Молчи, скрывайся и таи И чувства и мечты свои — Пускай в душевной глубине Встают и заходят оне Безмолвно, как звезды в ночи, — Любуйся ими — и молчи. (с)"Silentium!" Тютчев
Дом ветхий. Такой старый, древний, что сердце замирает от благоговения. Кровь стынет в жилах, ледяной моросью покрывается кожа, но Гарри не страшно. В доме тихо. Тишина ввинчивается в уши, и даже сырые трухлявые ступени молчат, не скрипят страшно и протяжно. Не пугают. Ждут. Что-то тянет вперед, в темноту гостиной, сквозь паутину коридоров. Гарри неуверенно оборачивается на полуоткрытую дверь. Дадли и его компания стоят у самого крыльца, но оглядываются, вертят головами. Не видят. Дома не видят. Гарри косится в темноту гостиной, уже с опаской. Дом большой, его трудно не заметить. Его невозможно не заметить - трехэтажная махина, в готическом стиле - Гарри читал о таком в библиотечном учебнике, даже картинку видел. Такие не встречаются на тихой, скучной Тисовой улице. Гарри вновь оборачивается к двери, уже уверенный в выборе. Уж лучше получить тумаков от Дадли, чем... Дадли кричит что-то своим друзьям. Его губы шевелятся, открывается рот, капельки пота скользят по красной толстой шее, быстро шевелятся выпученные глаза. Гарри машинально морщится, втягивая голову в плечи - у Дадли визгливый, громкий голос, он вызывает головную боль, которая не проходит и через сутки. Разумеется, тетя Петунья не переводит на Гарри таблетки, которые хранит в самом верхнем кухонном ящике. Гарри их не достать. Крик Дадли - сутки мучений, когда кровь - сотни молотов, а голова - наковальня. Не раздается ни звука. Дадли определенно кричит, брызжет слюна, катятся капельки пота, шевелятся губы. В доме тишина. Гарри делает шаг.***
Шкатулка маленькая и совсем не зловещая, не таинственная... Какими еще должны быть вещи в старых, ветхих, невидимых домах? Гарри не читал сказок, но в том фильме, который он посмотрел на телевизоре Дадли, когда Дурсли уехали в ресторан, девушка умерла страшной смертью из-за проклятого ожерелья, найденного в старом доме. Не то чтобы он верит в проклятья... Но вот дом один в один - такой же жуткий. Но там, конечно, спецэффекты, а тут все реально. И шкатулка на ощупь теплая, будто бархатная. Никаких проклятий. Гарри забирает ее с собой.***
Время в старом доме сошло с ума, иначе как объяснить, что пробыл там Гарри не больше получаса, а стемнело так, будто прошло часа четыре? Мистика. Он спешит, как может, но все равно не успевает, и возвращается уже затемно. Тетя Петунья, конечно, не Дадли, и даже не дядя Вернон, но кричит она так же громко. Только еще визгливей. И после тишины таинственного дома, голова начинает болеть тут же, словно того и ждала. Гарри морщится от каждого звука, тетя Петунья кричит еще громче, отвешивает ему звонкую затрещину. Она феерверком отдается перед глазами, за зажмуренными веками полыхают огни. Гарри теряет равновесие и падает, ушибившись локтем. Из кармана старых, безразмерных, большеразмерных джинсов Дадли выскальзывает шкатулка. Она открывается от удара, жалобно трещит. В наступившей благостной тишине, Гарри с некоторым сожалением понимает, что немедленно лишится чудесной вещицы. Сейчас только тетя Петунья придет в себя и найдет слова, чтобы выразить свое недовольство принесенной в дом старой, грязной шкатулкой. О, тетя Петунья найдет слова! Голова заранее начинает болеть сильнее. Но ничего не происходит. Гарри поднимает глаза. Тетя Петунья, как рыба, хлопает ртом, тонкие губы кривятся, а в выпученных глазах ужас пополам с яростью. Гарри удивленно наблюдает, как ни звука не вырывается из искривленного рта. Толчками отступает головная боль, и даже шрам перестает пульсировать. А потом тетя Петунья от не произнесенных слов приступает к вполне так определенным действиям, и Гарри, тихо пискнув, срывается с места, хватает шкатулку и просачивается в свой чулан. Тетя Петунья колотит в дверь, визжит полным страха голосом жуткие угрозы. Гарри посасывает ранку на пальце - замочек на крышке шкатулки безжалостно пропорол нежную кожу. Закрытая шкатулка неожиданно не такая страшная, как раньше - позолота сверкают, зеленый бархат вновь имеет глубокий изумрудный цвет, а кровь на замке кажется драгоценным камнем. Она довольна, неожиданно мелькает мысль, но Гарри отбрасывает ее, как глупую. Как, спрашивается, вещь может быть довольна? Сердце колотится, как сумасшедшее, Гарри испуган и немного зол. Он отбрасывает шкатулку в угол, где грудой высятся старые вещи Дадли. В ворохе странностей, что вечно происходят с Гарри, эта конкретная, в которой тетя Петунья на благостные мгновения лишилась голоса, быстро забывается, и уже спустя месяц Гарри не вспоминает ни о шкатулке, ни о странном тихом доме.***
Когда на пороге воющей лачуги появляется великан, Гарри пугается. От рокочущего голоса - слишком громкого - в висках стучит кровь, шрам пульсирует, а потому он не сразу понимает слова. Боль задыхается в зародыше, когда смысл отпечатывается в голове. Гарри счастлив, но немного недоверчив. Он медленно собирает вещи, поглядывая на заветный билет, золотом переливающиеся цифры: платформа девять и три четверти - это как? Но после Косого переулка сомнения кажутся глупыми. Он побывал в самом волшебном месте в мире, так почему удивляется волшебной платформе? Шкатулка, покрытая пылью и несколько потускневшая, будто сама бросается в руки. Гарри вертит ее и так и эдак, вспоминая и старый дом, и последовавшее за ним волшебство - теперь он может назвать это так. Может, в Школе смогут объяснить, что это за вещица? Изумрудный бархат таинственно сверкает, на замке поблескивает рубин. Он там был раньше? Гарри вглядывается в переливы не ограненного камня, подцепляет его и откидывает крышку. Уши неожиданно закладывает, стихает ворчание дяди Вернона, звуки очередной компьютерной игрушки Дадли, бренчание посуды на кухне. Он дергает головой, чешет мочку, сглатывает, но толку нет. Он хлопает в ладоши - звук резкий, громкий, вздрагивает новоприобретенная сова, но Гарри не слышит его. Он пугается, отбрасывает шкатулку. Отчаянно хочется услышать хоть звук. Крышка захлопывается. На кухне разбивается тарелка, вскрикивает и начинает причитать тетя Петунья. Рубин сверкает зазывно и таинственно. Гарри любит тайны. Он выравнивает дыхание и протягивает руку.***
Гарри легонько и незаметно стучит пальцем по крышке шкатулки. Бурчание профессора Бинса стихает. Сумка удобно укладывается под голову, Гарри обхватывает ее руками, улыбается недовольному взгляду Гермионы и завистливому - Рона и закрывает глаза. Уже на грани сна, в который не дает сорваться скрип множества перьев, Гарри недовольно морщится и жалеет, что власть шкатулки распространяется только на голоса. Ему кажется, что он видит вспышку рубинового пламени, а потом сон принимает его в свои объятия. Перья не скрипят.***
К середине второго курса Гарри привыкает к тишине. Она сопровождает его всюду, куда бы он не пошел и где бы не оказался. Он учится, и теперь стоит лишь сильно захотеть, и исчезают голоса, стихают звуки. Он может отнять голос, знание крепнет внутри, но ни на ком, кроме тети Петуньи еще в детстве, Гарри не решается это проверить. Зато он может многое другое: заставить себя не слышать нудного бубнежа профессоров - это очень помогает, когда шрам раскалывает голову на две половинки, может заглушить или усилить звук, неважно чего, голоса или предмета. Он учится виртуозно пользоваться своим умением на собраниях школьного хора: глушит те или иные голоса, а иногда оставляет только кваканье жаб. Мадам Помфри не успевает варить зелья от простуды, а восстанавливающие голос склянки исчезают с полок вне ее ведома. Когда Снейп - профессор Снейп, Гарри, - приглашает его и хорька-Малфоя сразиться на дуэли, пусть и тренировочной, он не сказать чтобы уверен в своих силах. Разумеется, он прилежно - невнимательно, по мнению Гермионы, но кто ее слушает? - читал учебник по Защите от Темных Искусств, конечно, он знает немало заклинаний и после головокружительной победы в матче по квиддичу уверен в своих силах. Но Малфой усмехается так гадко, что любой рядом с ним чувствует себя закомплексованным ничтожеством. Гарри глубоко вздыхает и заставляет затихнуть все, кроме голоса Малфоя, дыхания Малфоя и биения его сердца. Наступившая привычная тишина помогает сосредоточиться. Гарри отбрасывает хорька заклинанием, радуется своей победе. Малфой поднимается и произносит: зло, на свистящем выдохе, но звук его глубокого голоса на мгновение вгоняет Гарри в транс. Змея шипит, раздувает капюшон. Она призвана красивым, переливчатым заклинанием. Оно очень подходит Малфою - хорек подлый, но он настоящий аристократ, в этом ему не откажешь, и все что он делает - он делает красиво. Гарри неожиданно для себя и окружающих останавливает змею. Но прежде чем тусклой чешуи достигает заклинание Снейпа - профессора Снейпа, Гарри! - ему чудится отзвук в царящей вокруг тишине. Змея шипит, говорит, слова складываются в предложения, но смысл не достигает сердца. Она проклинает его, не смея напасть, она говорит слишком сумбурно и просто, не в силах объяснить или донести хоть что-нибудь своим неглубоким звериным разумом. Но в ее тоне столько ярости и угрозы, что Гарри искренне, от всей души хочет, чтобы она заткнулась навек. Луч уничтожающего заклинания касается уже мертвого тела. Рон и Гермиона поспешно тянут его к выходу, толпа расступается. Ошеломленный Гарри покорно позволяет вести себя куда угодно. У двери в тренировочный зал он оборачивается в бессмысленной надежде увидеть живую змею - это ведь не он убил ее, да? - но натыкается лишь на взгляд хорька. У Малфоя серая, невзрачная радужка, и она не видна за расширившимися зрачками.***
Это начинается на третьем курсе. Все лето Гарри снятся кошмары: о василиске, Томе Реддле, Тайной Комнате. В своих снах он не успевает спасти Джинни, или Рон оказывается убит завалом, или Фоукс не прилетает, а чертова тварь, Мерлин ее побери, совсем не смущена отсутствием слуха - она прекрасно чует Гарри и так. Кошмары выматывают и все лето Гарри занимается выяснением границ своих способностей. Он успевает трижды пожалеть, что никому ничего не сказал, и сотню раз дать себе мысленную затрещину за то, что так и не нашел время зайти в библиотеку. Он совершенно, абсолютно ничего не знает. Это подспудно раздражает и однажды наступает точка кипения - Гарри выбрасывает шкатулку на улицу, под колеса проходящей мимо машины. Через мгновение руку до сердца прошибает болью, а еще через одно шкатулка, угрожающе посверкивая рубином, стоит на прежнем месте. Гарри возвращается в школу уставший и осунувшийся. Гермиона причитает не хуже миссис Уизли и некоторое время откармливает его, заставляя съедать по несколько тарелок. Именно в Большом Зале Гарри впервые чувствует, как чужой взгляд прожигает дыру между лопатками. Это повторяется снова и снова, но Гарри слишком занят и слишком испуган побегом Сириуса Блэка из Азкабана, летающими по школе дементорами, разборками с Малфоем, матчами по квиддичу и занятиями с профессором Люпином. Но в один из дней, когда он, наконец, высыпается, урок зельеварения проходит безболезненно, потому что у Гарри впервые получается выборочно заглушать для себя обидные слова Снейпа, оставляя только относящиеся к зелью фразы, а Малфой и все слизеринцы будто исчезли из школы, он снова чувствует этот взгляд. Гарри обращается к сидящему напротив Дину и тот послушно смотрит поверх его плеча. И кривится. Едва заметно, но Гарри хватает. Он резко оборачивается, смотрит прямо в лицо слизеринскому хорьку. Малфой по-крысячьи вздергивает верхнюю губу, но даже не пытается скрыть взгляд прямой и... оценивающий? Очень взрослый. Так умеет только Гермиона, и никак не ожидалось, что умеет хорек. - Чего он, Гарри? Гарри пожимает плечами, оглядываясь на жующего Рона, а когда вновь смотрит на Малфоя, тот уже перешептывается с Паркинсон. Гарри делает глоток тыквенного сока, закрывая стаканом прикрытые глаза, и звуки Большого Зала стихают. Голос Малфоя в гулкой тишине раздается громко, будто над самым ухом. Гарри вздрагивает, по шее ползет стая мурашек. - В коридоре третьего этажа, Панси, в двенадцать, я же сказал! Гарри резко оборачивается - что еще задумал этот слизеринский слизень? - и натыкается на ненавидящий взгляд. Малфой перебирает в руках вилку, разглядывая Гарри, а потом отбрасывает ее и быстро выходит. Гарри игнорирует встревоженный взгляд Гермионы и втягивает Рона в обсуждение последней игры Пушки Педл. Ночью он лишает себя всяких звуков и почти без труда пробирается через Полную Даму. Он легко минует преподавателей - уж прятаться он умеет, а про беззвучное передвижение не стоит и беспокоиться, достаточно захотеть. В коридоре третьего этажа Гарри замечает Малфоя, рассеянно перебирающего в тонких пальцах палочку, и затаивается в тенях. Кого ждет хорек? Он явно что-то задумал! Когда часы пробивают полночь, Малфой оглядывается, гадко усмехается и вскидывает палочку. - Я знаю, что ты здесь, Поттер! Lumos maxima! Гарри зажмуривается от неожиданности, а когда открывает ослепленные глаза, кончик чужой палочки упирается в горло. - По-оттер! - тянет Малфой, искривляя рот. - Какая встреча! - Что тебе надо, Малфой? - выплевывает Гарри. В глазах слизеринца непонятный страх, и это не только придает сил, но еще и окончательно убеждает, что задумал Малфой очередную гадость. - Что ты здесь делаешь? - Что здесь делаешь ты, золотой мальчик? Как ты узнал, что я здесь? - Гарри молчит, а голос Малфоя срывается на визг. - Это ты, я знаю! Ты, Князь Тишины!.. Слизеринский аристократ не может биться в истерике. Малфой не Панси Паркинсон, он может состроить жалобную мордашку и обречь Клювокрыла на смерть - но все это расчетливая игра, и где-то глубоко внутри, так глубоко, что Гарри и сам об этом не подозревает, он самую малость восхищается хорьком. Но вот так? Со страхом и почти слезливым криком? Нет, Малфой так не может. Или все же может? Гарри, слишком ошеломленный, чтобы реагировать на слова, отступает от искрящейся палочки. Малфой все еще кричит, полубезумно сверкая глазами, искры мелькают в опасной близости от лица. От его голоса начинает тягуче пульсировать шрам. Гарри слишком отвык от громких звуков. - Да заткнись ты! - для острастки рявкает он, прижимая тыльную сторону ладони к шраму. Сразу же наступает тишина. Гарри вскидывает голову. Малфой хватает ртом воздух, не в силах вымолвить ни звука, а в глазах у него такой ужас, будто за спиной Поттера орава дементоров, пришедших по его душу. Гарри подается вперед, пытаясь объясниться, но Малфой отступает, разворачивается и убегает вниз, только колыхаются полы мантии. Искать слизеринца в подземельях безнадежнее, чем одну иголку в сотне стогов. Гарри остается стоять у лестницы коридора третьего этажа, с силой сжимая в руках бесполезную палочку. Крик Малфоя эхом отдается в голове.