azizi gibson x kåm∆nd¡ – backward books
Сеул встречает Сокджина мелким дождём и преждевременной осенней прохладой. Он в полузабытье добирается до своей квартиры, заводит будильник на шесть тридцать вечера и отключается до назначенного времени. Вечером, по дороге на показ, Джин одну за одной съедает подложенные Намджуном конфеты и молится о том, чтобы нормально пройти. Гримёрка здесь, на родине, мало чем отличается от той, что была в Лос-Анджелесе. На самом деле, они все более чем похожи. Меняются только лица, руки и музыкальное сопровождение; да и оно, бывает, повторяется. Он в этом бизнесе с восемнадцати лет и давно уже не чувствует былого восторга ни от показов, ни от рекламы, ни от фотосессий. Возможно, в Париже или в Лондоне все было бы по-другому, но его параметры не дотягивают до европейских стандартов, поэтому всю свою карьеру Джин мечется между родной Азией и запредельно далёкими Штатами.——
На него накладывают тонну косметики и красят кончики волос ярко-голубым мелком. Эта коллекция Ямамото — результат влияния манги и чего-то футуристического, он не особенно вникал, но вполне готов к тому, что на него водружают тяжелую и сложную конструкцию, меньше всего напоминающую одежду. Почти перед самым выходом губы Сокджину замазывают тональным кремом, практически стирая с рисунка лица. Пальцы у визажиста сухие и грубоватые, он больно давит на кожу, задевая оставшиеся от зубов Намджуна ранки. Несколько быстрых точечных прикосновений — и на месте сокджиновых губ возникает белая рассыпчатая полоса, напоминающая дорожку кокаина. Джин любит сложный макияж, потому что быть холстом, быть никем, ничем, белым листом — лучшее, что он умеет. Не быть личностью — его главный талант. Сокджин выходит на подиум, чувствуя, как начинают слезиться глаза от слишком ярких софитов. Он надеется, что косметика действительно водостойкая, и поднимает подбородок выше. Агрессивный бит бьет в спину, Сокджин подстраивается под ритм и растворяется в образе и в громких овациях. Финальный выход — в черных рваных джинсах и простых белых футболках с названием коллекции на спине. Джину кажется, что даже через ткань и два слоя тонального крема все видят еще не сошедшие с шеи и груди вишнёвые засосы.——
Жизнь Сокджина бьёт не ключом, а какими-то неравномерными судорожными толчками, как кровь из зажатой пальцами раны. Иногда несколько дней растягиваются в тоскливую бесконечность, и кажется, что прошел по меньшей мере месяц; иногда всё закручивается вокруг него в бешеный водоворот, и Джин не успевает следить за сменой часов и дней, он совершенно растерян и вот-вот захлебнется. Следующие полторы недели он проводит в таком вот шторме, не понимая толком, когда за окном день, когда — ночь; он снимается для лукбука молодого китайского дизайнера, участвует в показе Uniqlo и по настоянию агента три дня подряд ходит на кастинги. В перерывах между работой Джина закидывает на какие-то вечеринки, он снова пьёт больше, чем ест, и в какой-то момент ему кажется, что желудок уже отторгает вообще всё, кроме дорогого алкоголя. Намджун находит его в середине сентября и бесцеремонно выдергивает из мясорубки светской жизни — так, как умеет только он.——
Джин задумчиво поглощает голый рис (без соли, специй и даже кунжута) в ресторане недалеко от дома и с отвращением рассматривает большое белое блюдо с крошечным кусочком мяса и такой же порцией пюре из шпината и молодой моркови. За окном — монотонная серость без каких-либо вообще оттенков, и от такого пейзажа становится ещё более паршиво. Наверное, если взять в полдень виски, то это уже алкоголизм, отрешенно думает Сокджин и заказывает белое вино. Звонок, оглушительно громкий на контрасте с тихим пустым залом, заставляет его вздрогнуть и чуть не уронить порцию риса. На дисплее — незнакомый номер, но Джин снимает трубку, потому что чаще всего ему звонят люди, не занесенные в контакт-лист. — Здорово, — басят на другом конце, и Джин не сразу узнаёт голос. А когда всё понимает — уже слишком поздно, он не успевает повесить трубку, и Намджун продолжает. — Я сейчас в Сеуле, а ты? — Тоже, — отвечает Сокджин, на автомате дожевывая рис и не притрагиваясь к мясу. — А вечером сегодня свободен? — Он снова слышит, как Намджун прикуривает, а ещё ветер бьёт по динамикам; значит, где-то на улице. — Вроде того. — Откуда тебя забрать? — Спрашивает Намджун после недолгой паузы. На заднем плане Джин улавливает нервные сигналы автомобилей и шум толпы. Наверное, он где-то в центре. Лишь бы подальше отсюда. Джин говорит: угол Тегеран-ро и Ёндон-тэро. — Ебать, ты живешь в Каннаме? — Намджун даже присвистывает, а Сокджин только устало прикрывает глаза. Он говорит: в девять, и отключается.——
Сокджин чувствует себя полным идиотом, когда в девять действительно подходит к перекрёстку и уже минут десять мёрзнет в своей тонкой футболке и лёгком блейзере. Мимо проезжают шикарные авто, но никто не останавливается. Может, Намджун вообще его наебал. На улице не так и холодно, но Джина пробирает до костей, потому что после того сиротского риса в ресторане он так ничего и не ел и даже не разогрелся коктейлем или чем покрепче. — Эй. Рядом с Джином тормозит какое-то корыто, и он не верит своим ушам и глазам тоже — когда окно открывается и становится отчетливо видно знакомые светлые волосы. В глубине салона бухают басы, у Намджуна в зубах сигарета, и он приглашающе открывает Джину дверь. Кажется, ногой. — Это что за жесть? — Спрашивает Сокджин, осторожно забираясь внутрь. Он с трудом понимает, что это ауди, и она года девяносто третьего, не меньше. — Как она вообще ездит? — Как-то ездит, — хмыкает Намджун и выпускает дым в своё окно. Он трогается с места, и под капотом что-то угрожающе рычит. — Извините, в Каннаме не живём, феррари не имеем. Но можешь пешком пойти, если хочешь. Намджун говорит это вроде бы в шутку, но Сокджин решает не проверять. Он отбитый придурок, может и правда из машины выкинуть.——
Корейская квартира Намджуна — однушка на третьем этаже в спальном районе. Они поднимаются пешком, потому что лифт не работает (он мог бы даже не пояснять, Джин и без того был уверен, что в таких домах лифты если и есть, то исключительно сломанные). Сокджина снова подташнивает, потому что три пролёта для него — тяжело. Он чувствует себя какой-то половой тряпкой, выжатой и выполосканной, когда как Намджун взлетает по лестнице почти бегом, и у него даже не сбивается дыхание. Внутри темно и душно, и очень мало места. Джин не привык к такому и привыкать не хочет, поэтому не позволяет Намджуну включить свет — прежде, чем тот нажимает на выключатель, он обнимает его за шею и целует. Джин никогда, никогда, никогда себе не признается, что не был против этой встречи. Джин до последнего будет отрицать, что в этот раз начал всё сам. Его блейзер моментально оказывается на полу, а руки Намджуна — у него под футболкой. — Ты всё так же нихуя не ешь, да? — Шепчет он Джину на ухо, пересчитывая горячими пальцами его выпирающие позвонки. — Отвали, — отвечает Сокджин в поцелуй и трётся о намджуново бедро, и дрожащими руками пытается расстегнуть его ремень.——
Спальня Намджуна такая же маленькая, как и вся квартирка, и вместо роскошной постели кинг-сайз (не то чтобы Джин ожидал ее здесь увидеть, но...) — разложенный полуторный диван в углу. От подушек пахнет табаком — это Сокджин узнает, когда оказывается прижатым к ним щекой. Сначала он морщится и задерживает дыхание, потому что он не терпит, когда от белья исходит какой-либо запах, кроме запаха кондиционера, но это сигареты Намджуна, и в какой-то момент он забивает и вдыхает уже полной грудью. Иначе просто не получается — Намджун находит нужный угол, прижимается грудью к его спине, и Джину не хватает воздуха, он зажмуривается и находит рукой свой член. Он не хочет оставаться в квартире Намджуна после и тем более засыпать, но в этой комнате слишком темно и тепло, а рука Рэпмона обманчиво спокойно покоится на сокджиновом бедре. Когда Джин пытается подняться, пальцы Намджуна впиваются в кожу, и он ласково предлагает ему не выебываться. Сокджин сам не замечает, как проваливается в сон, убаюканный монотонными поглаживаниями Намджуна и его речитативом — он говорит, что это вместо колыбельной, и полушепотом зачитывает Джину на ухо что-то, что называет сайфером. Он просыпается только под утро, судя по сероватому с подтеками фиолетового небу — около пяти; Намджун спит на животе, наглухо зарывшись в подушки и, наверное, не проснется, даже если Сокджин попытается его убить. Он понимает, что сейчас идеальное время для того, чтобы тихо встать и уйти, но, во-первых, он совершенно не ориентируется в этом районе, а, во-вторых, этот убогий диванчик с тонким одеялом и горячим Намджуном под боком почему-то оказывается намного удобнее, чем его собственная кровать. Сокджин решает, что ничего страшного не произойдет, если он поспит еще немного, и потому снова закрывает глаза, прижимаясь спиной к руке Намджуна.