Полтора метра счастья

Ёнгук застал жену за кормлением младшей дочери. Малышка впилась в материнскую грудь, ещё настолько крошечная в пеленках, что не помогала себе ручкой, как делают младенцы постарше. Хотя «впилась» не то слово, оно говорит о какой-то мощи и крепости действия. Детский ротик пил молоко с такой беззащитностью, что хрупкость Сандры становилась очевидной. Только мама давала ей жизненные силы и продолжала выхаживать её своей беспрестанной заботой, неусыпным вниманием и тем женским самозабвенным самопожертвованием, что способно сдвинуть горы. Мама и лекарства, если быть точным, продлившие пока что дни ребенка. Но это не излечило его окончательно, не сделало совершенно здоровым. Впереди ещё много трудностей, много сил придётся приложить для того, чтобы новый человечек превратился в человека. Ей немногим больше месяца, его крошке, маленькой девочке, и он, её отец, найдя средства для ликвидации первой опасности, сделает всё, чтобы ей исполнился год, два, пять, шестнадцать, он выдаст её замуж и хоронить будет она его, а не наоборот. Херин подняла на него глаза, поправляя халат на груди. В этот момент у него как раз уже сводило скулы от переизбытка эмоций, и сосредоточенные глаза супруги помогли прийти в себя. Раньше её голая грудь вызывала в нём однозначную реакцию, даже когда родилась Бомми. Теперь же он терялся в том, как должен себя вести. Он не чувствовал себя вправе отнимать у Сандры ни минуту маминого тепла и энергии, которой заряжаются все дети от своих мам. - Привет, милый! Будешь ужинать? – собралась уже подниматься с дивана Херин, придерживая сверток с Сандрой. - Нет-нет, сиди, я поужинал в ресторане, - остановил её Гук и присел рядом. «Хотя я обожаю, как ты готовишь, но я не хочу, чтобы ты пеклась ещё и обо мне, тратя последние силы» - подумал он то, что не хотел озвучивать. Обняв жену за плечо, он некоторое время, вместе с ней, смотрел на дочь, пока та не уснула, после чего заговорил шепотом: - Когда вошёл, было так тихо, что решил – все спят. А Бомми там так бесшумно катает свою тачку, что и не подумать! - Она очень смышленая, - Херин улыбнулась. – Заметил, что она как будто ощутила, что стала старшей сестрой? Такое ответственное лицо, когда показываю ей Сандру! - Она там ничего никуда не засунет? – обернулся Гук, поглядывая в манеж, где за всё время раздалось одно единственное приглушенное «бжжж». - Я убрала оттуда всё, что разбиралось и делилось на какие-либо части. Я её знаю, у неё всё откручивается и отламывается. Остался мишка и цельная бибика, у которой она ничего не оторвёт. – Пальцы Гука с нежностью, полной тоски по давно не исполняемому супружескому долгу стали поглаживать плечо Херин, в чем та сразу распознала желание и призыв, не настойчивый, ненавязчивый, но просящий. Она посмотрела на эти пальцы и дотянулась поцеловать их, после чего развернулась к лицу мужа: - Я уложу Сандру в кроватку. Пойдёшь в душ перед сном? - Я мигом! – поцеловал её в щеку адвокат, увидев, что жена не меньше него хочет близости. Её глаза не отказывали, а слова давали понять, что она скучает по его телу не меньше, чем он по её. Мужчина скинул офисный костюм ещё по пути в ванную комнату, пробыл там две минуты, за которые успел привести себя в порядок и оттуда, споткнувшись о лошадку-качалку, едва удержал равновесие, перепрыгнув через погремушки и напоровшись ступнёй на деталь от объемной мозаики. Сдержавшись, чтобы не вскрикнуть благим матом, Ёнгук стиснул зубы и, преодолев все преграды, достиг спальни, где Херин ещё стояла возле кроватки. Она окинула его взглядом через плечо, абсолютно голого, с татуировками почти по всему периметру торса и плеч. Каждый рисунок или надпись прятали какой-нибудь шрам, старое пулевое ранение или порез. Но ничто не портило для неё этого мужчину, такого умного, смелого, преданного и любящего, такого домашнего, каким его не знал никто, кроме неё. Наверняка его коллеги и люди из юридического круга, например, не подозревали, какую галерею искусств на коже можно увидеть, если его раздеть. Не собираясь долго кружить шмелем над цветком, Гук подошёл к Херин и положил ладони ей на талию, уткнувшись носом в изгиб шеи, где та переходила в плечо. Ощущая плавные формы через тонкую ткань халата, он скользнул по нему выше, пробрался одной рукой вперед, под запахнутую полу. Иступлено обхватив грудь, другой рукой он освободил длинные волосы жены, убрав заколку в сторону. Отвлекшись окончательно от заснувшей дочери, Херин развернулась к нему, и они принялись долго и, как безумно голодные губами друг друга, целоваться. Поцелуи подвели их к кровати, забираясь на которую Ёнгук сорвал халат с жены и откинул прочь. Увидев обнаженную Херин в одних кружевных белоснежных трусиках, он едва не кончил не начав. Налившаяся грудь стала больше, и на неё разве что не текли слюнки. Гук старался не накинуться на это всё, принадлежащее ему, как взбесившийся волк на мясо. Он напоминал себе, что временно делит это, местами, с Сандрой, и надо не растерзать их маму до изнеможения. Херин была божественно мягкой, податливой, родной, знакомой, и в то же время какой-то таинственно обновленной, скрывающей в себе очередную загадку жизни. Чтобы не беспокоить дочек, она закусывала губы и сдерживала стоны, когда он целовал её кожу от ключиц до пупка. Теперь у неё тоже был шрам, после кесарева. У него отметины оставались после борьбы за собственную жизнь, а у неё после того, как она подарила миру новую. Ёнгук покрыл десятком поцелуев подживший хирургический надрез, после чего стянул последнее прикрытие и, раздвинув ноги Рин, провел языком до самой чувствительной точки, с которой заиграл им, заставляя женщину выгнуться в спине и вцепиться пальцами в простыню под ними. Жаждая в первую очередь подарить наслаждение ей, а потом уже себе, Гук ухватил её бедра, скользящие под ним от невозможности удержаться на месте. Его язык действовал всё проворнее, подводя Херин к экстазу… - Подожди! – раздался её шепот. Адвокат не сразу услышал, вернее, среагировал на это, поэтому шепот повторился: - Подожди! – Подняв голову, он увидел Рин, приложившую палец к губам и призывающую к тишине. Гук вопросительно кивнул ей. – Мне показалось, что Сандра проснулась… - Муж посмотрел в сторону кроватки. Он ничего не слышал. - Тебе показалось. – Херин подождала ещё секунд десять, прежде чем сказать: - Наверное. Ты прав. Прости, - покраснев, она с извинением во взгляде посмотрела на него. – Продолжим? – Гук подтянулся повыше и вернулся к поцелуям из уст в уста. Теперь соприкасались их груди, а его правая рука, обхватив возлюбленную, прижала её к себе со всем пылом и страстью. Пальцы Херин пробежались по его спине. Когда-то она носила слегка отращенные ногти, но став матерью забыла о подобной роскоши, потому что можно нехотя поранить ребенка этими когтями львицы, подходящими только для красования одиноких или любовных игрищ с мужчинами. Член Гука был уже на подходе, готовый проникнуть туда, где не был уже два месяца. Мужчина сам начал постанывать от удовольствия, чувствуя низом влажное и теплое женское начало, когда Херин прикрыла ему рот ладонью и опять замерла, прекратив какие-либо движения. - Слышал? – Но на этот раз отрицать было нельзя. Он слышал. Сандру опять что-то побеспокоило, и она проснулась, начав сначала кхыкать, как обиженная чем-то, а потом расходясь и приближаясь к плачу. Голая и разгоряченная, Херин моментально забыла обо всем и, выскользнув из объятий мужа, через секунду уже была в халате, у кроватки дочери, доставала её, укачивала, напевала умиротворяющую колыбельную. Ёнгук перевалился на спину, туда, где только что под ним лежала женщина. Они не гасили ночник, поэтому в комнате всё было видно под приглушенным желто-персиковым светом. Темнота осталась только по углам, поэтому Гук закрыл глаза, прикрыв их на минуту ладонью. В уши лился ласковый голос Рин, убаюкивающей дочь. Он лежал и старался думать о чем угодно, только не о том, как трудно стало после рождения Сандры. Он не имеет права думать, что эта девочка принесла что-то нехорошее в их жизни. Он любит её, это его дочь! Но как она отличалась от Бомми, которая когда-то умудрилась ни разу не заплакать, когда он притащил её на мужские посиделки. Казалось, та чувствовала себя боссом на криминальной вечеринке, такое было выражение лица у этой задорной девчонки. Все его друзья хоть раз да повозились с ней, поиграли, получили от неё улыбку или смех. Даст ли когда-нибудь Рин в чьи-либо руки Сандру? Никогда. Это было ясно, как божий день. Ёнгук открыл глаза, потому что плач прекратился. Херин ещё медленно водила туда-сюда руками, как маятником, но дочка на них определенно спала. Надолго ли это теперь? Мужчина лег набок, подогнув верхнюю ногу и положив на её колено ладонь. Стояк наполовину упал. Думать о любимой женщине исключительно как о сексуальном объекте уже не получалось. И это мешало возбудиться вновь. Да и есть ли смысл? А если Сандра будет беспокойной всю ночь? Такое было, и не раз. Херин вернула девочку в люльку и, возвращаясь мыслями к тому, от чего оторвалась, хотя быстро не получалось, присела на кровать, с сожалением воззрившись на мужа. Они молчали. Каждый понимал, что невозможно заводиться по щелчку, и для интимной близости нужна атмосфера. Они не были юными и бездумными подростками, только изведавшими радость физического слияния – таким всё равно как, где и когда. Они были супругами, парой, которая уже пять лет вместе и не растеряла трепета и привязанности, они умели ценить какую-то особую церемонность и возвышенность каждого полового акта. Возможно, это одна из тех причин, по которой Ёнгук сходил с ума исключительно по этой женщине, по которой он не мог и не хотел удовлетворять себя другими; с Рин нельзя было заниматься любовью абы как, как придётся. С ней нельзя было делать то, что называется «трахаться». Каждый раз он знал, что лишнее слово, грубость, необдуманная резкость могут всё испортить, напугать, отвратить её от него, с ней нельзя «перепихнуться», как с какой-нибудь другой, захотевшей секса. Херин никогда не хочет секса самого по себе, он ей не нужен, если это не попытка материализовать любовь, если это не исполнение любви с любимым мужчиной. Да, она согласна была заниматься этим каждый день, и несколько раз в день, но потому, что у неё была потребность в нём, Ёнгуке, а не удовлетворении похоти. И вот теперь, когда у неё есть потребность матери следить за слабым ребенком, похоти неоткуда прийти, чтобы поддержать нужду в муже. Он отходит на второй план, и это закономерно. - Прости, - сказала Рин, положив свою руку на него, и мужчине стало стыдно за то, что она извиняется перед ним! Как будто ему всё равно на самочувствие Сандры! Как будто он не разделяет волнения! Как будто это не общее их дело! - Ничего, - только и смог мотнуть он головой. Херин осторожно взялась за полы халата и развела их, спуская с плеч. При этом, ему почудилось, на лице её была не радость от возвращения к прерванному, а принесение себя в жертву озабоченному мужу, который не понимает, что есть более весомые проблемы. Гук почувствовал себя Молохом, требующим подношений, и его передернуло от всего этого. Он отвёл лицо и встал. – Я не могу так, Рин, извини, - теперь попросил прощения он и, взяв со стула свой махровый халат, сине-зеленый, в полоску, надел его и вышел в зал. Бомми суетилась в манеже, не обращая внимания на то, что мимо прошёл папа, остановившийся ненадолго, чтобы полюбоваться девочкой. Потом он сел на диван, напротив темного экрана телевизора и, не включая его, так и сидел, думая о том, что всё наладится и пройдёт, что терпение всегда было лучшим оружием против неприятностей, что ему нужно углубиться в работу, забыться в отчетах и взять ещё парочку дел, да посложнее. Гук услышал, как Херин вышла из спальни и, тихими шагами, будто ступни её тонули в шелковых облаках, приблизилась к дивану. Он посмотрел назад, ощущая на себе её взгляд. Она теребила узелок поясочка на талии, с щемящим душу виноватым видом глядя на Ёнгука. Он примирительно вздохнул, показывая, что вовсе не в плохом настроении. Она тогда обогнула диван и приземлилась рядом с ним, положив ладонь ему на колено. - Милый… что я могу для тебя сделать? – неподдельно страшась, что является причиной семейного разлада, приняла всё на себя Херин. Гук устало хмыкнул. - Подливать мне бром в кофе? – Она хотела что-то ответить, опять прогоняя всё через сердце, но мужчина поспешил объяснить, что относится ко всему со здоровой долей юмора: - Всё в порядке, Рин, солнце моё. Я взрослый дядя, я не полезу на стену от того, что пару недель не поебусь. - Может, я могла бы… - Херин повела рукой по его ноге выше, крадясь к паху, который прикрывал халат. – Ну… помочь тебе быстро разрядиться? - Рин! – Он поймал её руку и вернул обратно на колено. – Ты хочешь, чтобы я себя совсем чмом чувствовал? Мне ничего не надо. И дрочить я ещё не разучился. – Она забрала руку, видя, что он не расслабился и, несмотря на браваду, проще ко всему этому не относясь. Опять принявшись мучить пояс, дергая его и мотая на пальцы, Херин отвлеклась от детей, которые хоть ненадолго покинули её голову. Брови сползли к переносице, обличая внутреннюю борьбу и работу мысли. Решившись на что-то, она начала: - Милый, а что… что если…. – Гук развернулся к ней всем корпусом. Она с болью в голосе изрекла: - Если бы тебе снять проститутку? Один раз… чтобы… - Видя, как темнеют его глаза и дергается вена на шее, оповещая об участившимся пульсе, Херин замолчала. Но надо же было как-то закончить фразу? А он молчит и смотрит на неё, как дикий. – Только не в подворотне какой-нибудь, где заразу всякую цепляют… - Гук хотел немедленно встать и уйти, но сдержался и усидел, однако тон его не смог скрыть оскорбленности и задетости. - Вот как? То есть, тебе всё равно уже с кем я буду спать? Лишь бы занялся чем-нибудь и не мешался? - Гук! – округлила глаза Рин. Она совсем не думала, что он так перевернёт её предложение-разрешение, которое стоило ей огромного надлома внутри. – Что ты говоришь? Да как же… Как же мне всё равно может быть?! - А как ты можешь такое мне предлагать?! – Он всё-таки встал, нависнув над женой, закрыв ей свет люстры, висящей над его головой. – Что это за шутки? Всё, что тебя волнует, это чтобы я никакой заразы в дом не принёс? Только это? Ты всерьёз благословляешь меня на постель с другой бабой? – Херин готова была задохнуться от боли. Стоило только представить, как Гук ляжет с другой в кровать, как он будет шептать другой на ухо его сальные словечки, как слезы набегали на глаза. Но она знала, что в таких условиях, какие были у них сейчас, ни один мужчина долго не выдержит, станет искать любовницу, развлечения на стороне. Так лучше посоветовать снять шлюху, к которой не привяжется, чем он пойдёт гулять глазами по знакомым, инстинктивно искать готовых и согласных среди равных себе, и заведет постоянную пассию для встреч. К тому же, Херин лелеяла другую мысль. Зная своего мужа, она надеялась на то, что разрешенное и озвученное не станет ему интересно. С каким упорством он скрывал от неё, что занимается темными делами некой банды, которую возглавляет! А когда многое открылось, частично потерял интерес к беготне по ночам. Так если ему позволить всё, он не станет пользоваться позволением? - Я просто хотела, как лучше, - опустила ресницы Рин, сумев не заплакать. Она знала и то, как её слезы действуют на Гука. Если она разрыдается, они уже не будут обсуждать проблему, как два равноправных партнера. Ёнгук упадет перед ней на колени и будет готов на всё, лишь бы она успокоилась, он выполнит любое её пожелание, уступит в любом споре, сдастся с потрохами. Так она никогда не узнает его мнения, его желаний, они все подчинятся воле Херин. - Для кого лучше? – сквозь зубы процедил Гук. Разрешение жены переспать со шлюхой было как удар под дых. Он ощутил, как уходит земля из-под ног, как он улетает в вакуум бесконечности, брошенный и ненужный. Он не интерпретировал её щедрого дара никак иначе, кроме «уйди и не приставай ко мне!». - Для тебя, - честно признала Херин. – Мне бы это принесло страдания. - Так неужели ты думаешь, что я когда-нибудь соглашусь на то, что принесёт тебе страдания? – задал вопрос Гук. Женщина повесила нос, поведя плечами. Он посмотрел на часы, висевшие на стене. – Ложись спать, Рин, уже поздно. Я уложу Бомми и тоже лягу. – Кивнув, она только сейчас прислушалась к своему телу, что оно устало, и хочет спать. Войдя в спальню, она проверила, что у Сандры всё хорошо, легла в постель и, коснувшись подушки, отключилась. Утром она обнаружила, что соседней подушки нет рядом. Отругав себя за то, что так беспробудно уснула, Херин сразу же свесила ноги, растрепанная и слегка помятая, выбежала в зал, где нашла Ёнгука, спящего на диване. Убрав журнальный столик, он поставил вместо него кроватку старшей дочери, и с ней за компанию сладко дремал. После завтрака он собрал Бомми, посадил в коляску и, когда Рин недоумевающе застала его за собственными сборами, пояснил ровным голосом: - Возьму её с собой в офис. – Адвокат завязал галстук и подмигнул улыбающейся дочери, подпрыгивающей сидя в предвкушении поездки. – Пусть учится азам законов и того, как их правильно обходить. - Милый, если ты думаешь, что я не справляюсь… - Он встретил её взгляд через зеркало. - Я надеюсь, что присутствие со мной дочери не даст тебе подумать, что я поперся на блядки и снимаю шлюх, - в пику жене выстроил тактику Ёнгук. Херин поняла, насколько глубоко задела его своим презренным великодушием. - Ебеня! – воскликнула Бомми, хихикая. Мать ошарашено уставилась на неё. - Гук?! - Вот, слышала? Кое-что в жизни она уже сечет. – Выходя из квартиры, он натянуто поцеловал Херин в щеку. Тогда она сделала то, что не догадалась предусмотрительно сделать накануне: поменяла себя местами с мужем и вообразила, как бы восприняла от него фразу вроде «иди, переспи с другим мужиком». Рин стало до того неприятно и жутко, что у неё даже волосы зашевелились. Господи, да скажи ей муж подобное, она бы места себе не нашла! Это значило бы, что он её не хочет, не любит, не ревнует, не дорожит ей, устал от неё и ещё сотни, тысячи других плохих вещей, которые говорят о том, что отношения исчерпывают себя. Херин только переварив это всё осознала, какую сделала ошибку. Впервые за пять лет совместной жизни с утра она не почувствовала привычного тепла и безграничной любви человека, которому так глупо умудрилась плюнуть в душу ночью. Поэтому когда Сандра заплакала, призывая маму к себе, та, конечно, поспешила к ней, чтобы успокоить, но сама рыдала так сильно и надрывно, что успокаивать впору было её саму. Рин очень хотелось бы удостовериться, что нанесенная мужу обида несильная, и не станет трещиной, которые, как известно, заклеить можно, но совсем ликвидировать – никогда.

***

Сунён нажала на звонок в давно знакомую ей квартиру. Открывать не торопились, а может, и вовсе не хотели этого делать, прикидываясь, что никого нет дома. Но девушка посмотрела на окна, когда подходила, и одно из нужных горело. Пришлось упорно жать снова и снова, пока не послышался поворачиваемый в скважине ключ. Дверь открывалась наружу, поэтому Сунён отступила, чтобы её распахнули. На пороге стоял Сольджун, обладающий необычайными способностями гипнотизер, которого так ценили золотые. Он был в одних кожаных штанах, со скрещенными на груди руками, но в глаза бросалась крупная пряжка ремня в форме буквы «Н», а не нагое подкаченное тело. Он с привычным ему пренебрежением окинул взглядом снайпершу и прислонился к дверному проёму. - Привет, лунатик. Какими судьбами? - Мне нужен Джело. - Скорее всего, он на Каясан, - ответил давний товарищ того, его учитель и наставник в области уличной магии и разнообразных фокусов. Ловкости рук Сольджун обучился в дополнение к гипнозу. Мало запудрить людям мозги, нужно суметь быстро этим воспользоваться. - Позови его, пожалуйста. - Отсюда до Кёнсан-Намдо не докричаться. - Я была на Каясан, - без охоты признала Сунён, не меняясь в лице. – Позови, пожалуйста, Джело. - Значит, он у Серина. - Я была в борделе. Позови Джело. – Она сделала шаг, обещающий вторжение в холостяцкое логово Сольджуна, но он тотчас выставил руку преградой, едва не заставив Сунён выбить о неё зубы, оказавшиеся на этом уровне. - Какая напасть с тобой приключилась, что я не могу влиять на твоё сознание? Это иногда жизненно необходимо. - Напасть случилась с тобой, раз ты можешь влиять на сознание других, - хмуро, снизу вверх проворчала Сунён. - Чур тебя! Какие напасти? Я даже простудиться боюсь, вдруг талант улетучится? - Не будь таким суеверным, - закатила бы глаза девушка, если бы ей были свойственны мимические и жестикулярные выражения эмоций. Но так она смотрела в одну точку, не дергаясь, не шелохнувшись. - А ты сама прямо-таки ни во что не веришь? - Я верю, что если я пальну из винтовки, то улетучится всё: таланты, бездарности, больные и здоровые, красивые и страшные, богатые и бедные. И, по опыту, никому ещё не помогло ношение кроличьих лапок и других талисманов на удачу. Позови Джело. - А ты всё такая же. Но кто тебе сказал, что он у меня? – Молодой человек, которого так требовала Сунён, появился в прихожей Сольджуна за его спиной. - Пусти её. – Друг опустил руку, и девушка вошла, быстро оглядев неизменившееся жилище, в котором когда-то бывала гораздо чаще. – Ты давно прилетела в Корею? - Около недели назад. – Сунён продолжать общение с парнем, который лишил её, пусть и невольно, невинности, давалось легче, чем ему. Глаза Джело виновато отводились, смущено прятались, растеряно искали, на чем остановиться. - Что-то случилось? - Я искала тебя, чтобы поговорить. – Они оба посмотрели на Сольджуна, ожидая от того понимания их немоты. - Я бы предложил выпить вина за встречу, - среагировал гипнотизер. – Но я принципиальный трезвенник, как и Джело. - Ты снова не пьёшь? – догадалась о причине отказа от алкоголя Сунён, и где-то глубоко в душе даже расстроилась. - Выпивка – зло, - абстрактно отмахнулся Джело. - Можете пойти в спальню и там поговорить, - указал Сольджун на отгораживающий комнату от коридора норэн, черный с белым иероглифом. – Только не профанируйте мой альков, - предупредил он и ушёл на кухню. Оставшаяся пара, несмотря на то, что между ними было, неуверенно и неловко вошла в опочивальню гипнотизера. - И… о чем ты хотела поговорить? – Джело не мог долго терпеть тишину в обществе Сунён. Ему казалось, что в этот момент она обязательно крутит в голове что-то такое, о чем ему не хотелось бы знать. Даже если это план очередного убийства, он всё равно не сторонник подобных кровавых вещей. - У Гука родилась вторая дочь, - без каких-либо вступлений и объяснений, сообщила кузина названного. - Я знаю. Слышал от парней. - У Шиллы с Химчаном детей не будет. - Это я тоже знаю, к чему ты всё это говоришь? – прислонился Джело к стенке рядом со шкафом-витриной, в котором красовалось изысканное японское оружие, целая коллекция, увеличившаяся за тот год, что Сунён тут не была. - Им нужен наследник, вот к чему я это говорю! – девушка подошла впритык к другу, которого так горячо и безответно любила. Каждый раз, когда она подходила так близко, ему делалось не по себе. Не всегда, а именно с таким взглядом, в котором был какой-то приговор, что-то решенное ею по отношению к человеку. Что не говори, а киллер – это тот же палач, и профессия накладывает неизгладимый отпечаток на личность. - У Гука он наверняка будет… - Он сказал, что больше не намерен заводить детей. Слову Гука можно верить. - И дальше что? – Джело не мог увязать себя с проблемами клана покойного Джунвона. Его зачем в это суют? К тому же, его бесил фанатизм, с которым Сунён относилась ко всей этой преемственности, к легенде и легендарности. - Я остаюсь. - Где ты остаёшься? – не сообразил сразу Джело. - Гук не хочет, Хим не может. Остаюсь я. Я могу родить сына. – Глаза Сунён прожгли молодого человека насквозь, и больше ему ничего объяснять было не нужно. Нет, не только поговорить она с ним хотела. От разговоров дети не рождаются. Джело отступил бы ещё, если бы уже не вплавился в стенку, ища пути капитуляции. Он предпочел замолчать. Если повезет – чему не бывать, конечно, даже в параллельной Вселенной, - то Сунён забудет о его существовании и уйдет. – Ты сделаешь мне ребенка? – Спросила она то самое страшное, что уже ждал Джело. - Ты с ума сошла. Детей по заказу не делают, Сунён. - Делают, и ты это знаешь. - Хорошо, для этого есть банки спермы, но я в доноры не нанимался! – начал злиться парень, боясь, что Сольджун услышит суть этой беседы. Это будет настоящий ужас, если весть о том, что Сунён требует её оплодотворить, разнесется по всем его товарищам и знакомым. - Я не хочу рожать отцу внука от неизвестно кого. Там же не предоставляют информацию! - Да я то чем лучше, чем неизвестный некто? – приложил ладони к груди Джело, немного ссутулившись, чтобы быть ближе по росту к Сунён. – У меня родители - пьяницы, а я безработный безответственный жулик! Какой из меня отец?! Боже, да о чем мы говорим? Это даже двух слов обсуждения не стоит! - Ты будешь идеальным отцом. Для моего ребенка. - Не буду! Стань суррогатной матерью для Химчана, он же наследник Джунвона! - Ты хочешь нашпиговать меня спермой брата? – прищурилась Сунён. Джело осекся. - Я забыл, не подумал. Прости. - Но ты был близок к истине. – Она взяла его ладонь в обе свои и стиснула. – Мне тоже некогда будет воспитывать ребенка, я для этого не предназначена. Мы с тобой не будем скованы этим ребенком, мы будем свободны. Мы отдадим его Шилле и Химчану. – Джело за секунду сменил выпученные глаза на нахмурившиеся, над которыми нависли сурово брови. – Они ведь хотят стать родителями. Так пусть воспитывают! Таким образом, он будет по крови родным Химчану. А твоя Шилла, как ты думаешь, ей приятнее будет усыновить чужого, или всё-таки твоего? - Она не моя, - только и смог поправить Джело после паузы. Сунён проигнорировала это. - Если ты не хочешь сделать счастливой меня, – «А возможно ли это, сделать тебя счастливой? - подумал Джело – Не родилась ли ты неспособной даже смеяться?» - То подумай о своей Шилле. Она мечтает о материнстве. Она хочет ребенка, и если его ей подаришь ты… - Ты хочешь сказать, подарю тебе? – хмыкнул Джело, отличив маскирующийся корыстный интерес Сунён. - Я не скрываю своего желания. Я назвала тебе лишь ряд последствий, выгодных и другим людям, но относительно меня, да, всё обстоит именно так. – В спальню, неся на подносе три пиалы с зеленым чаем, вошёл Сольджун. Под его появление девушка закончила свою речь теми словами, которые хотел бы вычеркнуть из людской памяти Джело: - Сделай мне ребенка. - Но, увы, это гипнотизер умел стирать людям те или иные воспоминания, а вот промыть ему самому мозги было невозможно. От изумления чуть отшатнувшись назад, Сольджун всё-таки удержал поднос в крепких руках, но, когда его заметили и посмотрели на него, шутливо бросил: - Только, прошу, всё-таки не на моей кровати, ребята.