Осколки

Бильбо смешно щурится, морщит нос и улыбается — едва заметно, одними уголками губ. Перебирает свои бумажки, мусолит кончик карандаша, фыркает. Тихо переругивается с Бофуром (скорее по-дружески, чем всерьез), смеется над похабными шуточками Кили, внимает Балину. Бильбо — необыкновенный, и это раздражает Торина. Он отворачивается, чтобы не видеть полурослика. Внутри закипает непонятная темная желчная злоба, которая ищет выхода. И этим выходом кажется Бильбо. Торин сжимает кулаки, стискивает зубы — каким бы несуразным, неловким ни был бы хоббит, как бы он ни раздражал, ни путался под ногами и ни попадал в неловкие ситуации, он не заслуживает такого. Но если бы только было можно… Схватить за шею. Сжать хрупкое запястье. Ударить — до синевы, до крови. Услышать болезненный судорожный вздох. Вскрик. И шептать бьющие наотмашь слова унижения… — Смотрите-ка, ребята! — раздается звонкий, насмешливый голос Кили. У него в руках один из листков Бильбо, которым он размахивает, привлекая всеобщее внимание. Первым подлетает Фили, выхватывает, вглядывается в неизвестно-что и восхищенно присвистывает. — А наш взломщик полон скрытых талантов, — после добавляет он. — Отдай, — негромко просит хоббит, но его никто не слышит. Торин встряхивает головой, сбрасывая мрачное наваждение, и обращает внимание на Бильбо. Тот все еще сидит, опираясь спиной на ствол дерева, обхватив руками колени и не делая попыток вернуть свое. Волосы его встрепаны, плечи ссутулены, а губы плотно сжаты. И глаза… Торин никогда в жизни не видел такого взгляда — стеклянного, ненормального, больного, — словно подернутого пеленой. Но это не слезы. Это что-то другое. Боль. Нельзя так долго и так пристально смотреть на кого бы то ни было, но ничего поделать с собой гном не может. Злоба все еще внутри него, но сейчас это не так важно потому, что он чувствует его боль. Ему кажется, что ее можно потрогать руками. И от этого становиться сладко. Торин продолжает смотреть, поэтому не видит, как к Фили подходит Двалин, крепко берет его ухо и что-то втолковывает. А спустя пару мгновений листок оказывается вновь в руках Бильбо. Хоббит не благодарит Двалина, только поднимает на него свой странный взгляд и силится улыбнуться. Не получается. И это кажется Торину самым прекрасным зрелищем на свете. Вечером, когда последние лучи солнца кровавым отблеском ложатся на окружающий их лес, когда весело начинает трещать костер, когда все, уставшие за день перехода, принимаются готовиться к ночлегу, а Бильбо вновь сидит в одиночестве, прикрыв глаза, Торин не выдерживает. Он подходит ближе, всматриваясь в лицо полурослика, и замирает. Ресницы. Позолоченные солнцем, светлые, короткие волоски… к ним хочется прикоснуться — грубо провести пальцем по кромке, подуть на них. Ощутить их легкое присутствие на коже. Торин вздрагивает, ощущая такой же изучающий взгляд Бильбо. А затем, стараясь не выдать своего волнения, приказывает: — Покажи. Хоббит понимает. Он не возмущается, не спорит, а обреченно тянется к своему походному мешку и достает оттуда порядком потрепанный листок. А на нем — Торин. И сам полурослик. Оба словно ожившие в набросках и такие настоящие. Изломанный, блеклый Бильбо и яростный, яркий король гномов. Это странно. Горько. Жутко. У Торина пересыхает в горле: «Откуда он мог узнать?». Бильбо знает о злобе, терзающей Торина. Он неспроста это рисует. Но почему рядом он изображает себя? Торин всматривается. В своем близнеце он видит только напор. В близнеце Бильбо — только ресницы. Он отдает листок обратно. Хоббит берет его, презрительно скривив губы, окидывает взглядом свое творение, а затем встает и направляется к костру. Лист вспыхивает, и пламя в считанные секунды стирает изображение, превращая его в пепел. Торин возвращается на свое место и пытается заснуть. А перед глазами — ресницы.