***
Он видел её. Прекрасную, как сама любовь. Она летела среди серых домов, заставляя оживать всё и вся. Проснувшись, он сел за мольберт. «Что может быть интересного в вороне?» — спросили его жена, заплетая длинные, цвета вороньего крыла волосы в косу.***
Вдохновение уже несколько месяцев не посещало художника. Годы брали своё, но он уже реагировал на это гораздо спокойнее, чем в молодости. По крайней мере, так считали окружающие. Гуляя целые дни и ночи по улицам, он искал свою Музу, он звал ее волком в ночи и синицей при свете солнца. И он чувствовал её иногда, выходя в небольшую кухонку, где хлопотала жена, по вечерам, сидя с супругой у камина, ночами, чувствуя теплое, открытое только ему, тело. Но художник так и не мог понять, откуда шло это странное и больное чувство волнения. Проснувшись ночью в поту, он вскочил, быстро зажигая свечи. На мольберте заиграли блики: небрежный контур того, что должно стать его новым творением. Художник повернулся к кровати. Большие глаза цвета морской волны смотрели на него с удивлением и неким недовольством. Он выдохнул. «Это она! Она — моя Муза!» — кричал зараженный разум. Кисть запорхала по бумаге. Штрих — город. Большой серый город. Грязный, пыльный. Штрих — люди. Лица без выражения, без чувств. Жалкие куклы с еле видными нитками от тела к телу. Штрих — птица. Темно-синие, цвета морской пучины глаза. Крылья — темные-темные, словно безлунная, безвездная ночь. Кап — краски. Кап — картина зажила, запестрила. Кап — лица людей светлые и счастливые. Скоро нити будут обрезаны. Не сейчас. Не в данной жизни. Не в данной картине. Когда-нибудь... Жена встала. Забулькал чайник зазвенела посуда. Потом всё затихло. Изящная, но уже не такая молодая женщина стояла позади мужа и смотрела на мольберт. — Что может быть интересного в вороне? — спросила она, заплетая длинные, цвета вороньего крыла волосы в косу. «Моя Муза всегда была рядом», — подумал он. Кисть с глухим стуком упала на пол.