Твои губы все в помаде, ты целуешь меня в щеку, Оставляя след, чтоб знали эти люди: «мы» надолго. Я кусал тебя за губы до крови, но не жестоко. Эти синяки в засосы мы увидим лишь на утро. "Нам нужен май" Puzzle
31 августа.
-Эй, Манько, отстань! – разливистый смех прокатился по маленькой полянке, с начала до конца усыпанной белыми подобиями звездочек – ромашками. Это место было окружено небольшим лесочком, некогда посаженным заботливыми людьми. Раньше он считался лишь диким пустырем, но когда людям стали видны верхушки множества елей и сосен, управление города решило сделать его местным парком. Надо сказать, это поляна находилась в самом центре колючей чащи и добраться до нее было трудновато и неприятно, что и отпугивало большинство других парочек. Но мы любили ее и не за это. А просто за красоту, за тишину, прерывали которую лишь птицы, и целую белесую реку Мириных любимых цветочков. -А что, если нет? – рассмеялся я в ответ, протягивая руки к любимому, обвешанному веснушками лицу. Непослушные длинные кудряшки часто закрывали часть ее глаз, но она не убирала их, а лишь старалась дуть в ту сторону, дабы они своим ходом улетели. Я до колик в животе смеялся ее неудачным попыткам, а когда мне надоело – я аккуратно двигал губами ее локоны, оставляя на личике возлюбленной дорогу легких поцелуев – отпечатков. В этот раз я снова сделал это, победно улыбнувшись. – Мне нравится вкус твоей кожи. -Мне щекотно, - призналась девушка, отлипая от меня и вставая на ноги. Я поднялся вслед за ней и снова сжал ее в объятьях, не давая шанс выбраться. -Не думаю, что настолько! Рыженькая хитро сощурила глазки и перевала взгляд медовых глаз на мою щеку и висок. -Хм, - прохрипела она, уже в миг припав к моему лицу. Ее маленькие коротенькие поцелуйчики я сравнил бы с едва заметным касанием крылышек птички, присевшей на меня. Мне стало этого мало. Я, все еще неоткрывая глаза ( я их прикрывал от наслаждения), нашел ее губы и впился в них уже более настойчиво, требовательно. Мое тело повернулось от направления солнца и девушка в руках, окончательно потеряв голову, запуталась в моих ногах и мы оба с грохотом и смехом упали на землю, не чувствуя, что есть такое явление, как равновесие. Когда я лег сверху, уже трудно было разобрать: кто есть кто. Мои руки воедино сплелись с ее, а ноги – с ее ногами. Мы будто были одним целым, неуязвимым существом. Даже вдохи у нас были на двоих. Наконец, мы оторвались друг от друга. С отдышкой после жадного поцелуя, я перевернулся на спину и счастливо зажмурился. Может, это все дивный сон? Нет, не хочу просыпаться. -Итак… - протяжно начал любимый голос слева от меня, обдавая ухо бархатистой тембральностью, а кожу – теплым дыханием. – Сегодня уже тридцать первое августа! -Готова к школе, Симонавичус Эльмира Владиславовна? Ох, бедные твои будущие подчиненные или детишки. Можно смело выдавать орден тем, кто это выговорил. – я уныло покачал головой, заставляя ее пухлые губы, с немного размазанной красной помадой, расплыться в полуулыбке. Автоматически протерев рукавов своей рубашки лицо, я глупо на него уставился: красный. Кажется, я просил как-то Миру не ходить на свидания с этой глупой краской. Теперь девушка реже красилась, я имею в виду полноценный макияж, зато ее визиткой карточкой (и моей головной болью) стала помада, часто остающаяся потом на моей щеке, подбородку или шее. -Никогда, Манько Роман Борисович, - прошептала она в ответ, грозно сверкнув медовой радужкой глаз. –С ребятней я возиться не собираюсь, а подчиненные на то и подчиненные, чтобы терпеть трудности жизни. -И суровости начальства… - продолжил я. -Ни одна компания не добьется успеха, будь ты ее королем. Уж слишком ты мягкотелый. – рыжая бестия небольно тыкнула меня локтем в бок, а затем одним ловким движениям уселась на свои ноги, скрестив их в замысловатой фигуре. – Королева должна быть уверенной, бесхребетной и стойкой. Прямо как я! -И не сомневаюсь, - искренне заверил я. –А я просто очень добрый и славный парнишка. -Ты очень сильно себя любишь, Манько! – в третий раз повторив мою фамилию (примите к сведению, она очень любила ее повторять и примерять к своему имени, что несказанно радовало меня) пробормотала девчушка. -Открыть секрет? – Я присел ровно напротив ее, постаравшись даже скопировать сложную позу возлюбленной. И, сдвинув брови на переносице и смешно поморщив нос (как мне позже сказала об этом Эльмира), как делал, когда хотел сообщить что-то важное, наклонился ближе к Мире, почти чувствуя, как у той от волнения перехватило дыхание. – Больше я все равно люблю тебя. -Хороший ответ! – похвалила Эльмира, наклоняя голову еще ближе, пока наши носы, наконец, не столкнулись. Нам было неудобно и смешно одновременно смотреть друг другу в глазах в таком положении. Но не один не отводил взгляд или не отклонялся в сторону. Упрямость – вот, пожалуй, чем были мы схожи больше всего. -Эй, вообще-то ты должна была ответить: «И я тоже тебя люблю». – я наигранно нахмурился, что сделать оказалось не так легко, ведь теперь я чувствовал лбом лоб девушки, еще больше прижавшейся ко мне. Похоже, в ее планы входило тем же способом заткнуть мне рот. Я был бы не против, если бы не ждал заветных слов от нее. -Ты забыл: я привыкла разочаровывать твои ожидания. – она почти добралась до моих губ, как я вовремя увернулся, в ту же секунду сдавшись в нашем «бою». Целоваться с ней было моим главным любимым занятием, но я так сильно жаждал услышать то, что приятно согреет внутри меня душу! Она говорила это крайне редко, но когда произносила – весь мир переставал существовать: те короткие мгновения становились лучшими в жизни, навсегда оставшимися потом в памяти. -Может, сделаешь исключение? -В последний день лета? – переспросила девушка. Произнесенные слова оставались где-то у меня в животе, точнее, не доходя до него. Лишь тогда я понял, что все это – не сплошной праздник. Это его конец. Впереди виднелся целый сложный, нудный год учебы и назойливые замечания учителей о предстоящих экзаменах. Бесит, честно. И сегодня последние мгновения нашего лета перед серьезной взрослой жизнью. Я понимал, разумеется, что этот год ничего не изменит, и когда нам исполнится восемнадцать, мы все же будем теми же Ромой и Мирой, что и были прежде. Но странное чувство, будто все перевернется вверх дном, не покидало меня. И это было ужасно грустным – прощаться с детством. Больше я не буду бегать босым по мокрой траве от утренней росы, не буду, лежа на спине и чувствуя у себя на груди кудрявую голову Эльмиры, с искренним восхищением рассматривать облака. Взрослые так не делают. Ну, я точно не буду делать. Я знал, расскажи свои переживания девушке, она посмеется над моей глупостью. Часто она повторяла: «Возраст делают не поступки, а мысли». Я, слушая высказывание в очередной раз, кивал, будто понимая, о чем идет речь, но самом же деле все было куда не так. – Ладно, сделаю. И я тоже тебя люблю, Ромашка. -И на том спасибо, - улыбнулся я. Полянка, что всегда казалась мне радостной, теплой и торжественной вдруг загорелась пламенем. Любви. Все вокруг, от мелкой травинки до верхушек огромных елей стало в разы ярче и живей. Лесок, будто только что проснувшись, дружелюбно встречал своих постоянных посетителей. Я, готов поклясться, услышал звонкий переливающийся диалог двух птичек, ближе всего сидевшей к паре, мягкий шум леса, который бывает только в таких краях, когда ветер, уже разыгравшись, все еще остается добрым другом и не грозит могучим деревьям хрустом их веток. А цветочки, которые уже упоминались прежде, будто случайно рассыпанные верховной силой по лугу, еще больше раскрыли свои белоснежные лепесточки под ласковыми теплыми лучами солнца. Я обхватил девушку за талию и прижал к себе. Мы просидели на залитой солнце полянкой до тех пор, пока безоблачное небо не стало медленно перекрашиваться в розовый цвет. Солнце уходило. Завтра, когда оно вновь проснется и откроется этому миру, будет уже тоскливая осень. Прощай, лето! Мы медленно поднялись, в последний раз окинув любимое местечко печальным взором, и неспеша вышли прочь из негустых зарослей. Туда, где увлеченно перекликивались человеческие голоса и уныло кряхтели старые машины.1 сентября.
Черно-белые люди строились в прямые полоски, вместе образующие неполный квадрат. Линии отличались друг от друга ростом школьников и цветом колготок у девочек. Позади нарядных школьников стояли улыбающиеся взрослые – родители, бабушки, тети, дяди… Одинадцатиклассники, в числе которых были и мы, с любопытством разглядывали все новых и новых гостей праздника сквозь стеклянные двери школы. Лица первоклашек, что стояли рядом с нами и коих доверили нам вести за руку, скрывали массивные цветы, длиной, наверно, с их самими. Стоял шум, назойливо, но приятно, давящий на уши. Все были в бодром настроении и встречали начало трудовых будней довольно храбро. Хотя каждый в душе понимал, что этот праздник вокруг – лишь акция благодетельности учителей: «Веселитесь, детки, не долго вам плясать осталось». Хотя, что уж жаловаться, никому было и не будет под силу сокрушить неумолимый дух молодежи, которая хочет бунтовать и веселиться. Мы стояли с Мирой в середине нашей линии, растянутой вдоль школьного коридора. Чтобы не скучать, мы тыкали друг друга в бок и громко смеялись, ловя неодобрительные взгляды директора. Я тыкнул стоящего позади от меня человека, без согласия впихивая его в нашу игру. Им оказалась невысокая девушка с длинными прямыми волосами и серыми, немного скучающими глазками – Аня Новикова. Пухлые щечки и круглое лицо – в этом вся моя подруга. Мы с ней дружим не так давно, всего год, когда наши классы соединились. Но и за это короткое время я успел искренне ее оценить по достоинству. Я перевел взгляд на двух стоящих рядом с ней девчонок – Лилю и Машу, что мило шушукались и переглядывались между собой. Я обреченно вздохнул. Моя Анютка была очень хорошей, но ей катастрофически не везло. Иногда двое ее лучших подружек вели себя так, будто ее здесь и вовсе нет. Пожалуй, у Новиковой были недостатки, например, небольшое занудство и чрезмерная зажатость в себе. Но у меня было преимущество: я знал, какой она могла быть! Настоящим огнем, с которым опасно играть и настоящим весельчаком, который без труда наденет на себя маску счастья, даже когда все было плохо. -Что, снова не берут в компанию? Не боись, когда-нибудь они скажут тебе, о чем шепчутся, может быть, - усмехнулся я в шутку. Я прекрасно знал, что Анька была не из тех людей, кто мог одним словом повлиять на своих друзей и не из тех, кто бы из-за такого общения смог найти себе новую компанию. Она общалась со многими, в том числе со мной и с Мирой, но верна была только двум. – Такова дружба втроем. -Понять только не могу, - шепнула тихо в ответ девушка. У нее всегда все было через край: либо она говорила громко, так, будто пыталась кричать, либо слишком тихо, - почему же я должна всегда быть той самой лишней? Я что, лысая или рыжая? При слове «рыжая» Эльмира повернула свою кучерявую голову в нашу сторону, как сделала бы, если бы мы назвали ее по имени. Она радостно улыбнулась Ане и снова отвернулась, приковав внимание к двум парням напротив, на улице. Я бы приревновал, если бы не знал характер любимой и то, что юношам вряд ли было больше десяти. -Привыкнешь, - пожал плечами я, - у тебя впереди много лет практики. -Какой ты добрый! – фыркнула моя приятельница, дрогнув уголками губ. Вскоре ее лицо засияло в широкой улыбке, но выражение глаз все еще оставалось неизменно печальным. Я хорошо знал этот взгляд и пожелал своей подруге больше никогда так не смотреть. Мне было правда досадно за нее на этих двух девушек, но дело было не моим и не стал бы влезать. Куда мне, до женской дружбы то? Потом не разгребешь… За распахнутыми дверями нам стала слышна монотонная речь ведущих и некоторых учителей. -А теперь встречаем первоклассников! А ведут их наши будущие выпускники! – провозгласила женщина в бирюзовом платье (Ирина Максимовна, наш спец по праздникам). Учащиеся и их сопровождающие раздались громкими аплодисментами, под которые мы и вышли. Я держал за руку высоконькую для своего возраста девчушку, со смешными хвостиками, стянутыми у корней резинками с огромными белыми бантами и волнующимися темными глазами. Чем-то она мне напомнила маленькую Миру, и я невольно улыбнулся. Линейка прошла торжественно и как всегда, занудно. Учителя пытались вбить в наши головы то, как полезно хорошо учиться и поздравляли с несуществующим (для нас, школьников, разумеется) праздником. Детки читали стихи так смешно и нелепо, что половина двора перешептывались между собой и хохотали во весь рот, а другая пыталась сохранить серьезный вид, как объясняя это позже – поддержать малюток. Знаете, я смотрел на всех этих малышей и не мог не перестать изумляться их восторженным глазкам. Среди всех других, они единственные, кто еще не познал «прелести» школьной жизни и кто мог еще верить детским сказкам, что школа есть хорошо. Они еще не устали от этого и не понимали, насколько прекрасно жили прежде. Я понимал, что когда-то и сами мы были такими наивными глупышками, но едва помнил это. Напутствие нашего классного руководителя было долгим. Оно извивалось окольными путями: опросами, играми и беседами. Вдоволь заскучав, я обратился к сидящей со мной Мире. Она, подперев ладошками щечки (из-за чего они выглядели пухленькими и детскими), внимательно смотрела вперед. Кудряшки перекрывали чуточку ее лицо для моего взора и я протянул руку, чтобы убрать их за ухо. Симонавичус тут же отреагировала на мое прикосновение и удивленно на меня уставилась. «Но не тут же», - шепнула она, тихонечко засмеявшись. Я посмотрел в сторону Екатерины Львовны (Белоусова была у нас классной «мамой» и по совместительству вела историю), та увлеченно разговаривала с сидящими за первой партой девчонками, обсуждая некие организационные вопросы, уже от главной темы которых мне хотелось зевнуть. Мы с Мирой всегда предпочитали третью парту слева от середки, редко – четвертую справа. Я хотел было сказать девушке, что опасаться нечего, но она уже снова глядела не на меня и покусывала губу, видимо, это было настолько интересно для нее. Переложив свою руку (которая все это время покоилась на согнутом локте рыженькой), к себе, я обреченно вздохнул и попытался словить в воздухе слова, которые произносились в почти тишине. -Ну, теперь то можно до тебя дотронуться? – поинтересовался я, когда мы, наконец, остались одни. Не считая еще десятков людей, которые бежали впереди или плелись сзади нас – мы шли со школы. -Здесь полно народу, – возмутилась Мира. Я нахмурился. Когда это ее смущал показ чувств публично? Помню, как однажды мы устроили марафон поцелуев прямо посреди третьего этажа нашей школы. В награду нам достались вытянутые физиономии сверстников, смешки ребятни и выговоры учителей и директора. Я молча взял за руку любимую и повел ее быстрым шагов в ближайший дворик, закрытый с трех сторон огромными цветными многоэтажками. Я усадил ее на ограждение в беседке и поцеловал. Девушка в ответ обхватила мою голову руками. Когда мы закончили, она облизнула губы и, не переставая пристально глядеть мне в глаза, пробормотала: -Ты просто сумасшедший!