Домашние животные бывают разные...

      Пудинг, ромашки в вазочке рядом, тёплая вода, еле слышное потрескивание лопающейся пены и чай, просто чай, без каких-либо добавок и вкусов. На исходе первого получаса Герберт убедился, что мир не так уж плох, а когда вода совсем остыла, был почти полностью настроен на мирный лад. Людвиг — и тот любезно не приставал к восстанавливающему душевное равновесие парню, просто чувствуясь где-то рядом, да порой касаясь то плеча, то ладони, то высунутой из воды ноги. Мацерация не вызывала у Герберта положительных эмоций, поэтому конечности он старался долго не мочить, вытирая их порой полотенцем.       Людвиг в этом был с ним согласен.       Украдкой целовать нежную кожу ступни куда приятнее, чем пошедшую волной. Из-за того, что Герберт редко куда выходил, жутковатых желтых пяток с застарелыми мозолями у него не наблюдалось.       — Ты совсем ничего не ешь?.. — вопрос был задан почти вовремя.       Пудинга оставалась половина, и она не влезала в желудок.       — Совсем.       — Но почему?       — Не хочется. Я не испытываю голода… такого рода.       — Пахнет ведь вкусно.       — Приятно. Но вкусно… наверное. Тебе лучше знать.       — Мм-м?..       — Я не уверен, что удержу подобную пищу в своём теле.       — Ты курил, — фыркнул Герберт, вставая в воде. Стоило выбраться на впитывающий коврик, как на плечи опустилась махровая ткань. Людвиг с полотенцем был наготове. — Я видел, ты курил!..       — Это другое.       — Неужели?..       — Я дышу, это факт. Дышу, когда говорю, и машинально, естественно.       — И?..       — Еда — совсем другое.       — Как всё сложно, — вздохнув, парень привалился к призраку. Тот рассмеялся, тихо и необидно, поцеловав Герберта в макушку. — Но пудинг ведь вкусный.       — Уверен?..       — Ага. Линда умеет готовить.       — Я могу попробовать его немного иначе.       Глубокий поцелуй окончательно восстановил мир и покой в спальне. Маленькая вольность в виде сна обнажённым воспринялась парнем спокойно, пускай и он подозрительно заворочался, стараясь лечь так, чтобы неприличные органы никуда не упирались ненароком. Для Людвига это было очередной ступенью доверия. И, чего уж там говорить, приручения.       Как оно часто бывает, если что-то хорошо заканчивается и кажется замечательным, это — всего лишь затишье перед бурей. Или перед очередной гадостью. Утро началось для Герберта рано. Он распахнул глаза, когда часы на тумбочке показывали семь утра. Проснулся он вполне с понятной причиной, известной большей части мужского населения. Не желая, чтобы Людвиг это заметил — а то и воспользовался ситуацией — Герберт тишком сполз с кровати, едва сумев выбраться из цепких рук.       К счастью, призрак не проснулся. Или очень талантливо притворился.       Честно сказать, парень не был удивлен своему пробуждению. На календаре сегодня была суббота, а просыпаться рано по выходным — общепринятое правило, вроде Законов Мёрфи. Срабатывает почти всегда, исключения так редки, что годятся в подтверждения.       Когда все утренние формальности в ванной комнате были окончены, и Герберт, успевший принять коротенький душ, жадно допивал последние капли молока, косясь на готовящиеся тосты, странное движение за окном привлекло его внимание. Запахнув халат, до того просто наброшенный на плечи, он поставил бутылку на стол и крадучись подобрался ближе.       В кустах, старательно имитируя растение, копошилась Линда и еще две неопознанные активистки. Можно было подумать, что они проделывают озеленительные работы, но Герберт глубоко сомневался, что для них нужны странного вида аппаратура и боевая раскраска на лице. Завидев в окне охреневшее лицо Герберта, дамочки с писком скрылись в кустах погуще, будто были семилетками. Покрутив пальцем у виска, парень задернул шторы и вернулся к тостам.       Вероятно, в ближайшее время со спокойной жизнью можно было попрощаться.       — Ты точно не можешь покидать пределы квартиры? — поинтересовался он у призрака, когда вернулся в спальню и нагло завалился на невидимое тело. Шторы были задернуты, и такая вольность разрешалась. — Уедем с палаткой на несколько дней, пока все не угомонится.       — Точно, — с сожалением ответил Людвиг, зевая. Спасибо призрачности — нос, о который Герберт едва не ударился затылком, уцелел. — Максимум могу из окна свеситься. Что там на этот раз?       — Папарацци. С непонятной хренью вместо камер.       — Никогда еще вокруг меня не было такого изобилия жизни.       — Если ты скажешь, что рад этому, я тебя укушу, — предупредил Герберт, садясь призраку на живот боком и обнимая собственные колени. — Надеюсь, они не станут требовать у тебя автограф трубой по лбу.       — Если что — меня здесь вовсе нет, — фыркнул Людвиг, и успокаивающе коснулся ладонью спины. — Ладно тебе, не грусти.       — Я не грущу, я думаю, где взять длинную швабру.       — Привязать к короткой трубу от пылесоса.       — Лениво.       — Зачем она тебе вообще?..       — Выходить из квартиры, чтобы погонять шваброй слишком навязчивых женщин мне страшно. Вдруг они проникнут сюда, пока меня не будет, и заберут тебя каким-нибудь бластером.       — Не говори ерунды, — Людвиг рассмеялся… а через мгновение прислушался — за окном раздавался явственный писк.       Сорвавшийся с кровати Герберт, распахнувший штору, успел увидеть вновь улепетывающих дам, размахивающих прибором со светящимся дисплеем. Все, что удалось расслышать через приоткрытое окно: «Оно есть! Оно живое!».       — Кажется, тебя рассекретили, — пробормотал парень, потерянно разглядывая шевелящиеся кусты и закрывая окно.       — Не обращай внимания. Наверняка это электромагнитные импульсы от работающей микроволновки, — ответили за плечом и мягко задернули шторку обратно. — Не думаю, что их оборудование чувствует большее.       — Надеюсь, ты прав.       Людвиг только обнял нервничающего парня и поцеловал в макушку. Он в своей правоте был уверен, и не переживал.