Sovenoks' Collide

      «Это как же, вашу мать, извиняюсь, понимать?»*       Примерно такую мысль совместно выдали мы с Ульянкой, когда дошли до медпункта.       А удивляться было чему: дверь медпункта была снесена с петель и аккуратно лежала метрах в шести от дверной коробки, прямо на траве, а ещё дальше, метрах в десяти, трава была основательно пропахана, а из кустов торчали чьи-то ноги в сандалиях.       Из медпункта вышел Сергей и стал неспешно обрабатывать дверные петли машинным маслом. То, что сама дверь, если её, конечно, снимали, не стоит прислонённой недалече, а валяется на траве чёрт-ти где, его нисколько не смущало.       С полминуты Сергей обрабатывал нижнюю петлю, закончил, встал с кортов, распрямился, потянулся и заметил нас:       — Какие люди — и без сопровождения! Семён, Ульяна, приветы, — он подошёл, улыбнулся и пожал нам поочерёдно руки, но взгляд его был холоден и внимателен, словно бы он смотрел на нас через оптический прицел винтовки.       Ульяна аж поёжилась.       — Проходите, чего как неродные? Я просто немного занят, извиняйте, чуть попозже пересечёмся, — улыбка никуда не исчезла, но и прицельный взгляд — тоже, разве что чуть мягче стал.       — Тут что, перестрелка была, или нападение какое? Кого он так внимательно пытается высмотреть? — поднявшись на цыпочки, прошептала мне на ухо Ульянка, вцепившись в правый локоть, когда мы миновали прихожую.       — Наверное, что-то сдохло в Датском королевстве, — пробормотал я. — Или кто-то. Он же на себя не похож!       Тем временем мы зашли в основное помещение.       — Тук-тук, есть кто дома? — решила поинтересоваться мелкая.       — Одну минуту! — раздался в ответ знакомый мелодичный голос, шедший откуда-то из боковых комнат. Насколько я помню, одна из них душевая, другая — изолятор.       Мы уселись на кушетку и принялись ждать, причём Ульяна — с нескрываемым интересом: отошла от встречи с Электроником. Наконец, дверь душевой открылась, и из проёма… вышла?.. выплыла?.. появилась та, что пришла Электронику во сне в ту ночь, когда возвратила его с края бездны обратно в жизнь. Вместо «маленького чёрного платья» на ней было лёгкое, дышащее, не стесняющее движений сине-зелёное платье до колен, обнажавшее стройные не стесненные чулками или колготами ноги в белых босоножках на низкой платформе. Свободно распущенные цвета воронова крыла волосы ниспадали на плечи и спину, обрамляя лицо, где живым блеском светились глаза с разноцветной радужкой — карий и зелёный — а полные чувственные губы обозначали лёгкую улыбку.       На нас пахнуло свежестью. Я замер, а Ульяна даже рот раскрыла от изумления.       Женщина воззрилась на нас и затем негромко рассмеялась, незло и так знакомо…       — Тётя Виола, вы… вы такая!.. — узнав преобразившуюся медсестру (а только медсестру ли?), только и смогла пролепетать Ульяна.       — Ну не всё же в белом халате, колготах и каблуках по кабинэту щеголять, пионеров смущать, да, девочка-ракета? — спросила в ответ Виола, в глазах её плясали смешинки. — Сама-то у себя ничего не желаешь изменить? — И смотрит так ласково-ласково — Игнасий Лойола удавился б от зависти, если бы самоубийство не считалось одним из смертных грехов.       Предложение звучало не то что бы двусмысленно — просто неясно, а потому смутило девочку:       — А… как? А можно?       — Нужно! — подмигнула Виола и, наклонившись — ткань зашуршала по гладкому телу, образуя такие формы и сочетания — хоть сейчас переноси на мрамор, сделав его мягким и податливым, как воск, — прошептала: — Меня кое-чему научила мастерица из поволжских немцев, фрау Тиссенгоф, в благодарность за… расскажу как-нибудь в другой раз, за что. Так вот, если ты позволишь… — и зашептала на ухо пионерке тихо-тихо, так, что ничего не разобрать. Ульяна слушала и, вконец засмущавшись, кивнула. — Вот и замечательно. А пионер пока поможет другому пионеру… — она сделала паузу и, повернувшись ко мне, прошептала на ухо так, что мурашки побежали по коже: — Поставить входную дверь на место. Будь терпелив, и увидишь результат.       О женщины!       Пришлось согласиться, и спустя пару минут мы несли дверь обратно к крыльцу, причём Сергей делал это явно без чрезмерных усилий, что было странно. Поставив около косяка и примерившись, мы подняли полотнище двери и несколькими точными движениями водрузили её на место. Сергей попробовал открыть-закрыть:       — Как влитая!       И действительно: не скрипела, не заедала — чуть ли не лучше прежнего!       Мы дали друг другу «пять». Шлепок по ладони был более чем чувствительным.       — А на это, — ткнул пионер пальцем на то место, где торчали чьи-то ноги и, кажется, начинали шевелиться, — не обращай особого внимания. — Сказано это было таким тоном, словно бы мы и не прекращали начатый разговор. — Понимаешь, — Сергей выглядел — и был — более чем серьёзным, — падаль нужно либо уничтожать, либо ставить на место, но ставить раз и навсегда. — Ноги повернулись — раздался чей-то знакомый стон — и совсем исчезли в кустах, медленно и неуклюже. — Иначе оно совершенно теряет края. «Это», как ты видишь, — он показал пальцем на кусты, — теперь не более чем кусок биомассы.       Не знаю, куда ещё бы мог зайти разговор и чем кончиться, но открылась дверь, и монолог Сергея был прерван… кем-то, смутно напоминавшим Ульяну-оторву. Виола, приложив усилия, раскрыла мелкую рыжую непоседу совсем с другой стороны: чуть изменённая причёска, удачно посаженная заколка, почти прозрачная бесцветная помада на губах, лишь подчёркивающая их розовый цвет, самую малость подведённые глаза — и вот перед глазами уже не угловатый подросток, а молодая девушка, через несколько лет раскроющаяся в привлекательную молодую женщину. И ведь повезёт тому, кто станет её второй половинкой!       А ещё еле слышный аромат духов, что-то совершенно новое, незнакомое; сама почти пунцовая от смущения, и непривычно-загадочная улыбка на губах…       — И запомни, девочка: духи ставятся по капельке за ушами и столько же — на запястье, совсем чуть-чуть, — донеслось ей вдогонку.       — Спасибо… — еле слышно проговорила преображённая девушка и ушла — не ускакала, ушла! — улыбаясь чему-то своему. И как-то неуместно теперь смотрелись на ней «эсэсэсэрка», шортики и сандалики. Возможно, она поняла это и сама. Поживём — увидим.       Мы всё ещё стояли на крыльце под впечатлением от увиденного.       — А сегодня вечером, между прочим, танцы! — объявила появившаяся на крыльце медсестра. Халат она так и не накинула на платье.       Вот так новость!       И тут прозвучал сигнал на обед.       — Так что же, молодые люди, выдвигаемся?       Нам оставалось лишь кивнуть, расправить плечи, выпрямить спины — свита готовилась сопроводить королеву.       Женщина подумала было идти с нами, но, внезапно к чему-то прислушавшись и отрешившись взглядом, промолвила:       — Вы, молодые люди, идите, а я… задержусь. Нужно кое-кого встретить.       На последней фразе голос её внезапно дрогнул.       Мы посмотрели друг на друга и, пожав плечами, отправились в путь.       До столовой надо было доделать ещё кое-какие дела. Обед не волк — никуда не убежит.

***

      Мы уже не застали — а потому не увидели и не услышали — вышибающего слезу воссоединения двух, казалось бы, безнадёжно и навсегда потерявших друг друга родственных душ — кошкодевочки и её любимой тёти, — но на обеде всех поджидал грандиозный сюрприз.