Быть собой с тобой (Everyone Needs a Place)

Я смотрю на все деревья и не знаю, что делать. Домик сделан из листьев. Что еще было в лесу? Сердца остановка. Тем не менее. Каждый нуждается в своём месте. Оно не должно быть внутри кого-то. Я сосредоточил свои мысли на Луне. Холодная Луна, Луна длинных ночей. От пейзажа: ощущение масштаба. От мертвых: ощущение масштаба. Я повернулся спиной к истории. Чувство превосходства. Всё отбрасывает тень. Твоё тело сказало мне во сне, никогда не надо ничего бояться.* из поэмы Ричарда Сайкена "Detail of the Woods" (перевод - Little_Unicorn)

Когда Джон Уотсон видит Шерлока Холмса, внезапно появившегося в ресторане The Landmark Hotel – одетого, как официант, и говорящего с забавным французским акцентом – его первой реакцией становится шок. Это не было необычно, учитывая, что два года назад Джон собственными глазами видел, как темноволосый детектив шагнул с крыши больницы Святого Варфоломея – навстречу смерти… Два года назад Джон пытался нащупать пульс на тонком запястье, но так и не смог его найти… Два года назад он видел, как медики уносили на носилках безжизненное и окровавленное тело… На похоронах Джон боролся с наворачивающимися на глаза слезами, которые предательски текли по его щекам – Шерлок Холмс был мёртв… Определённо. Но всё же сейчас он стоял перед Джоном и с ухмылкой на лице болтал что-то про смокинги. Когда нахлынувший волнами шок отступает, и тело перестает содрогаться, второй реакцией Уотсона становится ярость. Сам Джон почти никогда не лгал, потому что не любил ложь… но он просто ненавидел, когда ложь исходила от того, кто был ему так дорог. Джону всегда было трудно определить свои чувства к консультирующему детективу. Несомненно, Уотсон был ближе к Шерлоку, чем кто-либо ещё на планете, а кроме всего прочего, Джон испытывал к нему ещё и влечение… Но кто бы посмел обвинить его в этом? У Шерлока было угловатое, необычное, но все же очень привлекательное лицо, которое отлично смотрелось бы на глянцевой обложке модного журнала; его волосы были чуть длиннее положенного, из-за чего темные завитки постоянно перепутывались и становились непослушными; у него было стройное, подтянутое и изящное в движениях тело… И в то же время у Шерлока была индивидуальность, которую большинство людей считало отталкивающей, но Джон всегда наслаждался его едким остроумием и полагал преднамеренную грубость Шерлока странно очаровательной. А поскольку доктору было нелегко разобраться во всех этих чувствах, то определение «тот, кто особенно дорог» Шерлоку вполне подходило. Именно поэтому Джон настолько эмоционально и резко среагировал на предательство Шерлока – особенно когда тот так не к месту начал шутить. «Воскресший» два года спустя детектив по-прежнему не очень хорошо разбирался в человеческой натуре и поэтому не сразу осознал, что Уотсон находится в гневе, узнав о возвращении того, кто был его лучшим другом. …Джон сделал молниеносный выпад вперед и вытянул руки в попытке схватить Шерлока за горло, придушить мерзавца тут же, на этом самом месте… Но, прежде чем он сам осознал, что делает, Холмс уже перехватил оба его запястья, удерживая и предупреждая повторное нападение. И тут Джона снова накрыл шок, не оставив от гнева и следа – на левой руке детектива не было мизинца и безымянного пальца… Фактически у него отсутствовала добрая половина кисти. Джон отдернул руки. – Господи, Шерлок, – ошеломленно прошептал он, откидываясь назад и роняя их на колени, обхватывающие бедра детектива, лежащего на полу под Джоном. – Твоя рука… – Да, – сказал Шерлок, потирая то место на горле, где минуту назад сомкнулись железные пальцы. Несколько посетителей схватили несопротивляющегося доктора за плечи и подняли на ноги, оттащив подальше от Холмса. – Я так и думал, что ты это скажешь. Больше они не успели сказать друг другу ни слова, так как метрдотель уже мчался к их столику, пробиваясь через толпу шепчущихся посетителей, и через несколько мгновений Уотсона и Холмса выставили из ресторана вон. Мэри Морстен – спутница Джона, с которой он был знаком всего шесть месяцев, но которой собирался сегодня сделать предложение – следовала за ними с ошеломленным выражением лица. Двойные двери The Landmark Hotel закрылись за их спинами, оставляя растерянную троицу стоять на тротуаре. Одевались они в полной тишине – никто не решался нарушить повисшую неловкую паузу. Холмс неторопливо надевал свой Belstaff, глядя, как заботливо Джон укрывает плечи Мэри меховой накидкой – вечерний воздух в ноябре был довольно холодным. – Я полагаю, что было бы неплохо перебраться в другое место, чтобы продолжить нашу милую беседу, – сказал детектив, зябко поводя плечами. Джон невольно напрягся, сжав челюсти – настолько знакомым и таким невероятно болезненным было это движение, что спокойно смотреть на него не было просто никакой возможности. Уотсон не думал, что снова когда-нибудь увидит, как Шерлок надевает свое пальто и вздергивает воротник, хотя и вспоминал об этом так часто – особенно когда поднимал свой собственный, защищаясь от зимнего ветра – всегда холодного, но казавшегося просто ледяным во времена после его воображаемой смерти. И всякий раз при этом воспоминании на Джона заново обрушивалось горе… Но теперь вид этого человека, который, как оказалось, вовсе не был мёртв, не только не уменьшил в душе Уотсона знакомое чувство тоски, но и вызвал в нём с трудом контролируемый гнев. – Хм... – Мэри нарушила молчание первой и посмотрела на обоих мужчин – открыто и прямо, словно утверждая свою роль в динамике их отношений. – Здесь недалеко есть одно местечко – долго не закрывается, даже в такое позднее время. Еда ужасная, но там будет хотя бы теплее, чем на улице. – Одетая в открытое вечернее платье, женщина поёжилась и обхватила себя за плечи, едва прикрытые накидкой из искусственного меха, и по напрягшемуся телу пробежала волна дрожи, словно подчеркивая ее слова. – Отлично, – сказал Джон, засовывая руки поглубже в карманы куртки – скорее чтобы удержать их подальше от горла Шерлока, чем сохранить в тепле. – Идем туда. Как только они добрались до кафе и расселись по местам, Шерлок сложил ладони перед собой и открыл рот, готовясь начать разговор. Выражение, появившееся на его лице, было Джону хорошо знакомо и означало: «Сейчас я собираюсь объяснить вам что-то ужасно сложное, так что постарайтесь держать свой интеллект на высоком уровне». – Подожди, – произнес Джон, предупреждающе подняв ладонь. – Что бы ты ни собирался мне сказать, просто остановись. Единственная вещь, которую я хочу знать прямо сейчас – что случилось с твоей рукой? Когда я тебя видел в последний раз… там, на асфальте… с ней всё было в порядке. Ты был «мёртв», но кисть была целой. Шерлок… Что с тобой произошло? Обе руки Холмса теперь лежали на столе, и, как только Джон закончил говорить, он мельком взглянул на свою изувеченную кисть. Пристальный взгляд Уотсона метнулся следом, светлые ресницы невольно дрогнули – там, где когда-то были пальцы и верхняя часть ладони, теперь змеился рваный закрученный шрам. Рана, после которой он остался, была нанесена не скальпелем хирурга – Джон это увидел сразу. Этот шрам выглядел так, будто кто-то просто вырвал суставы из плоти, и бывший военный доктор почувствовал, как к его горлу подкатывает ком – повидав всякое, он не мог себе даже представить, насколько сильной должна была быть эта боль. Рука соскользнула со стола на колени, где Шерлок неловко постарался спрятать ее в складках своего пальто, чтобы ни Джон, ни Мэри не могли и дальше пялиться на его изуродованную кисть. Он немного наклонил голову, моргнул и, наконец, решительно посмотрел Джону прямо в глаза: – Я провел эти два года, перемещаясь из одной точки земного шара в другую, уничтожая преступную сеть, состоящую из шпионов, убийц и политических деятелей, которые работали на Мориарти. Последней частью моей миссии была ликвидация преступной группировки в Сербии, где я попал в плен и пробыл там около двух месяцев. Они пытали меня, чтобы добыть информацию, которой я не владел. Меня избивали, издевались надо мной… по-всякому. Не думаю, Джон, что твоей спутнице будет приятно слышать рассказы о насилии подобного рода. Лицо Джона исказилось в страдальческой гримасе. Он откинулся на спинку стула, словно желая оставить между собой и тем, что он только что услышал, как можно больше свободного пространства – у слова «насилие» существует несколько значений, но почему-то Джон сразу понял, какой именно смысл вложил в него Шерлок. – Они использовали садовые ножницы, если уж тебя так сильно интересуют подробности, – было видно, что Шерлок изо всех сил старается выдержать легкий и непринужденный тон. – Прекрати это! – взорвался было Джон, но тут же горестно сник. Он сидел с опущенной головой, вздрагивая плечами и закрыв глаза – словно, не видя Шерлока, он мог с такой же лёгкостью отстраниться от страшного содержания его слов. Загорелые пальцы, сжимающие края столешницы, побелели от усилий, когда Уотсон с трудом выдавил: – Пожалуйста, не пытайся вести себя так, словно в этом нет ничего особенного, и с тобой ничего не случилось. – Я не веду... – попытался возразить Шерлок. – Нет, ведешь! – Джон грубо перебил друга, прерывая его на полуслове. Он поднял голову как раз в тот момент, когда Шерлок по своему обыкновению закатил глаза, всем своим видом показывая, насколько ему невыносимо слушать, как кто-то уверенно выдаёт очередную глупость. – Не знаю, может быть, ты и умеешь не поддаваться эмоциям, как все остальные люди, но ты все-таки тоже человек, и точно так же чувствуешь боль физическую, и поэтому не пытайся делать вид, что эта пытка прошла для тебя бесследно. – Джон, – тихо произнесла Мэри, и предупреждение в её тоне напомнило Джону, что не стоит запугивать Шерлока, который и без того достаточно напуган – пожалуй, что даже на всю жизнь… Уотсон вздохнул и посмотрел на свою подругу, сглатывая ком в горле и ощущая смертельную, невыносимую тяжесть, холодом разлившуюся в груди. Почувствовав, наконец, что может говорить, не позволяя гневу и горестной ярости прорваться в свой голос, Джон отвернулся от своей будущей невесты и посмотрел в глаза воскресшему из мёртвых другу: – Так как же ты выбрался? Тебе удалось сбежать? – Я не сбегал. Оказывается, Майкрофт следил за мной всё это время, пока я передвигался из одной точки планеты в другую... И он сам приехал в Сербию, чтобы освободить меня, потому что... – Погоди… Так Майкрофт знал?! – неверие наряду с потрясением дрожало в голосе Джона. – О, наверное, ему просто нужен был кто-то, кто бы знал о... – начала было Мэри, но Уотсон повернулся к ней, и, увидев выражение его лица, женщина тут же смутилась и добавила. – Простите. – Но он был единственным? Единственным, кто знал? – Джон до последнего продолжал надеяться, что так оно и было; что, кроме Макрофта, об этой истории с самоубийством не знал никто. Шерлок ничего не сказал ему об их планах – в то время он, скорее всего, вообще не думал о своём лучшем друге… но в жизни самого Джона Шерлок чуть ли не с самого начала их знакомства занимал самое главное место. И теперь доктору невыносимо было думать, что сам он никогда не был настолько важен для Шерлока, как тот был для него, и именно по этой причине его просто оставили за бортом… Детектив на мгновение прикрыл глаза, и его лицо словно застыло, когда он неохотно, будто бы делая одолжение, произнес: – Знали ещё несколько человек. Джон снова опустил голову. Он стискивал кулаки и тяжело дышал, изо всех сил стараясь контролировать себя – ему не хотелось опять кидаться на Шерлока в смехотворной попытке задушить его… даже если тот и вполне заслужил это своим бессовестным враньём. – Это был план. Тщательно продуманный план, – консультирующий гений выпалил эти слова торопливо, словно пытаясь заполнить повисшую паузу и предотвратить новую вспышку гнева, вновь опасно засверкавшую в глазах Джона. – Так должно было быть. У меня было тринадцать возможностей дальнейшего развития событий к тому моменту, как мы с Мориарти окажемся на крыше... – Кто еще? – безнадежно прошептал Джон, зная, что «тщательно продуманный план» подразумевает куда большее, чем один, количество участников, и не может ограничиваться лишь только Майкрофтом Холмсом. Уотсон поднял голову и впился глазами в мужчину, сидящего напротив – он понимал, что буквально насквозь пронизывает детектива, всегда чувствовавшего себя неуютно под такими пристальными взглядами, но сейчас это его не волновало. Пусть Шерлок ёжится от дискомфорта сколько угодно – он это заслужил. – Кто еще знал? – Холмс всё ещё колебался, и тогда Джон не выдержал – резко и решительно припечатал ладонями стол и наклонился чуть ли не вплотную к побледневшему лицу, требовательно спросив: – Кто? …Оказалось, что, кроме Майкрофта Холмса, обо всём знала ещё и Молли Хупер – патологоанатом из Бартса… а ещё довольно большое количество лондонских бродяг – из так называемой «сети бездомных» Шерлока. В общем, так уж получилось, что один лишь только Джон не вошёл в этот круг посвященных, состоявший более чем из тридцати человек… И это стало для него последней каплей – он бросился через стол и снова схватил Шерлока за грудки, в неконтролируемой ярости сминая его пиджак и намереваясь причинить ему такую же сильную боль, какой была та, что он сам испытал от осознания столь подлого предательства. В итоге их выдворили и из кафе, а не позднее, чем через час – из закусочной-«кебаб»… Это произошло после того, как Джон ударил Шерлока головой в нос за то, что тот пытался заманить его назад обещанием нового увлекательного дела. Хуже всего было то, что Джон действительно соблазнился. Как бы он ни был зол, каким бы преданным себя ни чувствовал, и как бы тяжело ему ни было признать, насколько он зависим от Шерлока Холмса, его невероятно притягивала возможность вновь присоединиться к детективу для расследования хотя бы ещё одного захватывающего дела. И даже не столько ради того прилива адреналина, который по умолчанию прилагался к близкой дружбе с гениальным консультирующим детективом, разоблачающим преступление за преступлением, слой за слоем срывающим покровы тайн, добирающимся до самой сути… хотя, несомненно, это было одной из составляющих. Нет, Джон просто хотел опять быть рядом с Шерлоком Холмсом – он был так же зависим от самого этого человека, как и от того электрического напряжения, которым тот пронизывал весь воздух вокруг себя… В итоге он поймал кэб и уехал домой вместе с Мэри, не в состоянии выдержать больше ни минуты рядом с Шерлоком – с ним Джон чувствовал себя так, словно его раздирали на части, тянули в разные стороны, как голодные собаки – пакетик ирисок. Одна из этих частей настойчиво требовала сделать Шерлоку больно – просто чтобы убедиться, что тот тоже умеет страдать… и страдает – так же, как сам Джон страдал в последние два года. Другая же часть рвалась от тоски по прошлому и сострадания к лучшему другу, и желала всё ему простить и вернуться к жизни, которую Джон так любил… Правда, была ещё и третья часть, но о ней Уотсон боялся даже подумать, не говоря уж о том, чтобы выпустить наружу – ведь она не хотела ничего другого, как схватить Шерлока за лацканы его безупречно скроенного пиджака и впиться в губы злым и горьким поцелуем… Джон откашлялся, метнув быстрый виноватый взгляд на Мэри. Именно это последнее безумное желание заставило разбушевавшегося Джона вызвать такси. Как бы отреагировала Мэри, которой он собирался сделать предложение руки и сердца меньше часа назад, если бы увидела, как её жених накидывается на своего уже не мертвого лучшего друга, на этот раз не для того, чтобы ударить, а чтобы поцеловать? - Каков наглец! – выпалил Джон, как только они оказались на заднем сидении кэба. В его голосе звучали обида и возмущение. – Мне он понравился, – сказала Мэри, повернувшись к Джону и одарив его самой тёплой и дружелюбной улыбкой, на которую была способна. – Что? – недоуменно переспросил Джон. – Мне он понравился, – Мэри пришлось повторить свои слова. Она слегка пожала плечами, а потом отвернулась и начала разглядывать мелькающие за окном яркие витрины и вывески магазинов. Джон не нашел, что ответить, поэтому просто развернулся к противоположному окну, погружаясь в свои мысли и прокручивая в голове события, произошедшие этим безумным вечером. Так они проехали несколько кварталов в полном молчании, пока Мэри не развернулась к нему и не положила свою мягкую ладонь на Джоново предплечье, слегка поглаживая. – Я думаю, было очень храбро с его стороны прийти к тебе вот так и сказать правду после двух лет молчания. Он пришёл к тебе в общественном месте, не зная, какой будет твоя реакция... – О нет, это же Шерлок Холмс! А уж он-то всегда знает, что произойдёт, – выдавил Джон, безрадостно усмехнувшись. – Его мозг – вычислительная машина. Он планирует каждую мелочь, каждую случайность и незначительную деталь. – Тогда это делает его ещё более храбрым, – сказала Мэри. – Он пришёл к тебе в ресторане, полном народа, зная, что ты можешь отвергнуть его и напасть. Но он решил, что это очень важно и явно стоит всех последствий, поэтому и решил пойти на этот риск, открыть правду и показаться тебе, сказать, что сделал это не просто так. Джон нахмурился, отворачиваясь от Мэри и уставившись невидящим взглядом на свои сцепленные в замок руки, покоящиеся на коленях. Мэри так и не убрала руку от его предплечья, засунув пальцы в теплое местечко на сгибе локтя. Тогда Джон понял, что даже не попытался протянуть руку в ответ, да и вообще проигнорировал ее знак внимания. Ещё вчера он подал бы ей руку инстинктивно. Но тогда, вчера, Шерлок Холмс ещё не вернулся из мёртвых. Джон рассматривал свои неплотно сцепленные руки, и его всё сильнее начинало глодать чувство вины, перемешавшееся с легкой тошнотой и затрудняющее дыхание. Он знал, что должен был взять Мэри за руку, переплетая свои пальцы с её, как часто делают все влюбленные пары, и принять её поддержку, которую она предлагала таким образом. Но он не мог. Ему было трудно открыть ту часть себя, которую он так старательно прятал от Мэри, от всего окружающего мира, это маленькое зернышко внутри себя, которое принадлежало только Шерлоку и никому больше, несмотря на то, что тот никогда бы не заявил свои права на него. Но теперь, возвращение Шерлока с того света дало плодородную почву, и зёрнышко начало расти, и уже ничто не сможет его остановить. "Он жив, – думал Джон, поворачивая голову и смотря в загадочную темноту лондонской ночи, укутывающую город, что мелькал за окном кэба, черного, как эта самая ночь. И Джон постепенно успокаивался от мысли, что где-то там, в этой ночи, есть Шерлок. – Он по-прежнему здесь. И я по-прежнему здесь. Это единственное, что сейчас важно". Джон откинулся на мягкую спинку, привычно глядя в окно, и уголки его губ поднялись вверх от лёгкой улыбки. Да, он, несомненно, был зол и чувствовал себя преданным, но все эти негативные эмоции таяли, как по волшебству растворяясь в ночи. Джон всегда прощал Шерлока, просто потому, что это был Шерлок, и он был таким. Он принял его таким, в их самую первую встречу в Бартсе, со всеми его причудами и непреднамеренной жестокостью, иначе пришлось бы требовать от Шерлока, чтобы он изменился, перестал быть тем, кем являлся на самом деле. А он являлся тем, кого Джон Уотсон полюбил почти с самого начала, хоть и не мог признаться в этом даже самому себе... "Всё будет хорошо, – думал Джон, закрывая глаза и откидывая голову на спинку сидения, он почувствовал, как Мэри придвинулась ближе и крепче обняла его, положив свою голову ему на плечо. От этого Джон постепенно начал расслабляться и смог отпустить все негативные эмоции. – Он вернулся. Теперь всё будет хорошо".