Фантомы

Не помню, кто мне это говорил — быть может, Хоббс или Елена, а может, кто-то из старших коллег в академии: «Если станешь полицейским, когда-нибудь наступит тот день, когда ты будешь вынужден решать, кому жить, а кому умереть». Я понимал, что это значит. То есть думал, что понимаю. Я думал, если уж мне суждено убить человека, это будет какой-нибудь преступник, который будет отстреливаться при задержании. Но я не мог и представить, что это будет девушка, прикованная к постели, за всю свою короткую жизнь не нарушившая ни единого закона. Хейзел Уильямс умерла на следующий день после того, как ее перевели в Медицинский центр Вашингтонского Университета. Она так и не дождалась органов для трансплантации, хотя находилась в самом начале списка. Может быть, просто пробил ее час, и ей было не суждено прожить долгую жизнь, даже если бы замысел ее матери осуществился. Кто знает? Я не дал этому свершиться, я стал для сестер рукой судьбы — и не жалею об этом. Чувствую ли я себя виноватым в смерти Хейзел? Да, несомненно. Но это вина, с которой можно жить. Если бы мне вдруг пришлось вернуться в тот день, я сделал бы все то же самое. Я бы выбрал Харпер. И даже не потому, что я старался исполнить свой долг служителя закона — а потому, что я ее любил. Я не мог допустить, чтобы она умерла. Поэтому я не раскаиваюсь, ни капельки. И даже больше: если бы все мои усилия пошли прахом, если бы я опоздал и увидел, что врачи уже сделали свое дело, и сердце Харпер бьется внутри грудной клетки ее сестры — я бы подошел к постели Хейзел, приставил бы пистолет к ее виску и спустил курок. Разумеется, после того, как убил бы врачей, медсестру и родителей девушек. Мне самому страшно, когда я об этом думаю, но я решил быть до конца честен с самим собой. Глубоко внутри меня дремлет необузданная ярость Дома Торетто, а также своенравие и гордыня Брайана О’Коннера. Я не могу притворяться, что не унаследовал это от них. Но вместе с тем не испытываю отвращения. «Мы те, кто мы есть» — говорил дядя. С этим ничего не поделаешь. Никто не идеален. Внутри каждого есть тьма. Но мы можем научиться жить в мире со своими демонами, держать их под контролем. Я узнал много нового о моем отце и о самом себе. Всегда чувствовал, что в истории, которую мне рассказывали в детстве — о том, как папу подослали к Торетто и как он разрешил Дому уйти — чего-то не хватает. Почему отец все-таки отпустил Дома? Почему не арестовал его? Ведь дядя был виновен. Став его другом, Брайан мог свидетельствовать за него на суде, постараться добиться смягчения приговора — но отпускать, нарушив закон, пустив под откос собственную жизнь?.. Теперь все встало на свои места. Это был поступок не друга, а влюбленного.

***

Я все еще был на больничном, когда до меня дошла новость о смерти Хейзел. Родственники собирались устроить похороны матери и дочери в один и тот же день. Разумеется, меня туда никто не звал, но я решил, что поеду. Ради Харпер. Я должен был ее поддержать. Поэтому я купил билет на ближайший самолет до Сиэтла и снова явился в дом Уильямсов. На этот раз от аэропорта я добирался туда на такси. Одетая в черное платье Харпер открыла мне дверь… замерла, словно увидев привидение, потом со слезами бросилась мне на шею. Я прижал ее к себе, вдохнул запах ее волос и даже успел один раз украдкой поцеловать в губы — до того, как в дверях появился ее отец. Джерри Уильямс ожидал суда у себя дома, выпущенный под внушительных размеров залог. Адвокат сдержанно поприветствовал меня и пригласил войти в дом. Он рассказал мне, что родственники его покойной жены (в частности, ее отец и двоюродный брат) взяли на себя все расходы и организацию похорон. И еще они твердо вознамерились не допустить туда ни самого Джерри, ни даже Харпер. Отец и дочь хотели присутствовать, если не в церкви, так хотя бы на кладбище, но сегодня утром, как раз накануне моего приезда, им позвонил отец Иден и строго-настрого запретил появляться. «Убийцам нечего делать на могилах своих жертв», — таковы были его слова. Закончив рассказ, адвокат тяжело вздохнул и развязал черный галстук, который он надел, собираясь на похороны. — Вообще-то, на счет меня они правы, — заметил он, убирая аккуратно свернутый галстук в карман. — Это я застрелил Иден — не собираюсь отрицать. Но Харпер?.. Она этого не заслуживает. Она так хотела проститься с сестрой! — Спокойно, пап, — сказала Харпер. — Я переживу. На кладбище можно сходить и потом. Я заметил, как ее пальцы судорожно стиснули подол платья. Протянув руку, я положил свою ладонь поверх ее крепко сжатых кулаков. — Ты не могла бы ненадолго подняться к себе? Нам с твоим папой надо кое-что обсудить. — «Иди поиграй», да? — невесело усмехнулась девушка. — Ладно. Не буду вам мешать. Расправив складки на платье, она встала и с гордым видом удалилась. Джерри проводил ее взглядом, затем повернулся ко мне. — Слушаю вас, офицер. Я коротко изложил ему суть дела. Было ясно, что адвокату осталось недолго гулять на свободе. Даже если его защитой в суде займется самый компетентный коллега, Уильямс все равно не сможет избежать срока за непредумышленное убийство жены. Но это еще не все: второе наказание — за участие в организации попытки убийства дочери, на этот раз вполне умышленного — скорее всего, будет представлять из себя гораздо большее количество лет за решеткой. — Сколько вам могут дать в совокупности?.. От четырех до восьми?.. — Может, и больше, — поморщился адвокат. — Все зависит от защиты. Но к чему вы клоните? — Вы уже решили, с кем Харпер будет жить до совершеннолетия? Джерри развел руками. — Это пока открытый вопрос. У нас возникли некоторые затруднения — мои родители уже умерли, а родственники Иден, как видите, не слишком-то жалуют Харпер. Собственно, они кое-что знали о ее планах относительно девочки. Нет, они не были соучастниками, но… Они знали и ничего не делали, понимаете? Как и вы, хотел сказать я. Джерри не вызывал во мне симпатии — я не мог перестать винить его в том, что он вовремя не заступился за дочь. Он тянул до последнего, хотя уже тысячу раз мог все прекратить. Из-за его нерешительности Харпер пришлось пережить весь этот ужас. — Поэтому я не хотел бы отсылать ее к ним, даже если бы они согласились. Но они не согласны. Так что… Попробую попросить кого-нибудь из друзей. — Моя семья желает предложить помощь, — произнес я. — Мы можем взять Харпер к себе. Если вы не против. Явно не ожидавший этого адвокат разинул рот от удивления, но быстро пришел в себя. Его взгляд сделался холодным, а губы презрительно сжались. — Спасибо за предложение. Но моя дочь слишком молода, чтобы сожительствовать с мужчиной. — С чего вы взяли., — начал я. — Ради бога!.. Я не лучший отец, но не настолько глуп, чтобы не заметить в ней перемену. Харпер недавно стала женщиной, и причина этому — вы. Невольно смутившись, я отвел взгляд в сторону. Но потом подумал: какого черта?! — Значит, вы беспокоитесь за нравственность вашей дочери, хотя совсем недавно были не против, чтобы ее растащили на органы? Мы с неприязнью уставились друг на друга. Кровь прилила к щекам Уильямса. — Ах ты., — но тут он осекся, видимо сумев совладать с гневом и взять себя в руки. — Послушайте, я понимаю, вы спасли ей жизнь, и я очень благодарен, но… — Я имел в виду то, что Харпер будет жить с моей матерью. Мия Торетто согласна стать ее временной опекуншей. Вытащив смартфон, я набрал мамин номер на экране и протянул его адвокату. — Вот. Можете с ней поговорить. Прямо сейчас, если хотите. Моя мать живет в Глендейле в собственном доме, у нее есть средства, чтобы заботиться о Харпер. Кстати, на счет меня можете не беспокоиться — я уже несколько лет живу отдельно.

***

— Эта девочка влюблена в тебя, — заметила мама, когда в день выписки из больницы мы простились с Харпер и сели в самолет до Лос-Анджелеса. — Я знаю, — ответил я, напряженно размышляя о том, что правильнее всего было бы сказать в таком случае. Особенно, если тебя спрашивает родная мать. Но Мия не стала упрекать меня или выяснять подробности. — Мое предложение остается в силе, — сообщила она. — Помнишь, что я говорила насчет Харпер?.. Она может пожить у меня, пока ее отец отбывает срок. Разумеется, если девушку это устраивает.

***

Харпер была согласна. После некоторых колебаний согласился и сам Уильямс. Забегая вперед, сообщу, что в течение последующих месяцев (а особенно после оглашения приговора, накануне отбытия Джерри в тюрьму) мы с Харпер выслушали целый список наставлений о том, как нам следует вести себя друг с другом. Видимо то, что я был копом, совсем не впечатлило адвоката. Полагаю, он продолжал видеть во мне того безумного юнца, который когда-то вломился к ним в дом, а затем и в больницу. Честно сказать, меня мало тревожило то, что он обо мне думает. Я вообще не слишком-то доверял ему после всего случившегося. Мне хотелось, чтобы Харпер была подальше от него, от этого жуткого дома и от той уродской семейки. Когда девушка наконец переехала к Мие, у меня отлегло от сердца. Ну, а в тот день я одолжил у адвоката его «бентли» и отвез Харпер на кладбище. Мы прибыли на место как раз к окончанию похоронной церемонии. Мы стояли в отдалении на холме, никем не замеченные, и ждали, пока родственники разойдутся. Потом Харпер спустилась вниз и положила по букету белых цветов на каждую могилу. — Думаешь, они меня ненавидят? — спросила девушка после продолжительного молчания. — Даже сейчас, после смерти? — Нет, — ответил я. — Сестре не за что на тебя сердиться. А твоя мама никогда тебя не ненавидела. — Но она… Ты же помнишь. — Думаю, она чувствовала, что поступает неправильно. Она пыталась убедить себя, что ты хуже, чем ты есть на самом деле. В глубине души она знала, что это не так. — Я не сержусь на нее, — ответила Харпер. — Я ее уже простила. Но дело в том… Тут она замолчала, но я понял, что она хотела сказать. Повернувшись, я взял ее руки в свои. — Можешь сделать для меня кое-что? — Да, конечно, — ответила девушка. — Для тебя — все, что угодно. То есть, ну… Ты спас мне жизнь, и я тебе обязана. — Только одно: обещай мне, что никогда не будешь винить себя в их смерти. Вини меня, если хочешь — но не себя. — Джек… — Просто обещай, — крепче сжав ее руки, я наклонился и поцеловал костяшки ее пальцев. — Потому что в тот день я все решил за нас обоих. От этой фразы так и несло самодовольством, но в тот момент я не мог придумать ничего лучше. Мне не хотелось, чтобы Харпер всю оставшуюся жизнь страдала от чувства вины. Она заслуживала быть счастливой. И я готов был сделать что угодно, чтобы так оно и было. Я подумал: если отец был для матери чем-то вроде эталона нравственности, то и я смогу стать им для Харпер. Мне вовсе не хотелось, чтобы она смотрела на меня, как на икону, но это все же лучше, чем наблюдать, как она погружается в депрессию. — Хорошо, — наконец ответила Харпер. — Обещаю. Но тебя винить тоже не буду. Ты для меня… Смутившись в очередной раз, она замолчала. Харпер явно не могла найти слов, чтобы выразить свои чувства. Но мне не нужно было слов — я понимал все и так. — Знаю, — сказал я.

***

Вот и все, что я хотел рассказать. Точнее, почти все. Разумеется, в тот день ничего не закончилось. Последовали долгие месяцы судебных разбирательств. Я давал показания против Салазара в суде Лос-Анджелеса и несколько раз летал в Сиэтл, чтобы свидетельствовать по делу Уильямсов. То же самое пришлось делать и Харпер. Во всем этом, конечно, имелась и светлая сторона. Мы не расставались надолго, и нам удалось еще не раз встретиться и поговорить с семьей Санчес, с друзьями Боно. Для них все вышло не так уж плохо: их всех действительно включили в Программу защиты свидетелей. Никто не сел в тюрьму. Карлоса похоронили, зато тяжело раненный Лука спустя некоторое время пошел на поправку, и накануне суда они с Юми объявили о своей помолвке. Вслед за ними то же самое сделали Дин и Изабель — из-за того, чтобы их не разлучили, ведь WITSEC разрешает брать с собой только близких родственников и членов семей. Поэтому Маргулис поспешно сделал Изе предложение руки и сердца. Через несколько месяцев, когда девушке исполнилось восемнадцать, они и правда поженились, уже в другом штате, под другими именами. Я упросил одного из агентов передать им открытку с поздравлениями, подписав ее «Джек Спилнер». Что касается меня, я остался в Лос-Анджелесе. Получил премию и благодарность от начальства, а вот значок детектива заработать не удалось. Как мне сказали, из-за моей «склонности совершать необдуманные действия и выходить за рамки дозволенного». Но я не особо переживал: стать самым молодым детективом Калифорнии — это была мечта Брайана, а не моя. Стараясь ее исполнить, я хотел таким образом почтить память отца. В утешение я твердил себе, что для него все закончилось гораздо хуже: его уволили, он пустился в бега. Хотя, если посмотреть на это с другой стороны, Брайан обрел несколько лет абсолютной свободы, в течение которых смог полностью посвятить себя любимому делу — уличным гонкам. У меня такой роскоши не предвиделось. Я не мог просто бросить все и сбежать, даже если иной раз и хотелось. У меня были мама, которой я обещал жить честным трудом, и девушка, о которой я обещал заботиться (пусть даже это обещание было дано самому себе). Да и работа в полиции, в целом, мне нравилась. Но первое время я сильно скучал по той жизни, которую вел, пока работал под прикрытием. Адреналин, свобода, андеграунд. Золотые деньки — понимаешь, что они были золотыми, только когда они безвозвратно миновали. Как-то раз я нагрянул в гости к дяде и за бутылкой пива и традиционным барбекю на заднем дворе попытался расспросить Дома о его собственных «золотых деньках» — времени, когда мир уличных гонок крутился вокруг него, когда они с Летти были молодыми, а папа только-только появился на горизонте. Как это обычно бывает у пожилых, Дом охотно пустился в воспомининия. Он рассказывал, а я сидел и слушал, лишь изредка задавая вопросы. Но в какой-то момент дядя все понял и, замолчав, недовольно покосился на меня. Так же, как иной раз в детстве, я попытался придать своему лицу самое невинное выражение. Дом не выдержал и рассмеялся. — Ладно уж, справшивай! Чего ходить вокруг да около. — Каким был папа? Для тебя?.. — тут же выпалил я, стараясь скрыть внезапно нахлынувшее смущение. — Можешь не отвечать, если не хочешь. Дом понял, о чем речь. Он много раз рассказывал мне об отце, с самого детства, но, разумеется, в то время я не подозревал, насколько они были близки. Помню, я часто спрашивал маму: «Ты сильно любила его? А он тебя любил?» Теперь пришел черед задать этот вопрос и дяде. Я понимал, что это ужасно глупо, но отчего-то не смог удержаться. Дом долго молчал, и я уж было решил, что он и правда не ответит. Но он вдруг вздохнул и тихо произнес: — Ласковым. Знаешь, как кот. На него невозможно было просто смотреть, не трогая. Наверно, поэтому между нами все это и случилось. Мне тут же вспомнилась Харпер, как она гладила меня по волосам. Надо сказать, я сдержал свой обет — коротко подстригся перед тем, как вернуться на работу. Теперь у меня был ежик. Харпер вначале этому не обрадовалась (так я казался старше), но вскоре привыкла. Более того, когда нам выпадал случай побыть наедине, девушка норовила тут же провести рукой по моим волосам, погладить меня по затылку. «Как шерстка у котенка», — посмеиваясь, говорила она. Тогда я начинал дурачиться и возражал ей: «Какой же я котенок? Я — лев, дикий и опасный». «Ты гепард», — отвечала Харпер. — «Ты всех быстрее». Больше я ни о чем не спрашивал. В тот вечер мы с дядей долго сидели молча, до самой темноты, каждый погруженный в свои мысли. Но теперь — я это чувствовал — мы понимали друг друга.