You are all my life

Я отсчитываю секундные стрелки. Осталось всего тридцать. Не так мало. Но и не так много. Ровно половина. Вокруг пахнет спиртом и хлоркой, лекарствами и антисептиками. А за окном пахнет свежестью и прохладой. Осталась ровно половина. Я успокаиваю себя и вновь заставляю улыбнуться. Не ради себя – ради него. Я подавляю жгучее желание высунуться из окна и вдохнуть всеми своими легкими этот чудесный аромат сирени. Со стороны замечаю косой и очень недоброжелательный взгляд одной из сестер-санитарок и поспешно отхожу от карниза. Половина моего времени истекла. И я, слабо улыбаясь, прохожу в одну из палат – такую же белую, слишком чистую и одинокую. Каждый раз, когда я там бываю, каждый день, когда я туда захожу, я чувствую на себе всю тяжесть присутствующих здесь когда-то давно пациентов. Каждый день меня встречает улыбкой парень, которому я нес цветы, купленные в ларьке неподалеку, ради которого я сбегал с пар и пропускал важные занятия. Парень, которого я не знаю. Но, определенно, тот, которому я готов посвятить все свое время. И дело даже не в собственной вине перед ним за автокатастрофу, нет. Дело в нем самом. Можно сказать, что я прихожу только для того, чтобы увидеть его улыбку. За эту пару недель я настолько привык к ней, что уже скучаю, когда ухожу домой. И я не знаю этого парня. Но с каждым днем узнаю все лучше. - Здравствуй, Фрэнк, - тихо произношу я, заглядывая внутрь палаты. Там, на кровати у окна, под двумя слоями одеял лежит парень, судьбу которого я по собственной глупости разрушил. Он смотрит на меня своими добрыми глазами и улыбается. - Джерард, - счастливо шепчет он, убирая какую-то книгу на столик рядом с кроватью. И я уже в который раз поражаюсь ему. Темные волосы в очередной раз выбились из под повязки на голове, но он этого не замечает. Он каждый раз восторженно улыбается мне. И я чувствую себя самым мерзким человеком на земле. Он должен ненавидеть меня. Должен презирать. Но он только радуется моему приходу, точно маленький ребенок. А мне хочется выть от отчаяния и стыда перед ним. - Ты снова пропустил занятия? Ему еще трудно говорить после тяжелой операции, но он каждый день задает мне один и тот же вопрос. Я только киваю. Глупо скрывать то, что и так явно всему миру. Сажусь к нему на край кровати и вновь молчу. Я не знаю, что ему сказать. Что мне жаль? Жалость не вернет ему ноги и способность ходить. Что все будет хорошо? Все было бы хорошо, не сядь я в тот вечер за руль. Что я гребаный идиот? Да, так и есть. Вот только ему это не поможет. - Тебе не обязательно приходить ко мне каждый день, - вновь ласково произносит он, а я уже в который раз мечтаю оказаться на его месте. - Обязательно. Если бы не я, то ты бы- - Эй, Джи, прекрати, - он легко толкает меня в плечо, заставляя взглянуть на него. – Слышишь? Я киваю. - То, что случилось, уже не возвратишь назад. Значит, просто так было суждено. И я вновь вижу, как с неимоверной скоростью счастливый ребенок превращается в мудрого старца. И в который раз восхищаюсь им. - Ты опять не спал ночью? – Он немного хмуриться, становясь обратно тем ребенком, который мне так нравится. Я киваю. - Нужно было закончить работу в Академию. - Покажи мне. Я помогаю ему подняться и не спорю. Мне просто нравится, когда он улыбается. Достаю из сумки скетчбук и протягиваю Фрэнку, который уже светится от счастья, даже не увидев работу. Он всегда с каким-то непонятным благоговением рассматривает мои рисунки, проводит пальцами по контурам, втягивает каждый след застывшей краски на желтых страницах. Тогда как я с таким же непонятным мне самому благоговением разглядываю его самого. И представляю, что было бы с ним, не сыграй судьба злую шутку. Возможно, он сколотил бы свою группу – он говорил, что немного играет на гитаре. Ездил бы по странам с собственным турне. Но вместо этого он лежит здесь, в этом проспиртованном месте и знает, что уже никогда не сможет ходить. И меня вновь съедает чувство вины перед этим парнем. Если бы не я… - Джерард, кто это? – Я слышу его обескураженный, тихий голос и спешу выяснить, в чем же дело. Фрэнк дошел до моего последнего рисунка, моего домашнего задания, на котором изображен он сам. Он сам, в моем представлении. Таким, каким бы он был, если бы не авария. Штрихи совсем неровные, я много раз стирал их. Но на листке тот мой воображаемый Фрэнк – с пирсингом, выбритым виском и счастливой улыбкой на губах. Такой идеальный Фрэнк, каким он и должен был быть. Но есть для меня. На его лице искреннее недоумение, что мне становится больно. Он не помнит себя до катастрофы. Он не видел себя после нее. Он не знает, какой он. Прекрасный. - Это ты, Фрэнк, - я внимательно слежу за его реакцией. - Это не я, нет, - уверенно мотает он головой и возвращает мне скетчбук. – Этот парень, которого ты нарисовал… Он красивый. А я ужасен. Мне становится мерзко. Хочется заткнуть его, чтобы он не говорил таких слов. Не при мне. - На моем лице множество шрамов. Я… Я не видел их, но я их чувствую, Джи. Они повсюду. Их видишь ты. Он тянется рукой к собственному лицу, но я не даю ему сделать этого, перехватывая ее. У него очень холодные пальцы. - Это ты, - тихо говорю я. – Ты. И ты не ужасен. Наоборот. Он смотрит на меня своими большими не верящими глазами. И я готов бросить все и утонуть в них. Я готов сделать все, лишь бы этот парень поверил мне. Наверное, я слишком привязался к нему за эти две недели. - Но я не такой, как на твоем рисунке, - вновь произносит он, отворачиваясь от меня. – Я… Я… - Прекрасен. Ты прекрасен для меня, - я стараюсь хоть немного улыбнуться, чтобы убедить его. – А весь остальной мир пусть идет в зад. Ты понял меня? Я сам не понял, как схватил его лицо и притянул к себе. Аккуратно. И теперь пара добрых, но удивленных глаз смотрит прямо на меня всего в каких-то пяти-шести сантиметрах. И я понимаю, что он начинает мне верить. - Фрэнк, ты веришь мне? И он кивает мне.