Фантомы

Что я бы почувствовала в момент смерти? Вскоре я получила ответ на свой вопрос: ничего хорошего. Среди тех, кто собирался делать пересадку, не было анестезиолога, только медсестра, которая обычно работала с ним в паре. Это именно она дала мне наркоз, но его оказалось слишком мало, поэтому я и проснулась, когда Джек стал меня откачивать. Если бы он меня не спас, я бы скорее всего очнулась от боли на операционном столе и погибла бы от шока. С другой стороны, если бы мне дали бóльшую дозу снотворного, я бы не смогла самостоятельно дышать и задохнулась вскоре после того, как Джек убрал маску. То есть, мне повезло — точнее, нам обоим. Пуля, попавшая в Джека, прошла насквозь, не причинив серьезного вреда. Как сказали врачи скорой помощи, с таким ранением его могли бы отпустить домой в тот же день, обработав и зашив рану. Однако О’Коннер потерял довольно много крови, а за несколько часов до этого получил сотрясение мозга, когда Марк стукнул его рукояткой пистолета по голове. Так что Джека после всех процедур оставили на ночь в больнице. Мне тоже пришлось ночевать на больничной койке — врачи опасались возможных последствий «пиратского» наркоза, который я получила. Кроме того, я пережила сильнейший стресс. По крайней мере, так мне сказали. Сама я чувствовала себя достаточно хорошо — разве может быть плохо после того, как ты чудом избежала смерти?.. Я была счастлива, что осталась жива. Нас с Джеком доставили на скорой в государственную больницу округа Вашингтон. Все врачи и медсестры, с которыми мне пришлось там иметь дело, были очень добры. Поначалу это казалось странным: я была абсолютно уверена, что заслуживаю презрения — за то, что не захотела пожертвовать собой и спасти сестру. Но мне сочувствовали, меня жалели. В тот же день я узнала, что моя мать умерла, а отец — задержан полицией. Папа застрелил маму в коридоре клиники, когда пытался вырвать у нее из рук пистолет. Пока что я старалась не думать о том, случайно это вышло или нарочно. Ясно было одно: они боролись друг с другом не на жизнь, а на смерть. Отец хотел, чтобы я жила. Джек тоже. Быть может, мама проиграла именно потому, что в решающий момент оказалась в меньшинстве. Несмотря ни на что, я горевала по ней. Прости меня, Харпер. Мы будем помнить о тебе до конца дней. Наверно, она и правда помнила бы обо мне. Может, она не любила меня так, как сестру, но все-таки она была моей родной матерью. Она готовила мне завтраки, провожала меня в школу. Разнимала нас с сестрой, когда мы дрались. Покупала мне подарки на день рождения и на Рождество… Но вместе с тем она была той же самой женщиной, которая хотела меня убить — которая родила меня, уже заранее зная, что отнимет у меня будущее. Она хотела убить Джека всего лишь за то, что он пытался меня спасти. Я думала обо всем этом, лежа на больничной койке. Заснуть никак не удавалось, хотя давно уже наступила ночь. В новой больнице я чувствовала себя в безопасности, но мне было очень грустно и одиноко. Ужасное прошлое, туманное будущее. Что меня ждет?.. Хотелось поговорить об этом — даже не обязательно об этом, о чем угодно. С отцом, с кем-нибудь из Санчесов, например, с Боно. Я вспомнила, как он первым подбежал к нам в коридоре, опередив отца и приехавших по вызову полицейких. Как он обнял меня, словно родную сестру, накинул мне на плечи куртку, а потом помогал врачам скорой помощи укладывать Джека на носилки. Я была бы рада, если бы он поехал с нами, но на выходе его опознали как объявленного в розыск и увезли в участок. Точно так же, как моего отца. Неужели их обоих теперь посадят в тюрьму?.. Надо бы спросить Джека — наверно, он знает. Подумав об этом, я решила встать и пойти к нему в палату. Мне очень хотелось его увидеть, хотя бы просто поглядеть на него. Возможно, он уже спит, поэтому я постараюсь вести себя тихо. Накинув куртку Боно поверх больничной ночнушки, я осторожно выглянула за дверь. Убедившись, что коридор пуст, я как можно быстрее прокралась к палате Джека и проскользнула внутрь. Кровать О’Коннера стояла напротив незашторенного окна — из него открывался точно такой же вид на ночной город, как из окна моей палаты. Свет был приглушен, Джек неподвижно лежал на постели, вытянув руки поверх одеяла. Его грудь равномерно вздымалась и опускалась, и я подумала, что он и вправду спит. Подойдя поближе, я замерла на месте. Джек был невероятно красив, даже сейчас — спящий на больничной койке. После всего пережитого его лицо заметно осунулось, скулы выделялись сильнее, чем обычно, а губы казались перебитыми. Но это ничуть его не портило — по крайней мере, в моих глазах. Мне он казался таким прекрасным, что было больно смотреть. Прекрасным и недоступным. Я с горечью подумала, что потеряю его. Мы больше не равны: он коп, он взрослый, старше меня на несколько лет. А мне даже нет семнадцати, и теперь ему об этом известно. Мы разные. Мы даже толком не знакомы, хотя уже успели спасти друг другу жизни. Тот, на кого я сейчас смотрю — если он вдруг откроет глаза, я даже не знаю, как к нему обратиться. Офицер О’Коннер?.. Но я знала лишь парня по имени Джек, который ходил со мной в одну школу, обожал скорость и крутые тачки. С которым мы занимались сексом на капоте машины, а потом купались голышом в море… Готова поспорить, офицер О’Коннер предпочел бы, чтобы этого не случилось. Но даже если так, я не могу перестать любить его. По-хорошему, надо бы в нем хоть немного разочароваться — чтобы легче пережить боль предстоящей разлуки. Но Джек не дал мне для этого ни единого повода, ни одного шанса. — Ну почему ты такой классный?.. — забывшись, прошептала я вслух. И чуть не подпрыгнула на месте, когда он издал короткий смешок. — Даже не знаю, — ответил он мне. — А что, я и правда классный? От смущения я готова была провалиться сквозь землю. — Прости, я не хотела… И вообще, я думала, ты спишь! Это нечестно! — Что нечестно? Не спать? — удивился он. Но сам улыбался, а глаза его весело блестели. — Не смейся! — пробормотала я, смутившись еще сильнее. Наверно, я кажусь ему глупой маленькой девочкой. — Не буду, — пообещал Джек. — Я рад, что ты пришла. — Правда?.. То есть… Как себя чувствуешь? — с трудом собравшись с мыслями, пролепетала я. — Наверно, у тебя все болит? — Мне дали обезболивающее. И снотворное. Только вот заснуть все равно не могу. — Я тоже. — Хочешь поговорить?.. Возьми стул, присядь. Я замешкалась. С одной стороны, мне очень хотелось остаться, с другой — а вдруг сюда войдет кто-нибудь из персонала и подумает бог знает что? Несовершеннолетняя девушка пробралась ночью в палату полицейского. Конечно, мы с Джеком сейчас не в том состоянии, когда хочется заняться сексом, но попробуй убеди в этом какого-нибудь ханжу! Черт бы побрал все эти дурацкие законы о возрасте сексуального согласия. Мне было известно, что в моем штате этим разрешено заниматься с шестнадцати лет, а вот в Калифорнии — только с восемнадцати. Но если сейчас мы оба находимся в штате Вашингтон, разве на нас не должны распространяться местные законы?.. Правда, Джек — полицейский. Наверняка для них существует какой-нибудь особенный запрет. — Не хочу, чтобы у тебя были неприятности, — сказала я, с опаской обернувшись на дверь. — Они у меня и так будут — но вовсе не из-за тебя, поверь, — ответил О’Коннер. — Там, в Лос-Анджелесе, я прихватил с собой Боно уже после того, как он был официально задержан. Он попросился поехать со мной в Сиэтл — и я взял его. Я тяжело вздохнула. Все-таки из-за меня. Но я не смогла заставить себя уйти. Вместо этого я подвинула стул поближе к кровати Джека и села. — Боно… Не знаешь, как он там? — Он воспользовался своим правом на звонок и позвонил мне. — В больницу? — Ага. Кстати, он передавал тебе привет. — У него все хорошо? — Ну, как сказать… Мы все подробно обсудили и пришли к выводу, что здешний больничный ужин все-таки вкуснее тюремного. Джек явно пытался пошутить, но я все же расстроилась из-за Боно. — Бедняга. Они теперь попадут в тюрьму, правда? Боно, его отец и друзья? Джек почесал подбородок. — Знаешь, мне не следует тебе говорить — обещай, что никому не расскажешь, ладно?.. Мое начальство согласилось включить их всех в WITSEC, Программу защиты свидетелей. Разумеется, если они дадут показания против Салазара. — Значит, их не посадят? — с надеждой спросила я. — Ну, какие-то сроки им дадут. Скорее всего, условные. Но Программа сама по себе похожа на домашний арест. Конечно, не в том смысле, что им придется все время сидеть дома. Их увезут в другой штат, выдадут новые документы, предоставят жилье и работу, даже снабдят деньгами на первое время… Но им придется несколько лет жить на одном месте, они не будут иметь права уехать куда-то без разрешения. И, разумеется, не может быть и речи о том, чтобы снова нарушать закон. Боно и остальным придется позабыть об уличных гонках. — Им это не понравится, — ответила я. — Я знаю. Но все же лучше, чем пылиться на нарах или быть убитыми подельниками Салазара. Санчесу и остальным придется потерпеть. Хотя бы несколько лет. К сожалению, это все, что я могу для них сделать. Конечно, мой отец в свое время сделал для дяди гораздо большее, но… — Постой!.. Так это правда? То, что ты рассказывал о дяде? — Ну да. Дом Торетто на самом деле мой дядя. Когда-то он грабил грузовики, а мой отец-полицейский помог ему бежать. Меня послали жить к дяде, чтобы было легче внедриться в банду, — тут Джек сделал паузу и пристально посмотрел на меня. — Моя фамилия не Спилнер, мне не восемнадцать, но история моей семьи, которую я тебе рассказывал — чистая правда. — Ох, — я подтянула ноги на стул и обхватила руками колени. — А то, что ты говорил мне тогда на пляже… Ну, про твоего отца и дядю… Смутившись, Джек отвернулся к окну и замолчал. — Это тоже правда, — наконец произнес он. — Я случайно выяснил это в тот вечер. Поверь, иначе я не был бы так расстроен. Я невольно напряглась, ожидая, что Джек сейчас скажет что-то вроде: «Я был не в себе; прости, что тебя трахнул — на самом деле я этого не хотел», но вместо этого он стал рассказывать о том, что впоследствии выяснил все до конца и помирился с дядей. Именно Дом подарил ему «ниссан», на котором они с Боно примчались за мной в больницу. Другими словами, от меня уплыл еще один шанс снять нимб с головы Джека. И в душе затеплилась надежда: а вдруг я и правда ему не безразлична? Но даже если так, сможем ли мы быть вместе? Не сможем, ответила я себе. Разные штаты, разные судьбы. Разница в возрасте. О’Коннер вернется к своей работе, а мне придется остаться здесь, в Сиэтле. Санчесов вскоре упрячут куда-нибудь в глушь, и я не смогу поехать с ними. Может, я буду жить с отцом. Или с сестрой — если она выздоровеет. — Магда, — вдруг произнес Джек. — А?.. — Имя Магдалена нравится мне больше. Оно тебе идет. — Правда? Я тоже так думаю. Знаешь, почему Родриго дал мне это имя? Он говорил, что так называется его родной город. В Мексике, штат Сонора. — А, знаю. И Джек вдруг негромко пропел: — От Ногалеса до Магдалены 60 миль святой дороги. И обещано тем, кто рискнет — Святой Франциск вашу душу спасет! — Брэндон Флауэрс! — воскликнула я. — Вот уж не думала, что ты знаешь. Мой папа его обожает. — Теперь, — сказал Джек. — Как только услышу эту песню, сразу же подумаю о тебе.

***

Нас выписали на следующее утро. Из Лос-Анджелеса к Джеку самым ранним рейсом прилетели его родственники: мама и дядя с женой, а также капитан полиции по фамилии Эванс. А у меня первым посетителем был социальный работник, который привез мне из дома одежду и сообщил, что отцу в ближайшее время назначат залог, чтобы папа смог вернуться домой и заботиться обо мне до начала суда — в противном случае мне потребуется опекун. Едва я успела одеться, как снова раздался стук в дверь, и появился Джек в компании всех Торетто. Я тут же позабыла, что осталась одна-одинешенька: все бросились обнимать меня, хлопать по плечу, справляться о моем самочувствии и высказвать соболезнования. Дом и Летти приветствовали меня так сердечно, словно я тоже была членом их семьи. Даже мать Джека, очень красивая для своего возраста женщина, которую я видела в первый раз, отнеслась ко мне доброжелательно. Если честно, я немного оробела, когда Джек представил ее мне — я была уверена, что она будет сердиться, ведь из-за меня ее сына подстрелили. Но Мия Торетто лишь покачала головой, когда я озвучила свои опасения. — Конечно, я переживаю за него. Но ты не должна себя ни в чем винить: Джек выполнял свой долг полицейского. Он был обязан тебя защитить. К тому же, все закончилось вполне благополучно. К моему удивлению, Мия быстро перевела разговор на тему уличных гонок и буквально засыпала меня вопросами. На какой тачке я участвовала в заездах? С кем я соревновалась? Какую систему впрыска закиси азота я предпочитаю?.. Потом я поняла, что Джек успел рассказать ей кое-что обо мне. Скорее всего, его мама вначале просто пыталась отвлечь меня от вчерашних событий и поднять мне настроение, но вскоре мы с ней по-настоящему разговорились. Когда Мия принялась увлеченно описывать машину, на которой она ездила в то время, когда познакомилась с отцом Джека, сын со смехом прервал ее и предложил сходить куда-нибудь в кафе и пообедать всем вместе, раз уж мы нашли общий язык. Я была не против. Чиновника из отдела опеки пришлось уговаривать, но в конце концов он дал добро, и я прекрасно провела время в обществе Джека и членов его семьи. На выходе из больницы дежурили репортеры, поэтому капитан Эванс договорился о том, чтобы нас выпустили с черного входа, а сам отправился общаться с представителями прессы — вместе с местными полицейскими, которые вели дело о моем исчезновении. После полудня мы попрощались с Домом и Летти — они вызвались перегнать Nissan GT-R обратно в Калифорнию, так как Джек еще недостаточно оправился, чтобы долго сидеть за рулем (сам он признался, что был бы рад это сделать, но кто бы ему позволил?). О’Коннер и его мать отправились в аэропорт, и мне захотелось проводить их. Тем более, когда я узнала, что Боно тоже там будет: его должны были посадить в тот же самолет и под конвоем отправить обратно в Лос-Анджелес. Я просто обязана была с ним увидеться: ведь он тоже многое сделал для мего спасения. Я снова уговорила попечителя, мне разрешили поехать. Мне удалось попрощаться с Боно, выразить благодарность и даже обнять его, невзирая на копов и наручники. В аэропорту все таращились на нас, но мне было все равно. После этого я попрощалась с Мией и Джеком. Я старалась держать себя в руках, и лишь в самом конце, когда О’Коннер уже стоял в очереди на посадку, не выдержала и спросила: — Мы ведь никогда больше не увидимся, правда?.. Мой голос прозвучал как-то уж слишком жалобно — совсем не так, как я хотела. — Конечно, увидимся, — несколько удивленно ответил Джек. — Да и не раз. Нам предстоит пережить как минимум два судебных процесса. Я свидетель в твоем деле, а ты — в моем. Боюсь, тебе придется не единожды слетать в Лос-Анджелес, чтобы дать показания. Ну, а меня вызовут в Сиэтл. — Я бы хотела не в суде, — собравшись с духом, решилась сказать я. — Не только. Я бы хотела… Как… как друзья. Джек взглянул мне в глаза, потом вдруг сунул паспорт и билеты в карман джинсов. Освободив руки, он шагнул ко мне навстречу и заключил меня в объятия. — Мы увидимся, — прошептал он мне на ухо. — Сходим куда-нибудь, покатаемся. Я не забуду о тебе, обещаю. Свяжусь, как только все утрясется. Не беспокойся: я узнаю твой номер, и найду тебя, где бы ты не была — ты знаешь, что я это могу. Уткнувшись лицом в рубашку Джека, я улыбнулась и с наслаждением вдохнула его запах. О’Коннер был такой высокий — мой затылок едва доставал ему до плеча. Рядом с ним я чувствовала себя маленькой и слабой, но вместе с тем — защищенной. Любимой и желанной, как никогда в жизни. — Береги себя, Харпер. — Ты тоже береги себя, Джек. Поправляйся.