рslmrk – аles
Они знакомятся после показа осенне-зимней коллекции American Apparel в Лос-Анджелесе. У Джина сегодня два выхода; бархатный свитшот липнет к спине, потому что в гримёрке жарко, как в аду. Он просит воды, но его не слышат, и вместо бутылки холодного Перье он получает порцию хайлайтера под линию роста бровей. За стеной, на подиуме, гремит монотонный диджейский сет, от которого Сокджин успевает устать ещё до начала показа. Он пытается сосредоточиться, расслабить лицевые мышцы и отрепетировать свою фирменную полуулыбку, но вокруг — бесконечное количество стаффа и моделей и просто невыносимая жара. Сегодня они будут демонстрировать трендовые тяжелые ткани на ближайший холодный сезон, кутаться в хипстерские парки и утепленные худи, а снаружи ещё не успел остыть август, снаружи — плюс двадцать семь на солнце, это, мать его, западное побережье. За пару минут до начала шоу в общую гримёрную заходит дизайнер, и всё вдруг приходит в ещё большее движение. Девочки-модели счастливо повизгивают, дают друг другу и всем вокруг пять, воздух мгновенно наполняется запахом лака для волос и сладких духов. Джин как-то выпадает из реальности и приходит в себя только тогда, когда координатор уже подталкивает его к выходу, давая последние указания на очень смазанном и торопливом английском. Следующий час для Сокджина смешивается в один огромный клубок света, аплодисментов и непроходящей жажды, и вот уже он вышагивает по подиуму в последний раз, вместе со всеми, и хлопает в ладоши до тех пор, пока они не начинают ныть, и обнимает за шею идущую рядом с ним модель, кажется, из Хорватии, кажется, её зовут Нина — пару раз они болтали.——
На вечеринку после показа он идёт не по долгу службы, а потому что просто боится сгнить от одиночества в своём номере. Лучше напиться в компании парочки других азиатских моделей или развести на коктейль какого-нибудь фотографа, чем глушить одному тёплую водку и заедать витаминами для поддержания магниевого баланса, потому что жрать ему ну никак нельзя, особенно в такое время. Он пьянеет довольно быстро и не замечает, как пати перерастает в афтепати; разве что раздражающе-легкая клубная музыка сменяется сетами андеграундных диджеев — сознание Джина фиксирует только это. Рэп Монстр — так его представляют — появляется на сцене, когда оказывается, что они уже давно в другом клубе, намного менее люксовом, и компания сузилась до той самой девочки из Хорватии, пары японцев и нескольких местных моделей, которых он никак не может вспомнить. Джин выуживает из заднего кармана телефон и пытается понять, сколько сейчас времени; перед глазами плывёт, но он различает нули и тройки. Три ночи? Три тридцать? Рэп Монстр оправдывает своё имя и зачитывает что-то агрессивное и тяжелое. Поначалу Джину интересна только водка с апельсиновым соком, но голос этого парня въедается в кожу, и в какой-то момент игнорировать его становится невозможно. Сокджин с трудом фокусируется и обнаруживает, что это, кажется, его соотечественник. На особо дерзкой строчке с откровенно сексуальным подтекстом их взгляды пересекаются, Рэп Монстр улыбается, а потом Джин снова теряется в музыке, духоте и алкоголе. После того, как выступление того парня заканчивается, Джин несколько раз видит его в толпе, один раз — совсем рядом, он задевает его плечом, затянутым в какую-то плотную чёрную ткань. Последнее, что Сокджин помнит об этой ночи, — то, как они трахаются не то в туалете, не то в подсобке, и он впервые за долгое время кончает не от мастурбации.——
Джин должен быть в Сеуле только в конце недели, и он решает задержаться в Штатах на несколько дней. Во многом потому, что утро встречает его тошнотой, мигренью и саднящей болью ниже спины. Он с трудом двигается и с трудом вспоминает, как оказался в своём номере. Ему срочно нужен крепкий кофе и контрастный душ. Под струями горячей воды мышцы немного расслабляются, но Джин замечает на бёдрах и запястьях синяки. Он ведет по ним пальцами, повторяя путь рук своего случайного любовника, и отрывочные воспоминания вызывают в нём прилив неожиданного стыда. Сокджин был уверен, что забыл это чувство лет в пятнадцать, но сейчас он трогает кровоподтёки на своих бёдрах и краснеет от того, что помнит: их Рэп Монстр оставил на нём, когда нагнул прямо над раковиной (всё-таки это был туалет). Джин помнит, как больно упирался лбом в зеркало, как оно запотевало от его дыхания, как его фактически натягивали на себя, поглаживая по спине через мокрую от пота майку. Он смаргивает капли воды с ресниц и растирает щеки руками, чтобы как-то оправдать то, что они горят. Но когда в запотевшем зеркале Джин ловит отражение темных засосов на шее, он краснеет уже не от смущения. Вот же сука, думает он и, чуть не поскользнувшись, вылезает из душа. Его всё еще штормит и тошнит, но злость притупляет эти неприятные ощущения. Джин мечется по комнате и, наконец, находит то, что искал — оставленную на прикроватной тумбочке записку. На оборотной стороне какого-то чека нацарапан номер телефона, имя и предложение позвонить, если он еще раз будет в Америке. О, он определённо позвонит.——
— Как ты блять посмел? — На другом конце провода раздаются шорохи и хриплый мученический стон. Джин вне себя, и ему совсем не жаль этого придурка. — Как я блять посмел что? — Первую часть фразы Рэп Монстр по инерции произносит по-английски. — Оставить на мне синяки. И засосы. — Джину срочно, срочно, срочно нужен кофе, потому что его лихорадит от похмелья, голода и недосыпа. Оказывается, еще всего только половина десятого утра. Какого чёрта он вообще проснулся так рано. Грёбаная бессонница. — Разве я не сказал, чтобы никаких следов? На другом конце провода, кажется, улыбаются. Что-то тихо шуршит — может быть, одеяло или одежда, и скрипит пружина. Наверное, он сейчас переворачивается с боку на бок, не желая до конца просыпаться. — Единственное, что ты мне говорил — это «трахни меня», «бля» и «сильнее». Если хочешь, могу сегодня приехать, и мы повторим. — У меня через три дня показ, — Джин сам не знает, зачем говорит это и почему его голос звучит так обречённо. — Йоджи Ямамото. — Ни о чём не говорит, — отмахивается Намджун и, кажется, чиркает зажигалкой. — Так мне заехать? Джин только фыркает и отключается. Пусть понимает, как хочет. Через полчаса, на случай, если он всё-таки решит приехать, Джин скидывает в смс адрес отеля с припиской «американо, без сахара».——
Вероятно, Намджун понимает его как-то не так, потому что он появляется на пороге сокджинова номера в полдень без кофе, зато с пакетом, набитым коробочками. От него исходит отчетливо-острый запах тайской еды, и у Джина моментально скручиваются все внутренности. В первый момент он хочет вытолкать Намджуна за дверь, но у него банально нет сил. — Я не успел пожрать, ты, наверное, тоже. Он даже ничего не спрашивает, просто скидывает грязные убитые кроссовки и расставляет еду на низком журнальном столике, усаживаясь прямо на пол. — Я просил кофе, — замечает Сокджин, а желудочный сок ощутимо обжигает его изнутри. Он не может позволить себе такую еду уже очень давно, и срываться по вине какого-то полубомжеватого полунезнакомца никак нельзя. Он не хочет через три дня выслушать от своего агента тонны дерьма, а потом неделю блевать в туалете после каждого приёма пищи, возвращая вес в норму. — Это лучше, чем кофе, чувак. — Намджун, эта сука, уже жрёт, и у Сокджина весь рот наполняется кислой слюной, когда он видит, как куски острой курицы исчезают у того во рту. — Включи телек, — добавляет он, и Джин понимает, что находится где-то на опасной грани между обмороком и приступом ярости. Он молча нажимает на кнопку включения и достает из мини-бара маленькую, больше похожую на игрушечную бутылку водки. Горло обжигает не то спирт, не то подступающие слёзы. Психика снова расшатывается — плохой знак, в Сеуле надо будет сходить к своему терапевту.——
По телевизору передают дневные новости, но никто из них особо не вслушивается в четкую речь диктора. Намджун бесцеремонно валяется на его кровати, и непонятно, какого чёрта он вообще припёрся, особенно в такое время. Сокджин заедает водку витаминами, потому что конкретно от этих побочным эффектом снижается аппетит. Его все ещё подташнивает, а голова гудит. — Ты красивый, — вдруг говорит Намджун, и Джин криво улыбается. Это то, что он привык слышать; это то, что уже давно не трогает. Взгляд снова натыкается на фиолетовые пятна, темнеющие на запястьях. — Поэтому на мне нельзя оставлять синяков, — отвечает он и, задернув тяжелые песочные шторы, тянется к Намджуну. — Вообще-то я не сплю с одним и тем же человеком больше одного раза. — Сокджин заговаривает снова, когда чужие зубы прикусывают его сосок. Ему жарко от прикосновений и одновременно очень плохо от всего остального. В голове — бардак, мысли путаются и застывают, словно смола, не превращаясь, правда, в янтарь. — Не будь таким занудой, — Намджун улыбается, и все вибрации его голоса Джин чувствует кожей. Он закрывает глаза и позволяет ощущениям проглотить себя: дрожь, когда язык Намджуна проходится по внутренней стороне бедра; боль, когда его пальцы оказываются внутри; головокружение, когда он зацеловывает вчерашние засосы на шее и двигается плавно и размашисто. Позже, когда Джин лежит без единого движения и бездумно пялится в так и работающий телевизор, Намджун прикуривает и рассматривает его сквозь клубы дыма — сигареты слишком крепкие. Он нажимает большим пальцем на рёбра Сокджина и говорит: — Пиздец ты худой.——
Намджун уходит только под вечер, потому что у него какие-то дела. До этого времени они успевают заняться сексом ещё два раза, и Джин чувствует себя совершенно опустошенным. Полночь он встречает в ванной, где то отрубается, то просыпается снова, а потом почти до рассвета сидит в баре на первом этаже отеля и в перерывах между виски с колой отвечает с телефона на некоторые эмейлы. На следующий день Намджун не приезжает и не звонит, и Джин не знает, чем себя занять, и вообще жалеет, что решил проторчать здесь лишние пару суток. Обратный рейс в Сеул — только рано утром через день, и всё оставшееся время он проводит в бесцельных прогулках по городу. Звонить Намджуну он не видит никакого смысла, потому что два раза — это совпадение, а три — уже закономерность. Намджун пишет сам, в ночь перед отлётом. Просит номер рейса и обещает прихватить с собой американо, если Джину так хочется. И он сам не знает зачем, но отвечает на сообщение.——
В пять тридцать утра в аэропорту почти никого — только рейс Сокджина и какой-то чартер до Берлина. Намджун находит его сам, и он действительно, как обещал, раздобыл где-то в такую рань американо. От пластикового стаканчика пахнет некрепким дешевым кофе, но Джин все равно пьет и не знает, что говорить и делать дальше, потому что до начала регистрации еще минут двадцать, а они с Намджуном друг другу вроде бы и никто. На быстрый минет в туалете у него нет ни сил, ни желания, поэтому вся эта встреча довольно бессмысленна. А потом его выворачивает. Джину везёт — туалет в десяти шагах от них, и сначала он чувствует, как на шее и руках выступает испарина, как сворачиваются в узел кишки; он даже успевает отдать Намджуну проклятый стаканчик. Его полощет минут десять — кофе, желчью и пустотой, потому что он не ел нормально уже черт знает сколько, только грейпфрут в такси и орешки в баре. Когда он умывается, приходит в себя и возвращается в зал, Намджун смотрит на него как-то странно и чересчур обеспокоенно для случайного знакомого. И несёт его чемодан, не слушая никаких возражений. Регистрация открывается, и Джин уходит, не оглядываясь, потому что так и должно быть, а потом находит в кармашке чемодана две лимонные конфеты. Без пяти минут семь самолет поднимается в воздух; в ушах у Джина играет скинутый коллегой трек для предстоящего показа, а тело отчаянно ломит, но он закрывает глаза и пытается уснуть, потому что впереди почти двенадцать часов самого тоскливого перелёта в его жизни.