руками голову… - Ты шутишь? – умоляюще воскликнул Хепри. Мать весело мотнула головой. - Нет, дорогой. - Но как ты могла!.. Мальчик вскочил на ноги, пытаясь разгневаться, но это было жалко – довлеющий ужас душил возмущение. Маленькие люди всегда жалки. И он – жалок рядом с любовью своего юного господина к своей красивой старой матери… - Как ты могла, - прошептал Хепри, закрывая лицо руками. Мать была чудовищем, она была ужасна – но другой Хепри никто не даст. Он побрел к ней, и Тамит снова обняла его. - Это был он – он пришел ко мне как утешитель, а потом обнял меня и овладел мною, - пробормотала женщина. – Ты же знаешь, как он силен. "Но как он мог влюбиться в тебя? Ты же стара!" - подумал Хепри, но промолчал, полный ужаса. - Давно это случилось? – спросил несчастный мальчик. Тамит промычала что-то утвердительное, потом сказала: - Пять месяцев назад. У меня уже большой срок. Хепри почувствовал, что не может больше слушать эти бесстыдные слова, вырвался и сел, отвернувшись от матери. Он хотел сказать, что ненавидит ее, но это была неправда. Он ее любил, всем своим маленьким сердцем, и все бы сделал для ее счастья. Он помог бы ей в любом обмане – только бы эти морщинки разгладились, только бы она снова стала смеяться без злобы, снова стала его красивой обожаемой матерью. Ведь он был так виноват перед ней – отказался от мести. - Я тебя люблю, - прошептал Хепри, снова прижимаясь к ней, и мать с готовностью приняла сына в объятия. - Я тоже тебя люблю. Ты мой самый дорогой малыш, - нежно улыбаясь, ответила Тамит. Она коснулась рукой живота и подумала, что тот, кого она носит, ей ничуть не менее дорог – а может, и более дорог, чем Хепри. Драгоценнейшее орудие сладчайшей мести – если она лишится его, то хоть бы и не жить, ни ей, ни сыну… угоднику. Тамит постаралась скрыть мгновенное отвращение и презрение к Хепри, заставившему ее мстить таким способом. Снова отдавать себя – как будто ее тело и душа ничего не стоят. Мальчик встал, потупившись. - Прости меня, - попросил он. - Конечно, прощаю, - улыбаясь, ответила мать. Было за что прощать – прекрасно, что мальчишка это понимает. - У твоего друга скоро будет брат или сестра, - сказала она. Вдруг ей захотелось поразить и испугать Хепри. Пусть прочувствует, трус. Мальчишка уставился на нее, ничего не понимая, а потом спросил: - Как это… брат или сестра? Ведь это… его ребенок? Последнее Хепри произнес шепотом. Тамит засмеялась. - Неужели ты думаешь, что Неб-Амон позволит, чтобы узнали, что это ребенок его сына? Ему придется представить все так, точно это его собственное дитя… Женщина сладко зажмурилась, вообразив такое. Благочестивейший верховный жрец признается, что у него была любовница, пока жена болела… Любовница-простолюдинка! Такая красивая, что он не смог управлять своей похотью, как последний блудодей!.. Конечно, это будет опасно для его имени, но Неб-Амон устоит – он слишком могущественный человек, чтобы даже такие слухи поколебали землю под его ногами. Это не юноша, который ничего еще не заслужил и для имени которого опасно все. И убить беременную от сына Тамит верховный жрец не посмеет – не посмеет перед смертью взять на душу такой грех: ведь он боится богов, убийца. Интересно, когда Неб-Амон возьмет ее в свой гарем? Хотя гарема у него нет – что ж, появится. Поздновато начинать, но ничего не поделаешь… Тамит смеялась и смеялась, даже не заметив, что сын ушел. Аменемхет стоял перед дверью в покои отца, как много лет назад его маленький друг – и с таким же, если не большим, страхом ожидал отцовского суда. Наконец слуга, докладывавший великому ясновидцу о приходе сына, появился из дверей и почтительно пригласил Аменемхета войти… Преступник опустил голову и шагнул внутрь. * Египетских, разумеется – одиннадцатидневных. * Символ Фив.