Осколки

У Бильбо каждый раз перехватывает дыхание, когда он ловит на себе темный мрачный взгляд Короля-под-Горой. Сердце его сначала замирает, а потом — спустя пару мгновений — пускается вскачь, словно напуганный хищным зверем кролик. Бильбо не знает, отчего это происходит. И ему страшно. Торин пугает его. Даже Двалин — самый суровый из всей их компании — не кажется хоббиту настолько пугающим, как предводитель. Как король. Как узбад. Бильбо нравится это слово — «узбад». Оно тяжелое, громоздкое, резкое, как и сам Торин. Хищное. А вот Торин ему не нравится. Совсем. Ни капельки. Рядом с ним хоббит чувствует себя уязвимо. Наверно, именно так чувствует себя жертва перед палачом; крыса, загнанная котом в угол. Бильбо думает об этом. Он старается не думать, но все получается с точностью до наоборот. А еще он рисует. Бильбо — не портретист, но лицо Торина — мимика, тени, что отбрасывают его ресницы, каждая морщинка, горький излом губ в полуулыбке, суровый разлет бровей — все это получается удивительно хорошо. Потрясающе. И дело вовсе не в таланте, — думает Бильбо, — все дело в самом Торине. Правда, даже в рисунках хоббита сквозит животный страх, смешанный с чем-то еще, слишком похожим на преклонение. Бильбо никогда не рассматривает Торина подолгу, ему хватает пары взглядов вскользь, и гномий король словно оживает на мятых листах бумаги. Бильбо рисует-рисует-рисует… свою шею в руках Торина — такую хрупкую, беззащитную под напором бешеной, страстной силы, свои изломанные пальцы в крупных, грубых ладонях. Он просто рисует. Ему самому не по себе от этих рисунков. И поэтому каждый новый Бильбо прячет на дно своего рюкзака — дальше от любопытных глаз Кили-Фили-Бофура-Нори… И от глаз Торина тоже. А потом случается это. Они останавливаются на ночлег на пустыре, открытом для ветров с одной стороны и каменной стеной гор — с другой. Костер давно затушен, но, хотя угли все еще дают немного тепла, Бильбо со своим спальным мешком устроился слишком далеко. От сырости и ветра у него начинается озноб, и он тщетно старается плотнее укутаться во влажный мешок и тоненькую, разваливающуюся на глазах курточку. К тому же, несмотря на осень, приближается гроза, и это пугает хоббита еще больше. Вдали уже виднеются яркие всполохи молний, рассекающие небо, да слышны пока еще приглушенные раскаты грома. Но Бильбо плотно зажмуривает глаза и пытается подумать о чем-то приятном, светлом, например о сборе яблок в Шире, когда стоит теплая ранне-осенняя погода, солнце еще ласковое-ласковое, теплое, а листья на деревьях только-только трогает золото… Очередной раскат грома заставляет его вздрогнуть и разлепить глаза. Тяжелые капли дождя редко падают то на лоб, то на щеки, то бьют по губам, и Бильбо чувствует, что готов подползти к хмурому, оглушительно храпящему Двалину, даже во сне обнимающему свой топор, и уткнуться ему в спину носом, только бы не видеть вспышек молний. Но если хоббит и думает об этом, это не значит, что он готов воплотить свои мысли. Лучше уж умереть от страха, чем дать этим гномам еще один повод для насмешек. Он смотрит в темное небо прямо перед собой и не сразу замечает, как рядом возникает мощная приземистая фигура Торина. Бильбо не столько узнает его в сумраке, сколько чувствует его присутствие внутренне, и от осознания этого у него внутри все обрывается. Торин протягивает хоббиту свой плащ, и тот понимает, что теряет дар речи. Все, что он может — отрицательно покачать головой, давая понять Королю-под-Горой, что помощь ему не нужна. И тогда Торин небрежно роняет плащ на него. И Бильбо забывает, как дышать. От плаща пахнет королем гномов, и это пугает до дрожи. Это действительно страшно. Пот, пыль, эль, травы — смесь, непривычная для хоббита. Так пахнут только скитальцы, у которых нет дома. Их одежда впитывает дожди, высыхает на солнце, ветшает… Запах крепкий, удушливый, а влажный мех, отдающий гарью, лезет в рот и неприятно щекочет кожу, мешая уснуть. Впрочем, Бильбо не хочет спать. Он накрывается теплым плащом с головой, радуясь тому, что плотная ткань не позволяет видеть ему молнии, режущие небо на части. Озноб проходит, и хоббит лишь изредка вздрагивает, когда раздается особенно громкий раскат грома. Но и это еще не все. Спустя некоторое время гроза все еще бушует, и Бильбо задумывается о том, каково сейчас Торину, стоящему в дозоре без плаща под проливным дождем и продуваемому ветрами. А потом он ощущает, что кто-то начинает возиться позади него, слышится звук раскатываемого спального мешка и тяжелое тело опускается совсем рядом. Бильбо знает, кто это, поэтому ему страшно раскрыться и обернуться. Он лежит, стараясь сопеть носом не слишком громко, и не двигаясь. Но когда часть плаща Торин перетягивает на себя, а Бильбо на бок ложится горячая ладонь — он вздрагивает. — Ты не спишь, — спокойно констатирует король, притягивая хоббита поближе себе. –Нн… нет, — голос у Бильбо то ли от долгого молчания, то ли от испуга срывается, звучит сипло, — что ты дел… делаешь? — Так теплее, — отзывается Торин, утыкаясь лицом куда-то ему в загривок. — Я не причиню тебе вреда. И он засыпает. А Бильбо так и ворочается без сна до самого рассвета, пока не затихает вдали гроза, а блеклые солнечные лучи не прорезают все еще серое небо на горизонте. А потом его глаза закрываются сами по себе. Последнее, что чувствует Бильбо — это тепло.