***
Она пыталась отмыть его прикосновения, но воспоминания о них прилипли к коже. Как бы она ни оттиралась, не получалось избавиться от его невидимых следов. Он оставался на её коже, и под кожей, на ней всей, и внутри неё. Он постоянно незримо присутствовал, присутствовал в запахе роз и смятых шёлковых простыней на кровати, даже в тишине. Аромат роз был запахом его кожи, невидимым океаном, который захлестнул её и утягивал в свои глубины; перекрученные простыни — напоминанием о его отсутствии, напоминанием о тепле его тела под Сариным. Безмолвие хранило эхо его неслышного голоса. «Если бы я соблазнил тебя, то позаботился, чтобы ты запомнила каждую секунду...»***
В лесной чаще тропинка причудливо змеилась среди искрившихся деревьев. Они сверкали крошечными уколами света, словно блестящими конфетти, рассыпанными по древесным стволам и протоптанной дорожке. Больше, чем что-либо виденное, мерцающий пейзаж напомнил Люку, что он путешествовал по миру, сильно отличавшемуся от его родного. Мигающие огоньки оживляли тёмные и неподвижные силуэты, и невольно казалось, что лес дышал. Густые кроны чернели на фоне неба, как маленькие прорези тьмы среди звёзд. Он потёр утомлённые глаза ладонью, стирая усталость. Он бродил по лесу уже несколько часов, не уверенный в направлении, не зная, приблизился ли к замку или отдалился. В отличие от извивавшегося лабиринта, частые деревья скрывали замок от обзора, и у Люка не было ничего — ни цели, не указующих солнца или луны — чтобы ориентироваться по направлению, ничего, что бы указывало, как долго он шёл. Вдобавок в лесу царила тишина. Он не слышал ни кваканья лягушек, ни трелей птиц. Гоблины тоже не встречались. Даже Джарет словно забыл про него. — Это хорошо, что я ему не нужен, — пробормотал Люк, прислонившись к дереву для опоры. Он заговорил, чтобы нарушить гнетущую тишину, которая, казалось, смотрела и слушала. — Он лжец, обманщик и злодей. Ему бы только смеяться надо мной. Он, наверное, и направление мне неправильное указал. «Нет, неправда, — прошептал в его голове голосочек. — Он глумился над тобой, но не использовал нечестных приёмов». — По сути, он грязный, лживый мошенник, и к лучшему, что его здесь нет, чтобы отвлекать меня, — повторил он с большим напором, пнув древесный корень. — Он заставил меня думать, что он мне помогает. Он не услышал движения в лесу.***
Сара расчёсывала волосы с незаслуженной яростью, в сердцах дёргая по влажным запутанным узелкам. Один жестокий удар чуть не лишил её скальпа. — Ой! Вот чёрт! — И её гнев рассеялся, превратившись в разочарование. На самом деле она не злилась, потому что как она могла винить Джарета в своей пьяной выходке? Она даже не сердилась на себя, просто... стыдилась, потому что, каким бы любезным он ни был в последние несколько дней, она не могла забыть, что он Король Гоблинов, и несмотря на все прошедшие годы и всех мужчин, которых она целовала, она навсегда останется наивной пятнадцатилетней девушкой, которая глупо отказалась от своего младшего брата в минуту раздражения. Джарет остановился в дверях при виде Сары, сидевшей за туалетным столиком, одетой в шёлковый халат, который любовно задрапировал изгибы её тела. Мокрые волосы свисали влажными спиралями, извиваясь, как змеи, по её спине, словно у персонажа из греческой мифологии. Вот только греческая мифология никогда не была добра к своим героиням, кои столь часто оказывались объектами вожделения богов и ревнивой злобы богинь, жертвами капризности мира. Но, назначай ей роль он, она стала бы его Психеей. — Выглядишь, как подарок, — промурлыкал он ей на ухо, позволяя себе коснуться губами — едва-едва — края уха, склонившись над сидящей Сарой. Его пальцы небрежно легли на пояс халата. Она в испуге взглянула вверх, встретившись взглядом с его отражением. В зазеркалье его взор, тёмный от нескрываемой страсти, впился в Сарин. — Когда я смогу развернуть тебя? — Ничего ты не развернёшь, — процедила она сквозь стиснутые зубы, не собираясь отдёргиваться от него, не собираясь поддаваться его воздействию. Тем не менее, кончики ушей у неё порозовели, и он заметил, как её шея напряглась от ветерка его дыхания. — Если хочешь остаться с руками. — Какая враждебность, принцесса, — поддел он. — Но я принёс тебе подарок. Сочти его за предложение перемирия, ну, или как извинение за прежнее. Её протесты против ненужной щедрости, мол, она не примет ничего, что бы он ей ни предложил, утихли, когда он положил своё подношение на столик под зеркалом. — Моё кольцо! — воскликнула она, поднимая безделушку. — То, которое я отдала Мудрецу. Как... Обернувшись лицом к нему, она невольно вздрогнула от его близости. Он опустился на колени на пол рядом с ней, позади, его лицо находилось всего в нескольких дюймах от её собственного. Она поспешно опустила взгляд на кольцо. Джарет притворился, что не заметил. — Я попросил у него, — ответил он кратко. — Хочешь? Воспоминание заставило её нахмуриться, и она вновь взглянула на Джарета, стараясь сохранить дистанцию. — Я отдала его ему честно и справедливо, — сказала она королю, — и не могу принять обратно. Ты не должен был забирать у него кольцо. Она протянула кольцо обратно. — Его потеря была щедро компенсирована, прелесть моя. Не забивай этим свою хорошенькую головку, — сказал он с улыбкой. — Ну же, возьми его. Хотя она по-прежнему протягивала кольцо, в её взгляде проступила нерешительность. Желание столкнулось с моралью. Само кольцо ничего не стоило — дешёвая побрякушка, сделанная из недрагоценного сплава и гранёного стекла. Но оправа была красива, к тому же её мать носила его на сцене. После последнего выступления Линда стянула кольцо с пальца и надела его четырнадцатилетней Саре, подмигнув и прижав палец к губам. Секрет. «Маленький кусочек сценического волшебства останется у тебя», — сказала она восхищённой дочери. Но Сара отдала его в качестве платы за советы Мудреца. — Очень хорошо, — сказал Джарет на её молчание в ответ. Взяв кольцо, он застал её врасплох, подняв её левую руку и надев кольцо на безымянный палец. Оно идеально подошло. Сара таращилась на Короля Гоблинов, который стоял на коленях у её ног, с её рукой в своей, и который просто взял и надел ей кольцо на палец. Кольцо блестело в золотом свете комнаты, красивое, несмотря на его низкую ценность. Красный камень ярко сверкал, ослепительно, точно карбункул. У неё было ощущение словно бы только что данного обещания, неопределённого и всё же связующего. Какое обещание было сделано? Или, скорее, какой зарок был принят ею бессознательно? — Спасибо, — её голос прозвучал неуверенно даже для её собственных ушей. — Так что ты сделал Мудрецу в обмен на это? Обещал не окунать его в Болото Вечной Вони? Или, может, предложил отдохнуть в Тупике Забвения? — Ну почему тебе надо было испортить момент таким вопросом? — пробормотал Джарет, выпустил её руку и встал, вернувшись на место позади неё. Его руки тёплой тяжестью легли на её плечи сквозь тонкий шёлк. Она продолжала взирать на него в зеркале, скептически подняв брови. Он вздохнул. — Если хочешь знать, я дал ему взамен другое украшение. Безделушку за безделушку. У тебя поистине циничное мнение обо мне, моя дорогая. Несмотря на задетый тон, его глаза сверкали озорством, губы слегка изогнулись в веселье. — Ну, у тебя не самый выдающийся послужной список, — сказала она с усмешкой, к ней возвращалось хорошее настроение. И улыбнулась ему. — Не можешь же ты меня в этом винить? Эта улыбка, более чем что-либо, обезоружила его. В ней он увидел искренность — что это было, удовольствие? Благодарность? Он не мог определить, но она ударила по нему, как блистающий восход солнца, и он почувствовал, что тает под сияющим теплом. Пальцы короля почти незаметно сжались на её плечах. Почти. В зеркале его глаза были светлыми, хрустально-голубыми. Улыбка Сары исчезла, она растерялась. — Нет, — сказал он наконец. — Я никогда не учился доброте. Всё, что я когда-либо хотел, я брал любыми доступными средствами. Если не отдавали добровольно, я забирал силой. Ты первая, кто потребовала обратно то, что я взял, и выиграла у меня по правилам, честно и без обмана, несмотря на всё моё сопротивление. Я ненавидел тебя тогда. Ненавидел со всем пылом. Так что нет, я не могу винить тебя за такое мнение обо мне. И ещё... Его руки скользнули вниз по её бокам, чтобы лечь на талию, — у неё спёрло дыхание, — и он сел рядом с ней на другой край низкой скамейки. Он повернул Сарино лицо к себе одним пальцем затянутой в шёлк руки. — Можешь ли ты меня винить? Семь лет назад мы были врагами, противниками в игре, оба играли до победы. Ты боялась меня, даже тогда, с твоими несокрушимыми духом и волей. Твоя воля была не столь сильна, как моя, она была сильнее. О, да, я боялся, Сара. Его голос упал до шёпота, грубея от силы его желания. — Даже сейчас ты всё ещё пугаешь меня. Но не от страха его глаза горели так неистово, она была абсолютно в этом убеждена. И не от ненависти. Ни веселья, ни пренебрежительной забавы, ни озорства не было в том, как он сейчас смотрел на неё, и негде было скрыться от его взора. Он горел желанием, вожделением и обещанием. Он смотрел на неё так же годы назад, когда закружил её в своих объятиях, когда предложил всё, о чём она когда-либо мечтала, а она нарочно не хотела этого видеть. Но она не могла больше притворяться. Сказка изменилась. Что случилось с ужасным Королём Гоблинов? Она не знала больше, в какой они сказке, не знала деталей игры. Какова её роль, какова его стратегия? Джарет претендовал на роль злодея, но был ли тут действительно злодей? «В этой сказке нет злодеев», — сказала она ему. Она не хочет злодея. Но чего она хочет? Но, возможно, это была не сказка. Возможно, это было нечто совершенно иное. Возможно, она приняла Джарета как должное. И поэтому, когда он поцеловал её, неудержимо из-за семи лет влечения, желания и ожидания, она не оттолкнула его. Он отстранился из-за ощущения её рук на его лице, нежно обхватывавших за щёки. Он вздрогнул от её беззастенчивой ласки, не смея поверить, что она не убегала прочь. Закрыв глаза, он тяжело дышал, его ноздри раздувались от каждого вдоха. — Осторожно, Сара, — сухо сказал он. Когда он открыл глаза, они опалили её своим жаром. — Я делаю тебе скидку, но даже моё терпение имеет пределы. Есть последствия. Скоро ты зайдёшь слишком далеко, и я буду не в состоянии остановиться. — Тогда не останавливайся, — просто сказала она, и потянула его обратно к себе, и они оба стали падать, падать, падать... И больше не чужие друг другу, они нашли путь меж звёзд.***
Когда он открыл глаза, Сары не было. Он медленно сел на разворошённых простынях. Она превратилась в силуэт у окна, темнея на фоне звёздного неба. С того места, где он лежал, звёзды, казалось, светили ярче, сияя от чувства торжества в его душе. Луна освещала её щёку, когда она смотрела наружу, и его зоркие глаза заметили, что она улыбается. В темноте он увидел, как она сорвала розу с лозы, овивавшей её окно, чёрную в полумраке, и прижала к губам. Момент личного откровения, неосознанно и невольно засвидетельствованный невидимым вуайеристом, картина в раме из тьмы. «Tu pure, o Principessa, nella tua fredda stanza, guardi le stelle che tremano d'amore, e di speranza!»** — Сара, — окликнул он мягко. Она повернулась, её черты утонули в тени. Неслышно ступая босыми ногами, она вернулась в кровать, забралась обратно под одеяло и прижалась к нему, уткнувшись лицом в изгиб его шеи. Её кожа охладила лихорадочный жар его тела, и он притянул её ближе к себе. — Если это сон, то хороший сон, — тихо прошептала она в мягко пульсирующую жилку, трепещущую под её губами. Она скользнула обратно в сон, убаюканная подъёмом и падением от его дыхания. Он почувствовал момент, когда она уснула, почувствовал, как она доверчиво расслабилась возле него. Он никогда не осмеливался представить, что это может случиться, что он будет держать её в объятиях, хотя и надеялся на это отчаянно и страстно. Он поцеловал её, его полуоткрытый рот искал её, искал сокровища, что она утаивала, томясь по теплу её живого дыхания, изнывая по её вкусу, и она не убегала от него. Он целовал её, и она была живой и тёплой под его губами. Она сдалась ему, полностью и добровольно, лёжа перед ним обнажённая, тем самым делая всё бесповоротным. Он целовал её, и она не сопротивлялась. А утром он выйдет победителем.