***
Ужин прошёл тихо; в воздухе тяжело висело то, что она не смела сказать вслух, и то, что он не хотел говорить. Даже звон хрусталя звучал приглушённо, словно тоже боялся привлечь внимание. Сара ела, не чувствуя вкуса, не в состоянии сосредоточиться. Её взгляд то и дело перелетал на молчаливого Короля Гоблинов, сидящего рядом, подперев кулаком подбородок, точно он изучал темноту на другом конце стола; перед ним стояла рюмка с вином цвета поблёкшего солнечного света, и Сара гадала, о чём он думает. Не в первый раз она отметила его красоту. Ещё будучи пятнадцатилетним ребёнком, она поняла, что он оказался неожиданно красив, даже когда перепугалась из-за его появления в родительской спальне. Тем не менее, осознание поразило её сильнее при виде его профиля в сиянии свечей. Трепещущий свет выхватывал золотые огоньки в растрепанных пушистых волосах, освещая его лицо, будто ироническим нимбом, создавая тени и углубления на его чертах. Мрак смягчал жёсткие линии его лица, придавая ему некое напоминающее нежность выражение, и Сара почти могла забыть, как он жесток. Она поспешно потянулась за бокалом и сделала большой глоток, пытаясь смыть осаждающие мысли. От этого действия Джарет очнулся от своих дум. — Сара... — Что? — Она опустила бокал внезапно ослабевшими руками. Казалось, он смеялся над её провалом, качая головой; потянувшись, он положил свои ладони поверх её рук, придерживая колеблющийся фужер. — Сокровище моё, я бы налил тебе, если бы ты попросила меня, — сказал он ей озорно, его закованные в перчатки кисти не отпускали её рук, нежно лаская кожу. Комната пустилась в пляс, всё вертелось и вращалось вокруг неё и мужчины, который держал её руки, который был единственным устойчивым объектом в качающейся комнате, и Сара сопротивлялась желанию опереться об него лбом. — Попросить, что хочу? — спросила она заплетающимся языком, ненадолго закрыв глаза. Комната продолжала раскачиваться, точно она находилась на море, а земля была далёким воспоминанием. Она могла чувствовать запах кожаных перчаток, острый и едкий, смешанный с ароматом, который ассоциировался с их обладателем — глубоким, пьянящим, пряным ароматом роз и вольного ветра. «Боже, как он хорошо пахнет...» — Неужели? — осведомился он с глубоким удивлением в голосе. Голос был ближе, чем она ожидала, и она открыла глаза. Джарет недобро улыбался — или это можно счесть ухмылкой? — а в его глазах плескалось нескрываемое удовольствие. Сара поняла, что говорила вслух, но её кисти всё ещё удерживали на ножке бокала, иначе она опрокинула бы тот в свой предательский рот. Вероятно, в любое другое время, она бы с силой вырвала руки обратно, но сейчас, казалось, не имело значения, держал он её или нет. Она не могла вспомнить, почему не хочет, чтобы он держал её за руки. — Как розы, — сказала она ему. — И ветер, и лунный свет, и магия... — Мне нравится этот разговор, продолжай, — промурлыкал Король Гоблинов. — У тебя ну правда странные волосы, — выдала она после минутного размышления. Он выглядел, как поражённый громом, и она подавила желание захихикать. Она ненавидела женщин, которые хихикают. Ей хотелось быть выше женщин, которые хихикали. — Они торчат в разные стороны, и все разной длины. Иногда ты похож на льва! — Царя зверей*, — подхватил Джарет, но его бархатный голос потерял свою пафосность, контрастируя с ухмылкой на губах. Он выпустил её, откинувшись в кресле. Но она не собиралась его отпускать. Крепче вцепившись в его руку, Сара заговорщицки наклонилась вперёд. Почему до неё раньше не доходило, как весело его дразнить? — Но мне это нравится, — закончила она с ослепительной улыбкой, полностью обезоруживая его. — Цвет бесподобный, как... как... как солнечный свет! Он как солнечный свет, и как лунный свет тоже, как золото и серебро, я толком не знаю, как описать. Это как ореол света вокруг тебя. Я не могу представить тебя как-либо иначе. — Тебе и не нужно, — ответил он сухо. — А твои глаза! Этот макияж, будто боевой раскрас, так что ты можешь пугать людей… или твои брови действительно такие? — полюбопытствовала она, потянувшись со своего кресла, чтобы изучить его черты поближе. Джарет моргнул от неожиданного посягательства, изумлённый зрелищем её лица, придвигающегося к своему, так близко, что он мог разглядеть каждую отдельную ресницу, увидеть золотые крапинки в её тёмно-зелёных глазах, точно пятнышки солнечного света в кронах густой летней листвы. Так близко к нему, её лицо было как знакомо ему, так и чуждо — лицо незнакомки. — Кто бы мог когда-нибудь мечтать о тебе? — продолжала Сара, немного задыхаясь, её лицо раскраснелось от жара и учащённого сердцебиения. — Сара, я думаю, тебе нужно лечь в постель, — сделав усилие над собой, произнёс он, откинувшись в кресле. Сара немного упала вперёд, когда попыталась последовать за ним, притягиваемая к нему некой гравитацией. Мир тоже упал, и не стало ни верха, ни низа, и как же у неё закружилась голова! Она положила голову на стол, подложив под неё правую руку и повернув шею так, чтобы видеть его перевёрнутым. — Сара. — Почему? — капризно заканючила она. Её томила странная жажда, и комната снова поплыла, но будь она проклята, если сделает, что бы он ни предложил, когда он предлагает. Кроме того, они так мило беседуют. И он так мил, что так противоречило всему, что она думала, что знала о нём, и было приятно просто сидеть здесь рядом с ним. Было приятно, что он сейчас не был молчалив и необщителен, и пахло от него так приятно. Всё было так мило. Она снова подняла бокал. Он перехватил бокал и извлёк его из её неуклюжих пальцев. — Я думаю, тебе более чем достаточно, — сказал он ей, поставив фужер за пределами её досягаемости. — Ты выпила больше половины. Она испепелила его взглядом и надула красные губы. Джарет задался вопросом, знает ли она, как совершенно восхитительно она выглядела, вся нежно-розовая и зардевшаяся, такая, какой он часто представлял её себе. Однако он также представлял её трезвой. В этих фантазиях она краснела от других причин, не потому, что случайно выпила слишком много вина. — Я хочу пить! — сказала она ему осуждающе. — Я думала, мне нужно пить, когда хочется. — Тебе нужно пить воду, — ответил он, поставив новый бокал — её бокал — перед ней. Вода искрилась, как жидкие алмазы, рассыпая в воздухе разноцветные огоньки. — Тебе не стоит больше пить вино. Сара уставилась на бокал с выражением растущего ужаса. Известно ли ей, что она покачивается в своём кресле? Взгляд её заметался по почти пустой рюмке у локтя Короля гоблинов, а затем перескочил обратно на полный бокал перед ней. — Вот дерьмо, — выдохнула она, медленно садясь и закрывая глаза. Теперь она почувствовала, что щёки пылают, медленно вскипающий жар заструился по венам, в то время как алкоголь растекался по телу. — Дерьмо, дерьмо, дерьмо, дерьмо, дерьмо. Я пьяна. Я… мне нужно пойти... да, мне нужно пойти поспать, — пробормотала она, запинаясь, и отодвинула стул, чтобы встать. Из-за торопливого подъёма голова закружилась, и она ухватилась за подлокотник, хотя Джарет сам держал её легко и бесстрастно, помогая сохранять равновесие, пока мир падал на место, как фигурки на фоне в тетрисе. — О, спасибо. Но Джарет смотрел на неё, как будто видел впервые, как будто не смел поверить, что она реальна, как будто бы она была неожиданным чудом, что немедленно исчезнет, если он сделает неверный шаг. Сара не припоминала, когда в последний раз кто-то смотрел на неё таким образом, так, что она дрожала от силы одного его пристального взора. Она никогда не понимала, как красноречивы были его глаза. Не отдавая себе отчёта, она положила руки на лацканы его жилета. — Поцелуй меня, — приказала она, встречаясь своими зелёными глазами с его голубыми. Сколько раз он представлял себе, как она произносит эти самые слова? Сколько раз мечтал о том, как Сара трепещет в его руках, как её губы размыкаются в ожидании, когда она молит его? Прижаться своими губами к реальным, тёплым, мягким, уступчивым её... — Не могу. Она надулась, всерьёз надулась, глядя на него сквозь густые тёмные ресницы, и подалась ближе, прижимаясь выпуклостями груди к его животу. Её руки обвились вокруг его шеи, и он застыл, окаменел под её прикосновением. — Разве ты не хочешь? — спросила она, поднимаясь на цыпочках, и, ох, он очень хорошо осознал ощущение её тела, груди, скользящей вверх по нему, даже через слои шёлка и парчи. — Даже чуть-чуть? Когда она прижалась губами к его щеке, и он почувствовал тепло её мягкой кожи и неосязаемую ласку от дыхания, Джарет подумал, что умрёт. Умрёт от изумления. Умрёт от шока. Умрёт от острых ощущений, которые вспыхнули в его теле от голого контакта, умрёт от неудовлетворения такой интимной ласки, такой близкой к тому, что он хотел, но недостаточно близкой. — Сара, ты пьяна, — напомнил он ей неохотно хриплым от сдержанности голосом. — Ну и что? — Она уткнулась лицом в его грудь, потершись щекой о шелковистую отделку его галстука, и он выдохнул пару раз от её сокрушительного наступления на его желание. — Потому что я хочу, чтобы ты попросила меня, будучи трезвой и полностью контролирующей свои действия, — ответил он, отстраняя её прежде, чем забрал бы свои слова, и отговорки потерпели бы крах. — Не в состоянии прикрыться каким-нибудь предлогом вроде одурманивания или опьянения. Ответа не последовало. Её мягкое тело было слишком податливым, и он заглянул ей в лицо с подозрением. — Сара, сокровище моё? Что характерно, она спала стоя, поддерживаемая его объятиями. Джарет вздохнул, потянув её назад и сжимая руки на её плечах. Почему она всегда делает всё таким трудным? — Невероятно.***
Воздух внутри туннелей был зловонен. Даже защита носа рукавом не уменьшила гнилостный запах, который отравлял воздух, забивался в лёгкие склизкими щупальцами разложения. Если бы Люк когда-нибудь учился быть писателем, он мог бы описать его так же, как один из них, который выразился так: «Если вы вспомните три худших вида вони, что когда-либо досаждали вам, тонкообоняющий читатель, представите их в усемерённой степени, затем тщательно перегоните их небольшим, но очень мощным насосом, приводимом в действие вентилятором, что находится в дюйме от вашего лица, то вы доберётесь до конца этого предложения в слезах, таково зло этого вония»**. Однако, не имея надлежащего словарного запаса и способности пользоваться им, он был вынужден скорчить гримасу крайней брезгливости и издать неизменно популярное звукоподражательное «Фу!» для описания отвращения от аромата, что ударил по его обонятельным рецепторам. Каждый вдох лишь усиливал его жгучую ненависть к правителю замка, что возвышался в центре Лабиринта. Наконец туннель подошёл к концу. В полумраке вечера раскинулось обширное болото, мутная поверхность которого пузырилась и плевалась каплями тухлой жижи, и воды его подступали вплотную к каменным стенам. На другом берегу Люк различил густой лес оранжевых листьев и зелёных стволов, в густой растительности которого притаилась небольшая проторённая тропинка. Небольшой уступ обегал окружность болота, обнимая каменные стены и исчезая за поворотом. Кто знает, куда тот вёл? Но дорога была как раз за тошнотворным болотом, и если он просто перейдёт вброд... — Стой! Его нога застыла над поверхностью, из которой лезли пузыри. Окликнувший голос был высок и пронзителен, несмотря на командирский тон. Взглянув налево и направо, Люк не заметил ни одной живой души. — Кто это сказал? — требовательно спросил он у воздуха. — Сие был я, сэр Дидимус! — отозвался голос. Доносился он откуда-то сзади, почти с земли. Повернувшись к неизвестному оратору, Люк чуть не упал назад в гнилое болото. Маленький фокстерьер, элегантно одетый, как романтический придворный, в алые с золотом камзол и полосатые панталоны, в шляпе с плюмажем, надвинутой набекрень на одно ухо, отвесил ему низкий поклон. Его брови, усы и хвост были белыми и пушистыми, один глаз сверкал хитростью и умом. Лихость повязки на глазу окупала церемонность его появления. — К вашим услугам, сударь мой! — Ты сказал мне стоять, но как ещё мне перебраться на другую сторону? — поинтересовался Люк, весьма опешивший от чудаковатого появления фокстерьера. — Я пытаюсь добраться до замка. — Ты не должен преодолевать вброд болото Вечной Вони! — заявил Дидимус. — Его зловоние прилипает от малейшего соприкосновения и никогда не исчезает, невзирая на все доблестные усилия. — Ты имеешь в виду, от меня будет смердить весь остаток жизни? — воскликнул Люк, и его лицо перекосилось от омерзения. Он отступил от края воды. — Истинно так, сударь мой, — подтвердил Дидимус. Часть Люка захотела устроить истерику. Может, броситься на землю и заколотить кулаками по грунту. Может, подхватить визгливо тявкающего фокстерьера и швырнуть его в проклятое болото. Или, может, вообще искупаться в болоте и явиться в замок, и там удушить Джарета гнилью его собственного творения. Но его логичная героическая часть напомнила, что ему всё ещё нужно встретиться с Сарой. Вопрос неприятного запаха отпадал. — Есть другой способ перейти это дело? — спросил он. — Там был когда-то мост, кой я охранял ценой собственной жизни и чести! — похвастался фокстерьер. — Он обрушился во время странствия прежнего искателя приключений. — Чёрт!!! — Истерика казалась всё более хорошей идеей. — Значит, замок — неприступная крепость? Это какая-то шутка?! — Я не говорил сие, мой добрый сэр! — запротестовал Дидимус. — Мост обрушился, но всё ещё остаётся путь. Но даже ежели ты пересечёшь Болото, за ним таятся иные опасности и испытания, дабы препятствовать твоему пути. Никто не достигал замка в течение семи лет. Это должна была быть Сара. Уважение к бесстрашной зеленоглазой актрисе вскипело в его сердце. Люк встал на колени перед рыцарем, опускаясь до уровня его глаз, словно в акте… мольбы? — Пожалуйста, сэр Дидимус. Как мне перебраться? — По Девичьей Переправе, несомненно, — ответил пёс-рыцарь. — Коль последуешь стене в оном направленьи, ты достигнешь тропы из камней в самом узком месте Болота. В поисках ли приключений ты, милостивый сударь? Люк поднялся на ноги. — Да, — ответил он. — Я иду спасать принцессу в замке.***
Саре снилось, что она играла в саду, полном полевых и экзотических цветов, чьё буйство цвета и аромата завораживало. На кустах — брызги красных и розовых цветков, из-за низкой каменной стены подкрадывалось утреннее сияние оттенка индиговых вечерних зорь. Сочную траву усеивали анютины глазки, ковром мягкого золота раскинулись лютики. Здесь были кустики бархатцев и наперстянок, скопления лилий и нарциссов. Буйство герани, ромашек, маргариток, колокольчиков и ландышей. Простор фиалок, ирисов и жимолости. Но каких-то цветов не хватало... какие цветы это могли быть? На дереве печально заухала сова, неистово прыгая с ветки на ветку в стремлении привлечь её внимание. Птичьи крики отдавались в ушах эхом. — Кем! Кем! «Кем?» Наморщив бровь, она глубже зарылась в подушку. Вот только подушка была не мягкой, как обычно, а тяжёлой и гладкой, но странно удобной. Как раз нужной формы и размера, и Сарино лицо идеально умещалось в её изгибе. Она крепко обняла подушку. А что это, её матрас движется? Глубоко и ритмично вздымается, причудливо, как будто... будто... кто-то дышит... «Дерьмо». — Доброе утро, наверное. — Утро, щас! — крикнула она с пола, куда бросилась в миг осознания. — Какое может быть утро, если в этом месте солнце никогда не встаёт? Ох, боже мой, я напилась, что ли? Я ничего не сделала, о чём могу пожалеть, ведь правда? О Боже, боже, боже... Джарет медленно сел, его лицо озарилось довольной усмешкой. За прошедшую ночь с него исчезли галстук и жилет, под распахнутой рубашкой виднелась голая грудь и подвеска блестела в свете свечей. Даже его ноги были босы. «Босые ноги? Слишком много чести для меня», — подумала Сара в отчаянии и потянула на себя простыню, несмотря на то, что до сих пор была полностью одетой. — Я думаю, это зависит от тебя. О чём бы ты пожалела? — спросил он вкрадчиво, с комфортом прислоняясь к спинке кровати. — Не то чтобы ты была недовольна на тот момент. Мне рассказать о занятиях последнего вечера? Тогда ты сможешь рассказать мне, жалеешь ты об этом или нет. — Ох, боже, нет, — застонала Сара и закрыла лицо руками. — Значит, я что-то сделала, да? — С тобой, нетрезвой и почти в беспамятстве, которая не может вспомнить свои действия? — отозвался Джарет, подтянув колени вверх и облокотившись на них, и наклонился вперёд. — Оно того не стоило. Если бы я соблазнил тебя, то постарался бы, чтобы ты помнила каждую секунду этого. — Ты не помогаешь! — прорычала она. — О, Боже, боже, я даже не так много выпила! Серьёзно, что произошло прошлой ночью? Мы не делали, ну, ты понимаешь... Его выражение ясно выдало его радость от обстоятельств. Перекатившись на живот, Король Гоблинов подтянулся вперёд на локтях, пока не оказался лицом к лицу с багровеющей от стыда девушкой. Она была гораздо более очаровательна, когда краснела от смущения. Он улыбнулся, показывая острые зубы, принимая томный вид на кровати среди смятых простыней. Он не подозревал, что Сара сможет стать ещё краснее, но она это сделала. Она была по-настоящему очаровательна, пряча грязные мысли под этой фарфоровой внешностью. — Может быть, мне стоит освежить тебе память? — прошептал он, прежде чем прижаться губами к её челюсти. Это был целомудренный поцелуй, совсем не как её просьба пьяного желания. Тем не менее, это было также обещание — медленная, мягкая, намеренная ласка губами её горячей кожи. Его принцесса окаменела, став абсолютно неподвижной, и он отстранился. Пока она смотрела, он тщательно облизал губы, смакуя её вкус, что остался на них. Она же старалась выровнять дыхание, её ноздри слегка раздувались. Она ждала. Когда он не сделал никаких дальнейших движений, Сара спросила тяжёлым, сдавленным голосом: — Вот это? Он пожал плечами, насколько было возможно, опираясь на локти, и ответил: — К сожалению, да. Ты поцеловала меня и сразу после этого отключилась. Знаешь, так дразнить — невежливо! У меня не было выбора, кроме как отнести тебя в твою комнату и уложить в кровать. Уверяю, я не воспользовался твоим нетрезвым состоянием. — Тогда что ты здесь делаешь?! Медленно расплывшаяся улыбка на его лице заставила её пожалеть о своём вопросе. — Ну, ты схватила меня за руку и не отпускала. Как я уже сказал, у меня не было выбора. — ВОН ОТСЮДА.