***
Они замерли. Оба. Одновременно. Страх обволок липким холодным потом, мышцы точно парализовало. Глаза Мамору смотрели только в одну точку — на лицо его любимой девушки. Он поклялся ее защищать. Ни в одном, даже самом страшном кошмаре, на нее не нападали тогда, когда его не было рядом. Он бы не позволил. Всё, что угодно, даже умереть за нее было бы честью. Внезапный порыв ветра растрепал занавески на окне кабинета, и в проеме появилась девушка в зеленом костюме. Почти бесчувственная Усаги на мгновение открыла глаза — что в них было, Мамору не заметил, но казалось, что она кивнула. Кому? И в этот момент и в маньячку, и в заложника полетел разряд электричества. Обе упали на пол, а девушка в зеленом скрылась, словно ее и не было. Только ни у Мамору, ни у Кенджи не возникло желания преследовать неизвестную. Потому что они видели тело студентки, лежащее на полу, с распоротой щекой и остекленевшими глазами. А в шее Усаги, словно последний подарок твари, торчали злосчастные ножницы. Чуть левее гортани. Мамору кинулся к девушке, даже не обращая внимания на Кенджи, чуть опередив его. Сдернув с себя куртку, он укутал в нее Усаги, находящуюся без сознания, и, подняв на руки, потащил к выходу. Он смотрел только в ее лицо, следил за тоненькой алой струйкой, которая толчками вытекала из-под обломка ножниц. — «Скорая…» сейчас прибудет, — лицо Кенджи было белее мела. Его дочь, его солнышко, зайчонок… Он помнил день ее рождения, тогда шел дождь, а стоило его малютке появиться на свет, как засияло солнце. Дождь не утихал, и солнечные лучи играли, переливаясь на капельках радугой. Она тоже стала его радугой. Его светом. А сейчас он ничего не мог сделать для нее. — Некогда ждать. Я быстрее на своей машине ее отвезу, — кинул на ходу Мамору и, даже не взглянув на своего наставника, вышел на улицу, бережно неся любимую. Он должен успеть. Быстрее, чем «Скорая…». Внутри все сжималось от ужаса, холодело и дрожало. Он не мог ее потерять. Не мог. Как же так? Как он ее не уберег?! Он ведь обещал. Девушка на его руках вдруг чуть зашевелилась, словно устраивалась поудобнее, и положила голову ему на плечо, посапывая. Она что, заснула? Вот сопит его растрепанное чудо, словно воробушек, и нежное дыхание греет ему шею. В то время, как из нее по капле вытекает кровь. Ради нее он готов Мир перевернуть. Ради одного ее вздоха, взгляда, слова… Как тепло… ее согревало чье-то присутствие, очень знакомое, родное… Она уткнулась в плечо… Запах… Родной, приятный. Такой успокаивающий и дарящий чувство безопасности. В безопасности, и она это уже знала, осознавала, чувствовала. Значит, можно и поспать… Голова кружится. Что-то солоноватое в горле… Он автоматически пристегнул ее ремнем безопасности, а сам сел за руль, выезжая с площадки подле Университета, одновременно набирая номер своего старого знакомого. — Привет, это Джиба, мне нужен «зеленый коридор» из Университета, до ближайшей больницы. Это срочно, — полицейский лавировал между припаркованными автомобилями, пытаясь пристроиться в поток машин. — Это действительно срочно… Я буду тебе должен. Пожалуйста… Проехал первый светофор… Вижу… да… — Он нажал на педаль газа и с включенной сиреной пошел на обгон впереди летящих автомобилей, зная, что вплоть до больницы будет видеть на пути только зеленые огни. Одна машина, вторая, третья… через пешеходный переход он промчался, не снижая скорости. Гнать, гнать вперед. Лишь на мгновение отвлечься, чтобы проверить ее самочувствие. Дышит. Почувствовать мимолетное облегчение. Жива. И гнать дальше быстрее, быстрее — в такт бьющемуся сердцу. Вот и больница… Затормозить на полной скорости, развернуться к двери, отстегнуть Усаги. Проверить пульс. Слабый, нитевидный, но он есть. Поднять. Какая же она легкая. И снова почувствовать ее дыхание на своей шее, почувствовать ее сон, можно даже представить, что они одни на всем свете, и она свернулась клубочком рядом. Потому что… потому что ей просто так нравится. А он просто млел от ее дыхания на своей шее, от запаха ее волос, которые все норовили забиться в нос и рот, от ощущения ее тела в руках… и своей силы рядом с этой хрупкой и беззащитной девушкой. Портил все только металлический запах крови. — Врача, быстро! — ему повезло, что рядом проходила интерн Мидзуно. — Мамору-сан? Уса… что с ней… — брюнетка тут же подскочила ближе. — Чокнутая… захват заложников… Усаги… — он никак не мог четко сформулировать мысли, говорил быстро, захлебываясь. — Ножницы. — Я поняла, давай за мной… — она быстро выкатила каталку.***
Проснулась Цукино уже ближе к вечеру и, открыв глаза, не поверила: ее руки сжимали руки парня, который обычно ее полностью игнорировал. Да что с ним вообще в последние дни? Она вздрогнула. Мамору руки тут же убрал, словно стесняясь, что его застали в таком виде. — Ты как? — заботливый голос, улыбка… Почему он раньше не улыбался ей ТАК? На такую улыбку захотелось улыбнуться в ответ. В глазах искреннее беспокойство. Его рука, поправляющая упавшую на глаза прядку. Кровь на рубашке. — Ты ранен? — помимо ее воли вырвалось переживание. За него. — Нет… это… ты что-нибудь помнишь? — тут же собрался с мыслями Мамору и перестал сам себе напоминать растекшуюся лужицу умиления, которой был всё то время, пока смотрел на неё, спящую. — Как меня схватила наша учительница… и я почему-то захотела спать. Больше ничего, — значит, номер был всё-таки ее отца… Хотя где-то смутно в голове она помнила сейлор-фуку Макото. — Горло болит… пить хочу. — Подожди, немного… хорошо? — он все еще не выпускал её рук из своих. — Тебя просто зацепило её ножницами… — Мое лицо?! — она непроизвольно двинула рукой, дотрагиваясь до рта… Чисто женский страх потерять свою внешность сейчас снедал её куда сильнее страха за свою жизнь. — Все в порядке с ним… Да и это не важно, — ему не важно. Потому что он любит её, а не её лицо. И как этой глупышке объяснить? И как-то уже стало наплевать: есть ли на его лице маска пренебрежения и равнодушия — он просто был рад, что она жива. И больше ничего в этой жизни не надо. Он снова сел, глядя в её глаза и чуть улыбаясь. — Как это не важно? — пострадавшая чуть не вскочила, возмущенная такими словами, но боль в шее скрутила её. И снова эти заботливые руки помогли ей лечь. Он улыбнулся снова и не едко, поддразнивая, а по-доброму. — Не дергайся, иначе швы разойдутся… — он почти незаметно снова коснулся её ладоней. — Швы? — страх в глазах любимой был для него мукой. — Эта чокнутая оставила тебе подарок… тебе шею задела ножницами, — как можно более мягко проинформировал её парень. — Ой… — она дотронулась до шеи, чувствуя неровную поверхность наложенной повязки. — Так что не вертись. А лучше — поспи. — Не хочу. — А ты через «не хочу». Сама заснешь? Или тебе спеть? Усаги развеселилась: — Спой, — за что была награждена страдальческим взглядом Мамору и тихой старой колыбельной. Спорить расхотелось, и она закрыла глаза, слушая. Улетая. Засыпая. — Спой… — Серенити, ты маленькая, что ли? — Ну, спой… пожалуйста. Когда ты поёшь мне, я засыпаю быстрее, и мне снятся самые красивые сны… — Серенити, — выдох и тихая колыбельная.***
Через пару часов в больницу приехали Кенджи, Икуко и Шинго. Мамору быстро представил отчет, пока Икуко сидела рядом с дочерью и тихо плакала. Шинго же вертелся рядом с мужчинами. Ещё в детстве он решил пойти в полицию, чтобы стать таким же, как отец, и, когда в доме появился Мамору, стал воспринимать его, как старшего брата. В принципе, Мамору, несмотря на свой замкнутый характер, ничего против Шинго не имел и часто после учебы, а позднее работы, играл с ним в волейбол, баскетбол или просто гонял мяч по двору. Тот, кто ничего не помнил о родной семье, был рад любому доброму слову Икуко, смеху Шинго, шипению Усаги и наставлениям Кенджи. Словно в их семье он обрел и свою собственную. Когда младший коллега закончил доклад, Кенджи положил ему руку на плечо. — Спасибо, Мамору. Я тебе очень благодарен. Я даже не могу передать, насколько, — и наставник поклонился своему ученику. Мамору тут же поклонился в ответ. Не мог, не мог он вынести этих слов благодарности, не мог ответить, что для любого сделал бы то же самое, не мог соврать, но не мог и признаться. В том, что он — эгоист, и ради одного взгляда этой девушки готов на всё. — Сенсей… Если потребуется, я ради вас всё, что угодно, сделаю, — он не соврал, и не сказал всей правды. В ответ на это Кенджи лишь чуть улыбнулся и сжал плечо ученика. — Папа, а можно, я с Мамору побуду. Всё равно уроки делать… — Это будет мне не в тягость. Всё в порядке, Цукино-сама, — быстро проговорил Мамору до того, как Кенджи успел отказать сыну, потому что не хочет утруждать лейтенанта Джиба. Шинго и Мамору сидели на посту медсестер, разбирая домашние задания. В отличие от сестры, Шинго неплохо разбирался в математике и точных науках, у него была хорошая память, но никакого воображения. — Мамору-кун… А можно тебя спросить о личном? — Давай, — Джиба внутренне напрягся. Неужели Шинго заметил то, что не замечал Цукино-старший? Как же тогда отвечать на его вопросы? — Тебе девушки когда-нибудь нравились? — Шинго даже покраснел от своей прямоты. — Ну… да… А что-то случилось? — Мамору был рад, что Шинго сейчас не поднимает на него глаз. Потому что чувствовал, как горят щеки. — В нашем классе учится девочка… Мика… И она мне нравится… — Так, и что произошло? — краска на лице Мамору поблекла, и он перевел дыхание. — Она… она делает кукол. Сегодня утром она подошла ко мне и хотела подарить одну из них — ту, которая выиграла конкурс. Я очень-очень хотел взять её. Но вокруг нас одноклассники стали шутить: «тили-тили тесто…», ну и тому подобное… Не знаю почему, но я… я вдруг… что-то внутри меня от этих слов переклинило, и я сказал ей, что не нужны мне никакие куклы, и оттолкнул её. А кукла разбилась. Я такой болван… Теперь она меня ненавидит! Я до сих пор не могу забыть её глаза. Я разочаровал её. Мамору сел рядом с ним и обнял. — Уверен, что всё не так страшно, как ты думаешь. — Нет… всё просто ужасно. Я всё искал слова, чтобы сказать, что она мне нравится, а когда она подошла… Я сам всё разрушил! — сокрушенно заметил парень, как и любой подросток, всё в жизни воспринимающий очень остро . — Шинго, может, тебе стоит извиниться перед ней и подарить что-нибудь? Я уверен, она тебя простит… — Думаешь? — в глазах школьника светилась надежда. — Да, я уверен. — А… помоги мне написать письмо с извинениями… Я уже столько перебрал слов, но они все равно мне кажутся неискренними и не показывают всю глубину моего раскаяния. — Лучше скажи это лично. Поверь, это лучше, чем слова на бумаге. Шинго кивнул и, забрав тетради с домашней работой, ушел к Мике извиняться. А Мамору отправился к себе: надо было переодеться, поспать всё равно не выйдет — стоило ему закрыть глаза, как он видел Усаги с ножницами в шее и её кровь всюду. Он каждый раз открывал глаза в страхе, что он не смог её спасти. Каждый раз она умирала у него на руках, её дыхание останавливалось, глаза стеклянели, а волосы безжизненными прядями падали на землю.***
Следующее утро в участке было тихим. Тишина была такой напряженной и густой, хоть топор вешай; сегодня её не разорвет звонкий голосок Усаги, она не принесет им обед, как обычно. Работа не спорилась. — Я допросил эту чокнутую училку! Всё как в прошлый раз! Ничего не помнит! — Масато даже с силой приложил папкой по столу, чем заставил друзей чуть вздрогнуть. — Врет! — резко процедил Мамору. — Нет… у неё тот же яд обнаружен, — психолог сел за свой стол, выводя странные каракули на поверхности пальцем. — Я найду тех, кто его делает. Найду и прибью! — Мамору пытался успокоиться, но не мог. — А что вы написали в отчёте про девицу, кинувшую в них разряд? — поинтересовался Хёму. — Забей. Если бы не она — Усаги бы лежала в морге, как и та, Нацуми… — Неужели мы начали защищать их? — блондин негромко хмыкнул. — Нет, естественно… Но… — Мамору махнул рукой, углубляясь в отчеты. Гэнсо промолчал. Теперь вот и Уса в больнице. Твари начали бить точнее. После уроков к ним пришел Шинго и принес приготовленный Икуко обед. Неуверенно помявшись, он обратился к лейтенанту: — Мамору, можно с тобой поговорить? — Да, конечно… Что-то с Усаги? - сразу встревожился тот. — Нет, с ней все в порядке… Но Мика… Она отказалась даже выслушать меня… И видеться со мной тоже отказывается. Какой же я кретин! Она заперлась дома, без остановки делает кукол и даже поесть не выходит… Её мама в ужасе… Была бы здесь Усаги, я бы мог её попросить поговорить с Микой. Всё-таки они обе — девушки… Джиба секунду поразмыслил. — Знаешь, сейчас придёт одна девушка, подруга Усаги… может, она сможет помочь? Ее зовут Кино Макото. — Я… я не уверен, что… — Я бы сам поговорил, но у меня сейчас работа, — продолжил полицейский. — Кстати... — В дверях появилась вышеупомянутая девушка, нагруженная обедами для парней. — Вот и она. Шинго… решайся… Если Мика тебе по-настоящему нравится — нужно использовать любой шанс! «Самому бы последовать своим же советам», — тихо заметил ехидный внутренний голос. Шинго кивнул и подошел к шатенке. Судя по тому, что он и Макото, после того, как разложили обед, ушли вместе, мальчишке все-таки удалось её уговорить. Вдвоем они отправились на выставку кукол, устроенную Микой и её мамой. Там было чудесно: Макото восхищалась талантом художницы. К посетителям вышла и сама Мика. Шинго, всё еще нервничая, подошел к однокласснице: — Привет… я хотел сказать: прости… пожалуйста… В ответ Мика сощурила глаза и зло глянула на парня: схватив первую попавшуюся куклу, кинула в него. — Да пошел ты! Не собираюсь с тобой даже разговаривать! Идиот! — Мика… Я... ты… мне нравишься! — А ты мне — нет! — она взяла вторую куклу и тоже кинула в него. Школьник успел поймать игрушку в полете. — Зачем ты кидаешь кукол, ты же сама их делала… Старалась, — мать Мики подбежала к ней, пытаясь обнять, однако девушка с силой отшвырнула мать и бросила в неё еще одну куклу. Мако повернулась на шум и застыла. На шее девочки был демон… Единственное, что она могла предпринять — это выбежать из комнаты, спрятаться и перевоплотиться… И спустя минуту на выставку уже влетела Сейлор Юпитер, на ходу атакуя демона электрическими разрядами. И оставляя бесчувственную Мику на руках ошеломленного Шинго. Уже позже Макото, вновь сменив обличье, прибежит, окажет помощь, ещё позже Мика всё будет отрицать, а Шинго всё-таки извинится и получит прощение вместе с поцелуем.