Подо льдом

Бешенство, что охватило меня, не передать словами. Под каким-то предлогом я ушёл с террасы и до поздней ночи шатался по окрестностям, пытаясь стравить гнев. Я прекрасно понимал, в чём дело: Абакумов собрался получить всё. Фамильный концерн, власть, а теперь вот незакрытое желаньице из юности. Поступи он так два года назад – это был бы почти подвиг, теперь же – прихоть богача, который привык получать всё, что захочет. И это в то время, когда я собирал обломки, чтобы с огромным трудом построить из них новую жизнь. Сам его приезд выбил меня из колеи. До сих пор я бессознательно считал, что, уехав на Драконье побережье, будто переместился в другое измерение. Но теперь стало ясно, он и я живём в общем и довольно-таки тесном мире. Возможно, осознания этого как раз и не хватало для завершения моей повести – и этапа жизни. В общем, я решил дать себе время. Тем более что пришла пора возвращаться в город и готовиться к новому сезону. В один из сентябрьских дней я тренировался с «драконами» на стадионе – огромной раковине из металла, выстланной зелёным газоном. Мы договорились с Бодхи встретиться после тренировки. «Янош, тебя тут искали», - крикнул мне кто-то из работников стадиона в фойе. «Вижу», - отмахнулся я. И безо всякого предчувствия вместе с поджидавшим меня Бодхи вышел в солнечный день. - Какие планы? – спросил Бодхи. Мы неторопливо брели среди народа, что вечно кучковался у стадиона. - Давай сначала перекусим... - сказал я, бросив взгляд вперёд. Невероятно, но в первый момент я его не узнал, отметив лишь мужчину не из местных, что смотрел прямо на меня. Затем сердце застыло и тут же едва не выпрыгнуло из груди: - ...а потом можно сходить на ту выставку в Пагоде вечной весны, - закончил, не меняя тона. Перед нами стоял Абакумов. - Здравствуй, Янош! И... Бодхи, да?.. – Он шагнул навстречу, и уголки его губ дёрнулись. Мгновение я смотрел сквозь него, а затем пошёл было дальше. Но Бодхи, остановившись, восторженно завопил: - Княж Абакумов! Вы снова у нас?! - Просто Вадим. Я приезжал в августе, как раз в день рождения Яноша, - он отвечал Бодхи, но смотрел на меня, - но его тогда не было в городе. - Вы к нам надолго? - Думаю, да. Моя компания разрабатывает робота, и завершающий этап пройдёт на базе местного центра. Запускать тоже будем отсюда. - О!.. – Наконец сообразив, что ситуация щекотливая, Бодхи умолк и покосился на меня. Повисла пауза. Пользуясь случаем, я разглядывал Абакумова. Тон его был приветливым и спокойным донельзя, будто все мы – добрые знакомые, но движения – несколько рваными. Выглядел тоже не ахти. Густые волосы подстрижены слишком коротко и немного топорщатся. Вместо строгого костюма – рубашка с короткими рукавами. На ногах – открытые сандалии, как у школьника. - Вадим, - проронил я. - Что тебе надо? Он переступил с ноги на ногу. - Раз уж... нас свело в одном городе, к чему друг друга избегать. Я хотел поздравить тебя с днём рождения. Абакумов достал прямоугольный свёрток и протянул мне. - Пойдём, Бодхи, - сказал я. На Бодхи было жалко смотреть. Местные не выносят грубости, а не принять дар – вообще из ряда вон. Тем более что Абакумовым он восхищался. - Как замечательно! – бросив на меня укоризненный взгляд, Бодхи схватил подарок. – У Яноша руки заняты. Да чтоб тебя!.. А Бодхи уже развернул упаковку, и вдруг глаза его вспыхнули: - Васильковая летопись! Какая древность! Неужели подлинник? - Самый что ни на есть, - произнёс Абакумов, не сводя с меня взгляда. – Когда-то ты был ею очарован, Янош. Надеюсь, подарок придётся по вкусу. - Прошлое меня больше не интересует. Только настоящее и будущее, - процедил я, чувствуя, как от гнева темнеет в глазах. Пытаться всучить вещь, под предлогом которой я когда-то впервые переступил порог его дома, - это надо не иметь или мозгов, или совести. Я отвернулся и зашагал прочь, но затем, будто вспомнив, бросил через плечо: - Кстати, как дела у Натана? - Мы остались друзьями, - ответил Абакумов. – Но вместе больше не живём. Несмотря на бешеное сердцебиение, во время этой нежданной встречи я чувствовал себя поразительно хладнокровным. Зато теперь – дрожали руки, а перед глазами всё плыло. «Два года, - вертелось в голове. – Спустя два года он здесь…» Бодхи догнал меня за углом и некоторое время молча шёл рядом, прижимая к груди украшенный инкрустацией фолиант. - Янош, что делать с книгой? – наконец сказал он. – Она стоит целое состояние. - Оставь себе или выбрось. Я её не приму. Я ждал, что Бодхи начнёт спорить, но вместо этого он задумчиво произнёс: - Из-за своего робота Абакумов перебрался поближе к орбитальному лифту, это понятно. Но зачем он искал встречи с тобой? - Чтобы почувствовать себя добреньким. Какие бы подлости люди ни творили, они хотят быть хорошими. Хотят верить, что те, кого они предали, на них не в обиде, и вообще всё было к лучшему. Бодхи искоса посмотрел на меня. - Мне казалось, я знаю твою историю с Абакумовым. Но, похоже, что нет. - Я расскажу, - пообещал я. – В другой раз. И, пробормотав извинения, ушёл. Кое-какая мысль не давала покоя. Добравшись до дома, я позвонил Агнии, с которой все эти годы поддерживал связь. - Это правда, что Абакумов и Натан разбежались? – спросил в упор. - Давно уже. Где-то через полгода после того, как… - она замялась. - Понятно. - У меня был порыв тебе рассказать, но ты ведь сам говорил, что не хочешь ничего знать. - Да, говорил. Отключившись, я провёл рукой по лицу. Значит, правда. Когда-то я так себя изводил, представляя их близость, но теперь новость об их разрыве почему-то не удивила. Абакумов сам тогда признал, что дело не в Енотике. Он просто искал себе поддержку, когда наша связь стала угрожать его положению. А Енотик мечтал о реформах и был готов по старой памяти эту поддержку оказать. Я мог бы узнать у Агнии, есть ли у Абакумова кто-то, но меня это не интересовало. И всё же встреча эта сотрясла меня до основания. Разрыв наш был не то чтобы неожиданным, но молниеносным. Один краткий разговор в ещё не рассеявшемся чаду взрыва, под хруст битого стекла. А потом я два года копил в себе гнев и обвинения, которым не было выхода. За каким чёртом я сейчас разыграл это хладнокровие?! Да надо было вмазать ему в рожу, швырнуть книгу в грязь, самое меньшее – высказать, за кого я его считаю. Ещё меня взбесило, что Абакумов многое знал о моей жизни. Например, про Бодхи. Я тоже решил восполнить пробелы, но ничего путного не выяснил. Отставка с поста премьера, выход из семейного бизнеса, собственный проект «Европа». Судя по всему, готовить его Абакумов начал ещё в годы премьерства, используя научные силы концерна. Результаты давнишних исследований и современные достижения позволили решить почти все вопросы. Запуск летательного аппарата, который доставит на Европу криобота для исследований подо льдом, был делом нескольких месяцев. В последующие дни я более-менее взял себя в руки, но внутри звенела взведённая тетива. Вот бы увидеть его снова и поквитаться. Где-то через неделю я, как заведено, отправился ужинать в кафе. Пошёл раньше обычного, чтобы не пересечься с нашей компанией и побыть в одиночестве. Низкое солнце грело ещё по-летнему жарко, и с пляжа долетали весёлые голоса купальщиков. Терраса была почти пустой. Но стул у моего столика оказался кое-кем занят. Свернувшейся улиткой кошкой. Чёрно-белой. В ровную-преровную полосочку. Я остолбенел. - Зёбра?! Откуда ты тут?.. - Пока не привыкнет к новому месту, приходится таскать её с собой повсюду, - раздался голос. – Иначе будет часами завывать, как койот. Я рывком обернулся. Позади стоял Абакумов с двумя чашками кофе. - Разумеется, ты нашёл это кафе случайно. - Нет, Янош. – Он поставил чашки на стол, немного пролив, и вскинул на меня взгляд. – Не случайно. Мне очень надо с тобой поговорить, пожалуйста. Кровь застучала в висках. Вот он, шанс свести счёты. - Ладно, - согласился я легко и тут же опустился на свободный стул. Помешкав от неожиданности, Абакумов сел напротив. Некоторое время мы оба молчали. Он был в той же рубашке, что в прошлый раз, и было видно, как в расстёгнутом вороте бьётся жилка. - Ты возмужал, Янош. - Так что ты хотел сказать? – перебил я. - Может... закажешь что-нибудь? - Говори, что надо, или я ухожу. Тёмная пружина внутри свернулась почти до упора, но я ещё держался, желая, чтобы прежде он показал себя во всей красе. Абакумов молчал, и я привстал напоказ. - Янош! – Положив руки на стол, он подался ко мне и набрал в грудь воздуха. – Я хочу попросить у тебя прощения, вот зачем я тебя искал. – Я медленно сел. – Я понимаю, что поступил с тобой дурно. И тогда тоже понимал. Всё это время, которым я обязан тебе, меня это тяготит. Он умолк на миг и, посмотрев мне в глаза, выговорил: - Если можешь, прости меня. Я откинулся на спинку, чувствуя, как теснится в груди. - Значит... сейчас ты бы так не поступил? Абакумов замялся. - Поступил, - ответил наконец. И, увидев, как изменилось моё лицо, заторопился: - У меня был долг перед семьёй, партией, перед страной, прости господи. У меня был долг, и я должен был его исполнить. - У тебя был долг, - повторил я. Пружина сжалась ещё – и развернулась рывком. - А передо мной, значит, у тебя долга не было?! – выплюнул я, треснув кулаком по столу. Зёбра подпрыгнула, а с соседних столиков заоглядывались, но это уже не имело значения. - Мне было семнадцать! Ты был старше, опытней. Ты должен был заботиться обо мне, защищать. А ты выбросил меня, как вещь, чуть только запахло жареным! Я попал в чужую страну. Не зная языка, без друзей, без всего! Боже, да я мог погибнуть, а ты бы узнал об этом разве что из новостей!.. Я задыхался. Абакумов кусал губы, но тут подался вперёд. - Мне нечего возразить, Янош. Но последнее – это не так. У меня есть связи на Драконьем побережье, поэтому-то я и устроил твой переход сюда. Как мог, я за тобой приглядывал. Знал, что в первые месяцы ты был сам не свой. У меня камень с души упал, когда ты ожил после знакомства с этим мальчиком, Бодхи... То, что он за мной следил, только подлило масла в огонь. - Да! Теперь у меня есть друг! И ты «этому мальчику» в подмётки не годишься. А ещё у меня была куча любовников. И всем им ты тоже в подмётки не годишься. Абакумов отстранился. - Ну-ну, Янош, не нагнетай. Нам было хорошо вместе. - Может, тебе и было. А мне – просто было не с кем сравнивать. Много я понимал: ходил за тобой хвостом и смотрел снизу вверх. - Да никогда ты не смотрел на меня снизу вверх! – сверкнул Абакумов глазами. Так я и знал, что надолго его покаянного настроя не хватит. - Открою секрет – смотрел. Ещё бы: взрослый умный богатый мужик и пацан из приюта. - Боже, Янош! Вот уж в чём-чём, а в этом ты не переменился. Всё так же воображаешь себя обездоленным мальчиком из детдома. Да когда ты там был-то в последний раз?! - Какая разница, когда? – ощетинился я. – Ты там вообще никогда не был. Абакумов откинулся, скрестив на груди руки. - А вот и был. Свой посёлок ты бы сейчас не узнал: бараки снесли, построили новые муниципальные дома. Приют в райцентре отремонтировали, детей там стало вполовину меньше. Надо признать, он меня огорошил. - Ну, надо же, - пробормотал я. – Новые дома. Вот уж теперь все точняк счастливы. - Понятия не имею, счастливы или нет. Но страдать тоже лучше в чистоте и тепле, - отрезал Абакумов. – Янош, я пошёл в политику не для того, чтобы причинить тебе боль. Вместе с другими я кое-что сделал, кое-что хорошее. Многие люди мне благодарны. Гнев мой полыхнул с новой силой. - Может, ты и впрямь помог миллионам, но сделал это за счёт моей судьбы. Ты меня предал, и ничто этого не изменит, - бросил я ему в лицо, и он вздрогнул. – За каким чёртом ты ко мне заявился?! Неужто вправду ждал, я стану тебя восхвалять? - Я заявился не поэтому, Янош, - с внезапной усталостью ответил Абакумов. Отодвинув стул, встал и облокотился на перила террасы. На меня тоже навалилось опустошение. Солнце только что закатилось, и люди разбредались с пляжа. Царил светло-синий сумрак. Ещё без звёзд – но на западе ярко сверкала Венера. А в стороне – желтел Юпитер. - Аппарат полетит через месяц, - вдруг проронил Абакумов. – Для этого тысячи людей по всему миру работают день и ночь. И научные корифеи, и совсем молодые девчата и парни. Иногда мне кажется, будто я их ровесник. На самом деле, я уже не гожусь для разработок, слишком многое пропустил. Но я смог собрать всех их вместе, увлечь общей целью. И это ничуть не хуже. До чего же хочется узнать, что там, подо льдом!.. - Может, ничего, - безучастно ответил я. Будто не слыша, Абакумов повернулся ко мне. Прохладный бриз с океана разметал его волосы. - Янош! Я сказал правду: я расстался с Натаном, и с тех пор у меня никого не было. У тебя тоже никого нет, я знаю. Когда-то мы были с тобой близки как никто. Почему бы... - он запнулся. Потрясённый, я поднял на него взгляд. - Почему бы нам не попробовать снова? – закончил Абакумов. - Ты... хочешь меня вернуть? Он только кивнул. Мгновение мы смотрели друг на друга. Затем на террасе вспыхнули светильники, и Абакумов моргнул. А я – расхохотался. Смеялся долго и с надрывом. - Вадим, это слишком даже для тебя. Но не могу не оценить системный подход к выбору любовников: один – для политики, другой – для науки. Он попытался возразить, но осёкся, когда я сказал: «Я никогда тебя не любил». Я поднялся на ноги и, опёршись о стол, повторил, чётко выговаривая слова: - Я никогда тебя не любил. Ведь мой Вадим не предал бы меня ни за что. Человек, которого я любил, существовал только здесь. – Я постучал себя по лбу. – А ты для меня никто. У меня нет к тебе не то что искры симпатии, а даже уважения. И единственное, что мне от тебя надо, это чтобы ты оставил меня в покое, раз и навсегда. Как ещё мне тебя оскорбить, чтобы до тебя наконец дошло?.. В падавшей от кустов мускатника тени Абакумов стоял неподвижно. Зёбра, всё это время сидевшая тихо, вдруг пронзительно замяукала. Мне захотелось её погладить, но я этого не сделал. Абакумов наклонился, чтобы взять её на руки. Рубашка на его спине натянулась, и на миг повеяло горьковатым запахом. Прижав кошку к груди, он помешкал, будто хотел ещё что-то сказать, но, так и не сказав, вышел с террасы и канул в ночь. Абакумов умолял о прощении! Пытался меня вернуть! А я – дал ему от ворот поворот и высказал всё. Да вынашивай я месть нарочно, и то бы так складно не вышло. Меня переполняло бодрящее чувство триумфа, первые несколько дней. Но затем – как-то выдохлось. В общем-то, заявив, что не уважаю его ни на волос, я погрешил против истины. Надо признать, проект его стал для меня неожиданностью. Да, Абакумов всегда смотрел в ту степь – робототехника, космос, Европа, но я не думал, что он сможет туда когда-нибудь вырулить, а он смог. Пусть осторожненько, подчистив хвосты, но тем не менее. И он верил, что я это оценю. Пожалуй, я и оценил. Но ничто, ничто не могло отменить того, что случилось два года назад. И сами эти два года – тоже. Я это понимал, и всё-таки повесть моя по-прежнему пылилась в недрах компьютера. Пытаясь встряхнуться, я рассказал всю историю Бодхи. Тот слушал внимательно, но удивлённым не выглядел. - О чём-то таком и болтают, - сказал он, когда я закончил. – Будто официальная версия того вашего скандала не совсем, гм, правдива. - Где болтают? В кафе? Пусть мы говорили не по-местному, но перепалка да и сама наша встреча не могли остаться незамеченными. - Уже в городе. Похоже, Абакумов не особенно-то беспокоится о своей репутации. - Ну, больше он не политик. - Кстати, и это тоже, - несколько невпопад ответил Бодхи. – Он ведёт себя странно. Я знал, о чём он. Проект «Европа» вызывал большой интерес, но и – какое-то недоумение. Уход Абакумова из политики и его новую деятельность многие считали ошибкой, блажью, которая ещё бог весть чем обернётся. Даже перелёты на Марс всё ещё не вполне стабильны, а тут – Дальнее Внеземелье, Юпитер со своим чудовищным радиационным поясом. Словом, хватало тех, кто не верил в успех. Я же не знал, что думать. Но как бы там ни было, после той то ли беседы, то ли ссоры, злоба моя улеглась, я выговорился. Абакумов больше не казал носа, и это было, конечно, хорошо. Но что-то меня томило. Может быть, осень. По утрам город окутывали туманы, листья слив резали глаза ярко-алым, а прозрачный воздух переполняли запахи – пряные, горьковатые... В общем-то, я жил как прежде. Тренировался, играл, встречался с Бодхи, купался в океане. Летом я пристрастился к купаниям, и теперь мне было сложно расстаться с этой привычкой. Я решил, что пока вода ещё мало-мальски тёплая, буду плавать, и регулярно наведывался на пляж, обычно под вечер. Не помню, что меня задержало в тот день. Да ещё темнело всё раньше. Словом, когда добрался, солнце уже село, и пляж пустел на глазах. «Скоро отлив!» - крикнула мне какая-то женщина, уходя последней. Окунусь по-быстрому, решил я. Бросил на песок флайборд и рюкзак, скинул одежду и ступил в воду, ещё хранившую дневное тепло. С замиранием сердца поплыл в прозрачной полумгле. Отделяя море от неба, по волнам раскатились сверкающие дорожки. Я бросил взгляд назад. Над городом раскинулось бледно-золотое зарево, отражаясь в воде. Отсюда город казался прекрасным – и до невозможности чужим. Из освещённых кофеен доносились музыка и смех – отчётливо и в то же время будто из далёкого далёка. Тоска, что подкарауливала меня все эти дни, стеснила грудь. Почему всё так? Неужели не могло быть иначе... Отвернувшись, я поплыл прочь, к тёмному окоёму. Когда наконец повернул назад, городские огни оказались куда дальше, чем думал, превратившись в тонкую линию. А течение, мягко и, как мнилось, несильно увлекавшее вперёд, вдруг с напором ударило в грудь, преграждая путь обратно: начался отлив. Досадуя на свою беспечность, я погрёб мощными взмахами, но скоро с уколом страха понял – огни не только не приближаются, а даже отдаляются. Вся серьёзность моего положения дошла до меня: я был один, посреди тёмной воды, и набирающий силу отлив вот-вот унесёт меня в открытый океан. - Помогите! – крикнул я. – Кто-нибудь! Помогите! Голос мой затерялся среди плеска волн. Я отчаянно боролся с течением, но с каждым взмахом силы убывали. Неужто это конец?.. Боже, какая глупая, нелепая смерть. - Помогите! – безо всякой надежды крикнул я снова. И вдруг в ответ донеслось: «Янош!» Сердце моё подпрыгнуло. Волны впереди вздымались, сверкая, и опадали, растекаясь лощинами тьмы, где ничего нельзя было разглядеть. Но вроде... вроде бы там мелькнул силуэт человека, прямо над водой. Я заорал в ответ. Доска затормозила совсем рядом, и неумелый ездок свалился. Вынырнув, вцепился в парящий над водой флайборд. - Янош! Хватайся за доску. - Вадим, как... – я перебил себя. – Двоих она не вынесет! Мы утонем оба! - Мы поплывём, держась за неё. - Да над водой аккумулятор вот-вот сядет! - Тогда не будем терять времени. Абакумов сражался с доской, пытаясь заставить её двигаться наискось к берегу. Нащупав пластину, я поставил полную мощность – пан или пропал. Флайборд рванулся вперёд, как норовистый конь. Я схватился за один край, Абакумов – за другой, и мы замолотили ногами, преодолевая течение. Вокруг всё забурлило, и больше нельзя было перемолвиться ни словом. Но страх оставил меня. Больше того, охватило какое-то странное ликование. Плечом к плечу боролись мы со стихией. Доска сдохла через четверть часа, но берег был уже недалеко, и отлив не набирал тут такой убийственной силы. Отбросив ставший бесполезным кусок пластика, мы поплыли сажёнками, обдавая друг друга тучами брызг. Наконец ноги нащупали дно. Я выбрался на пустынный берег и без сил повалился на остывший песок. Абакумов, тяжело дыша, рухнул рядом. Спасены!.. - Какого чёрта ты полез в воду, Янош? В потёмках, в отлив! – Стоя по колено в воде, мы смывали с себя налипшую грязь. Абакумов был бос и обнажён по пояс. Из-под спутанных мокрых волос сверкали глаза. - Лучше скажи, как ты тут оказался. - Случайно проходил мимо, услышал твои крики и чуть не поседел. - Случайно?! Ты меня выслеживал! Небось, не в первый раз. Отвернувшись, Абакумов принялся старательно счищать песок с промокших штанин. - У меня появилась привычка по вечерам гулять рядом с пляжем, - сказал он наконец. – Что поделать, если ты тут тоже бываешь. - Причём в одних плавках, - буркнул я. - Ну, да. - По голосу было ясно, он улыбается. Я фыркнул. Но на самом деле, не сердился. - Вадим... спасибо. Похоже, ты мне жизнь спас. Мы в расчёте. - Не совсем, - тихо ответил он. Сориентировавшись, мы зашагали вдоль берега к своим вещам. Вздыхал океан, а с набережной доносился городской шум, будто из другого мира. Увязая в мокром песке, мы брели по тёмной полоске пляжа – измученные и восхитительно живые. - Сегодня утром состоялся запуск, - вдруг сказал Абакумов. Он шагал слева от меня, в темноте я не видел его лица, но слышал дыхание. - Знаю, - ответил я. Может, поэтому меня и понесло в пучину. – Мои поздравления. - Всё прошло успешно, - ободренный, сказал Абакумов. – Космический лифт вывел аппарат на орбиту, а дальше тот двинулся своим ходом. Через четыре месяца он доставит криобота к Европе, и тогда мы наконец узнаем, что же там такое. Я ускорил шаги, отрываясь от него. - Ты мог узнать это куда раньше! – бросил через плечо. – Я говорил тебе, что можно жить другой жизнью. Умолял. Почему ты тогда отказался? Почему? - Янош! – догнав, он тронул меня за плечо. – Я не мог, просто не мог. Дело даже не в долге, не только в нём. Просто... то течение оказалось для меня слишком сильным. Пришлось уступить, чтобы затем выплыть туда, где я на самом деле хочу быть. Я скинул его руку. - Надеюсь, бросив меня, ты не воображал, что я стану дожидаться тебя на бережочке? - Я тебя не бросал, - вдруг сказал Абакумов. И прежде, чем я взорвался, прибавил: - Ты всегда был со мной. Поначалу я верил, что смогу перетопить этот камень, начать всё заново с Натаном, но вышло иначе. Когда мы расставались, он проронил, дескать, между ним и мной витал третий. Так и было. Я... я рассказывал тебе, как прошёл день, о своих планах, о Зёбре. А ты – мне отвечал, звал на Европу, подталкивал вперёд. Я едва не споткнулся. - Ты всегда был со мной, Янош! - повторил Абакумов. – Может, это помешательство, но совсем не метафора. Боже, у него тоже был личный призрак. Все эти годы мы жили в голове друг у друга. Сердце моё бешено стучало, и я едва не проскочил нужное место. - Наши вещи, - пробормотал я. Вытащил из своего рюкзака полотенце и, помедлив, протянул Абакумову. – Обсушись. Не то простынешь. Не сводя с меня взгляда, он послушно принялся вытираться – руки, плечи, ключицы. Мы стояли так близко, что я чувствовал жар его тела. - Янош, - произнёс он тихо. – Лишь с тобой я могу быть настоящим. Таким, какой есть. А ты?.. У меня пресеклось дыхание. Ноздри щипал запах соли, пота – и чабреца. Прошлое вдруг утратило всякий смысл, осталось только здесь и сейчас. - Вадим!.. По глазам ударил электрический свет. Что-то косматое кинулось под ноги, и я отпрянул. - Ой, извините! Фу! Ко мне! Ко мне, кому говорю! – девчонка с парнем отозвали собаку и, окинув нас любопытными взглядами, в свете фонарика зашагали по берегу дальше. - Янош. – Абакумов протянул мне полотенце. Опомнившись, я запихал его в рюкзак и молча натянул одежду. - Янош... – беспомощно повторил Абакумов. - Нет, - выговорил я. – Я не могу быть с тобой самим собой. Когда-то я был уверен, что знаю тебя как себя, а ты – сделал то, что сделал. Сейчас ты кажешься искренним, но я больше не могу тебе доверять. И никогда не смогу. Я не знаю, что у тебя на душе. Повернувшись, я зашагал прочь. Несмотря на твёрдый тон, я был в полном смятении. Неужели призрак мой был больше, чем призрак? Неужели я вправду что-то значу для Абакумова? Неужели он всё ещё что-то значит для меня? Ответ на последний вопрос был мне известен, и я не мог не подумать, что если... Ад, вот что: изнурительное недоверие, которое рано или поздно оправдается. Мысль эта отрезвила. Но стало ясно: мне не знать покоя, пока Абакумов поблизости. Оставалось только выжидать, когда его проект завершится, и он уедет с Драконьего побережья. На пляж я больше не казал глаз, Абакумов тоже не появлялся. Краем уха я слышал, будто его видели на матчах «драконов», но тут уж ничего было не поделать. Тем более что чемпионат набрал ход, и стало не до того. Редкий досуг я проводил с Бодхи или сидел дома, с увлечением кропая рассказики из ристбольной жизни (повесть моя так и зависла без конца). В общем, чувствовал себя вполне сносно. Разве что бессонница донимала. Сквозь жалюзи сочилась предрассветная синь, сопела под боком Серая, а я, бывало, часами ворочался без сна со смутой в сердце. Казалось, что-то должно случиться. Так и вышло. Был уже февраль, который здесь месяц почти весенний. Деревья ещё стояли голые, но на задворках дома среди палой прошлогодней листвы забелели первоцветы. В один из свободных дней мы с Бодхи и всей компанией гурьбой высыпали с киносеанса. Лулу со смехом что-то говорила о фильме, разворачивая на ладони «салфетку», и вдруг взглянула на страницу новостей. - С аппаратом потеряна связь! – воскликнула она. – Повреждена система управления. Все замолчали. О каком аппарате речь, пояснять было не надо: до высадки исследовательского робота на Европу оставались считанные дни, и весь город болел за успех дела. - У меня с самого начала было дурное предчувствие, - расстроено сказал Бодхи, покосился на меня и умолк. - Неужели всё так плохо? – произнёс я. – Ведь связь, наверно, можно восстановить? - Янош, я филолог, а не физик, - вздохнула Лулу. – Руководство проекта выпустило сообщение, где признаёт, что положение очень серьёзное. Прежде я почему-то не думал о неудачном исходе. Абакумову всё и всегда удавалось, и вот. Сильнейшая солнечная буря, разразившаяся вопреки прогнозам. Потеряв часть электроники, автоматическая станция продолжала двигаться к Европе, но без полноценной связи посадка была невозможна: вместе с роботом, в создание которого вложено столько знаний, труда и надежд, она просто упадёт на льды Европы. В новостях без конца показывали здание центра управления полётами в одном из технопарков за городом. Потом вышло короткое интервью с Абакумовым. «Работа идёт день и ночь. Ещё не всё потеряно», - сказал он бодрым голосом. Я скомкал «салфетку». Если проект потерпит фиаско, Абакумов уедет совсем скоро, чего я и хотел. Но не ценой же его публичного провала и разбитой мечты! Зачем только я наговорил ему резкостей? Можно было поставить точку по-человечески... Грусть не отпускала, и, одевшись, я вышел из дому. Под порывами ветра на плитах мостовой танцевали солнечный свет и вечерние тени. Абакумов поселился в этом же предместье, но на другом конце. Я выяснил это, чтобы ненароком с ним не пересечься. Сейчас он, верно, торчит в ЦУПе. Думая о том, важен ли я всё ещё Абакумову или, что вероятней, его попустило, я побрёл в сторону его дома, будто мог там наткнуться на ответ. А наткнулся – на него самого. С Зёброй под мышкой Абакумов выходил из калитки. Сердце неровно стукнуло, и я попятился. У него был такой отрешённый вид, что, наверно, я бы без труда скрылся, но кошка, завидев меня, громко мяукнула. Абакумов вскинул голову. - Янош?! – Он застыл. - Я иду по своим делам, - быстро сказал я. - Да-да, понимаю. – Не сводя с меня взгляда, он опустил Зёбру на тротуар и выпрямился со шлейкой в руке. – Может... пройдёмся вместе? Тебе туда? Он махнул в сторону, откуда я только что пришёл. - Туда, - ответил я. Мы шли молча, приноравливаясь к шажкам Зёбры, которая, задрав хвост, трусила между нами. На косых лучах солнца можно было сушить бельё. Наконец Абакумов пробормотал: - Как Серая? - Лопает, дрыхнет и воюет с лягушками в саду. Губы его дёрнулись. - Здорово! А я вот выбрался на полчаса – покормить Зёбру да хоть голову немного проветрить после того, как... – он умолк и отвернулся. - Я знаю про аппарат, - сказал я. – Мне очень жаль, Вадим. - Да... очень жаль. - Но связь ведь ещё можно починить, верно? - Делаем всё возможное, - ответил он, глядя в сторону. Меня охватила обида. Распинался, что только со мной может быть самим собой, а теперь говорит так, будто я какой-то посторонний. Но тут Абакумов провёл рукой по лицу, и стало заметно, что оно почти сливается по цвету с серым свитером. - Размечтался я, Янош, - негромко сказал он. – А вот что вышло... У меня сжалось сердце. - Неужели ничего нельзя сделать? - Всё, что можно, уже сделано. Остальное зависит от ремонтных наноботов станции. Но их возможности не беспредельны. Если через девять часов аппарат не выйдет на связь... – Он пожал плечами, так и не взглянув на меня. Да он же стыдится, дошло до меня. - Вадим, - поколебавшись, выговорил я. – Не знаю, нужно ли тебе это... сейчас или вообще. Но я хочу сказать. На самом деле, я тебя уважаю. На свете куча людей, которые знают, что живут не свою жизнь, а всё равно сидят ровно. А ты взял – и переменил. Это дорогого стоит. Абакумов резко обернулся. - Правда? Ты правда так думаешь? - Ещё бы. - Спасибо, Янош. Я... Спасибо тебе. Мы дошли до перекрёстка и было остановились. Но Зёбра, натягивая поводок, потопала обратно. Не сговариваясь, мы тоже повернули назад, будто надо было ещё о чём-то договорить. Но больше никто не проронил ни слова. Было очень тихо, только шелест ветра в голых ветвях да звук наших шагов. Абакумов, на скулах которого проступили мазки румянца, бросал на меня быстрые взгляды. А меня вдруг ни с того ни с сего охватило дикое чувство, что я вот-вот разрыдаюсь. - Зайдёшь? – Мы снова стояли перед калиткой. Поводок подрагивал в смуглых пальцах. Я отвёл взгляд. Дом Абакумова мало чем отличался от моего, только вместо слив во дворе – колючие стволы абрикосов. - Нет, - сказал я. - Я хочу тебе кое-что отдать, - настаивал он. - Ничего мне не надо. – Я отступил на шаг. - Эта вещь твоя, я просто хочу вернуть. Погоди! Абакумов вдруг всучил мне Зёбру, видно, надеясь, что с ней я не удеру, и исчез в доме. Но тут же вернулся с чем-то в руках. - Янош, - проговорил он. – Чем бы проект ни завершился, после его окончания я уеду с Драконьего побережья. Оставлю тебя в покое, как ты и просил. Но прежде я хочу отдать тебе вот это. – Он протянул мне потрёпанную тетрадь на пружинах. - Мой дневник... - Значит, он решил отступиться. Как в книгах, когда возвращают переписку. - Не только твой, - тихо сказал Абакумов, перелистнув страницы. Каракули мои вдруг сменились чётким почерком с необычным наклоном влево. - Я вёл его два года. Ты сказал, будто не знаешь, что у меня на душе. С тех самых пор я всё думал отдать тебе его да никак не мог решиться: ведь это последняя возможность. Прошу, прочти его, Янош. Пожалуйста, прочти и скажи своё решение. - Решение? - Дашь ли ты мне второй шанс... Голос его дрогнул. - Ладно, - медленно сказал я, беря дневник. – Ладно, прочту... Меня охватила какая-то горячка. Я кинулся читать ещё на ходу. Продолжил дома – при свете заката, потом лампы. Строчки звучали в голове глубоким взволнованным баритоном Абакумова, и я то и дело оттягивал ворот рубашки. «Между нами два года, тридевять земель и, что греха таить, былое моё малодушие, - писал он перед самым отъездом на Драконье побережье. – Но меня не покидает чувство, будто Янош где-то совсем рядом. Сколько раз я невольно хотел его позвать и лишь потом вспоминал – мы не вместе. Теперь я хочу позвать его взаправду – и наконец услышать отклик». Дневник подошёл к концу вместе с ночью, но сна не было ни в одном глазу. В страшном волнении я расхаживал взад-вперёд. Значит, все эти годы... Значит, он всё-таки меня... Не в силах оставаться на месте, я вышел наружу. Солнце только-только взошло, покрыв небо розовым золотом. Ветерок игрался с медными колокольцами на террасе. Пахло сырой землёй, набухающими почками – и океаном, что свободно и радостно дышал позади крон и кровель. Может... позвонить прямо сейчас? Да нет, рань ещё такая. Нехотя я вернулся в дом, чтобы вздремнуть хотя бы пару часов. Прежде чем лечь, взглянул одним глазком в сеть – и, наверно, первым в этом часовом поясе узнал, что аппарат вышел на связь. «Как встану, тотчас позвоню, - подумал я, соскальзывая в беспокойный и радостный сон. – Заодно и поздравлю». Как это бывает по весне, наутро погода полностью переменилась. Небо было пасмурным, земля – туманной, зато голова – ясной и спокойной, как никогда. Минувшая ночь казалась каким-то гриппозным бредом. Неужто я и впрямь собирался поставить на кон свою новую жизнь, которая столь дорого мне обошлась? Так и не позвонив, я отправился на тренировку. Даже там только и было разговоров, что о восстановлении связи с летательным аппаратом. - Ну, слава богу! - сказал малый, с которым мы вместе играли в нападении. – Хоть бы теперь посадка прошла нормально. - Да уж, будущее штука неверная, - несколько невпопад ответил я, думая о своём. Нет, не стану звонить. Абакумов хотел ответ – это и есть ответ. Но после тренировки, проверяя телефон, я обнаружил сообщение от него: «Будем сажать аппарат на Европу. Хочешь взглянуть?» Сердце ёкнуло. Я опустился на скамью, растирая виски. Ещё бы, взглянуть я хотел. Объясняться с ним с глазу на глаз – нет, но, похоже, всё-таки придётся. Я не стал отвечать, но, наскоро собравшись, сел в авиабус, идущий к технопарку. Зал центра управления полётами выглядел почти буднично – ряды кабинок с дисплеями, словно в офисе. Никто меня не остановил, и я просто вошёл и сел у дальней стены, прямо напротив центрального экрана, куда транслировалось видео с аппарата. На фоне чёрного космоса шар Европы был инейно-белым, в паутине алых царапин. Будто сквозь толщу льда сочилась живая кровь. - Доложите статус, - услышал я голос Абакумова. Он был в первом ряду: широкие плечи, обтянутые серой рубашкой, и копна тёмных волос. - Траектория расчётная... скорость... все системы в норме, - зашелестело со всех концов зала. - Активировать протокол посадки. Долгое время ничего не происходило, только ледяной шар рос в размерах, заполняя экран. Впрочем, кроме меня, никто на него не смотрел: видеотрансляция отставала от реальных событий. Всё внимание было приковано к потокам цифровых данных и циклограммам движения. Для меня это был тёмный лес, поэтому момент посадки я проворонил. - Посадка в штатном режиме, - с напускной невозмутимостью доложил кто-то, и только тогда я понял, что – всё. В зале воцарилась хрусткая тишина. Затем, как по команде, рванули аплодисменты. Впервые космический аппарат с исследовательским роботом на борту опустился на льды Европы. Поднявшись, Абакумов с широкой улыбкой пожимал руки. Я тоже встал, в растерянности – то ли кинуться поздравлять, то ли сбежать, пока никто не видит. Но тут дыхание у меня перехватило, и все мысли вылетели из головы, когда сигнал наконец преодолел расстояние, и окно экрана распахнулось в далёкий мир... - Вот ты где! Держи. – Абакумов протянул мне пластиковый стаканчик с дымящимся кофе. Я взял машинально, всё ещё чувствуя себя, будто в сказочном сне. Крыльцо заднего двора, где мы стояли, озаряли лучи вечернего солнца. А на Европе солнечный диск – не больше пуговицы. Зато махина Юпитера – в полнеба, чёрного-пречёрного. Ледяное кружево торосов, густо-лиловые тени и непривычно близкий горизонт – до сих пор стояли у меня перед глазами. - Всё... – я закашлялся и глотнул кофе, чтобы прочистить горло, - всё в порядке?.. - В полном. После всех мытарств, наконец-то: посадка как по учебнику, функционирование робота на отлично. Двигатели частично растопили лёд, так что сразу началось бурение. Даже не верится... Абакумов держался спокойно, но весь будто светился изнутри. Ветер доносил людской гомон – перед зданием собралось изрядно репортёров – и бросал ему на лицо тёмные волосы, что сильно отросли с осени. - Вы все такие молодцы, - вырвалось у меня. – Ты такой молодец, Вадим! Глаза его вспыхнули, но ответил Абакумов сдержанно: - Погоди поздравлять. Данных, конечно, уйма, геологи и гляциологи как не в себе. Но главное ждёт там, подо льдом, а бурение завершится не раньше, чем через сутки. Расстегнув ворот рубашки, Абакумов пригубил кофе, а меня рывком вернуло с небес на землю. Всё верно, главная цель миссии пока не достигнута, и бог весть, что там ждёт. Дело, ради которого я тут, тоже ещё не закончено. - Вернёшься в зал, Вадим? - Я провёл там безвылазно девять часов. На время бурения в зале только дежурные. Сутки я, конечно, не выдержу, но на час-другой смотаться домой можно – помыться да поесть. - Понятно. Не буду тебе мешать. – Я выбросил пустой стаканчик в урну, чувствуя одновременно разочарование и облегчение. Но тут Абакумов спросил: - Янош, ты... прочёл мой дневник? - Прочёл, - помолчав, ответил я. - И пришёл!.. - Чтобы своими глазами увидеть Европу. - Разумеется! Я не делаю поспешных выводов, - заверил меня Абакумов, хотя выражение его лица говорило об обратном. – Давай поедем ко мне. Я угощу тебя нормальным кофе, а не этой бурдой. Мы поговорим, и ты скажешь всё, что считаешь нужным. Ну как, идёт? Он ждал моего ответа с таким напряжением, что, казалось, даже ветер стих. Я колебался. Может, не надо. Может, не сейчас. Но нет, сколько можно отрезать по частям – надо с этим кончать, чтобы наконец вздохнуть свободно. - Идёт, - сказал я. - Не хоромы, конечно, - несколько нервно сообщил Абакумов, когда мы вошли в его дом. Джутовые коврики, лёгкая бамбуковая мебель и куча раскиданных повсюду гаджетов. – Но вполне подходяще для одного, для двух... - Вадим, - я набрал в грудь воздуха, но в горле вдруг встал комок. - Присаживайся. – Абакумов мягко подтолкнул меня к стулу, и я ощутил на бедре его тяжёлую ладонь. Но он тотчас убрал руку и, сев на застеленную кровать, схватился за пульт. – Смотри, что у меня тут. Большой экран в нише, который я принял за обычный телевизор, засветился. Ледяные просторы, блеск металлической облицовки станции и непрерывное разматывание троса, уходящего в нечто, напоминающее полынью – встали перед нами, снова обдав дыханием чуда. - Живая трансляция, как в ЦУПе, - тихо пояснил Абакумов. - Это... происходит прямо сейчас? – Я медленно опустился на стул. - Ну, не совсем, полчаса назад. Примерно столько нужно, чтобы сигнал с Европы дошёл до Земли. Далековато, да? – Он повернулся ко мне и улыбнулся такой светлой улыбкой, какой я у него никогда прежде не видел. Последние лучи закатного солнца золотили его смуглую кожу, сияли в тёмных обращённых ко мне глазах. Мне вдруг отчаянно захотелось удержать этот миг, сберечь его навеки, точно мушку в янтаре. - Янош, какие бы открытия ни ждали на Европе, для меня в них не будет смысла, если я не смогу разделить их с тобой. Скажи, что простил меня. Скажи, что мы будем вместе. Прошу! – произнёс Абакумов, полностью разрушив момент. Я поднялся и, отойдя к окну, скрестил на груди руки. Прошлое, которое я давно отпустил, тут ни при чём. Всё дело в будущем, которому у меня больше не было веры. - Пожалуйста, Янош, - повторил Абакумов, но я его перебил: - А что, если под этим льдом ничего нет? Только стылая вода? Ты об этом думал, Вадим? - Что ж, для учёных отрицательный результат – тоже результат, - помолчав, ответил Абакумов. - Ты не учёный. Все распинаются, что в любом случае это прорыв. И при этом в глубине души надеются найти там другую жизнь. Скажешь, нет? - Не скажу... - Так вот, что если там ничего нет? Что тогда? - Янош... – Абакумов закусил губу, но я не отступал: - Неужели ты никогда не задумывался о такой возможности? Как ты мог годами мечтать об этом полёте, корпеть над проектом, рисковать своим именем и состоянием, если не знал, что тебя там ждёт? А вдруг – ничего? Ведь в таком случае робота можно было бы с равным успехом высадить на любой другой кусок льда! Или вообще не посылать! – Я уже почти кричал. - Что с тобой, Янош?.. – Абакумов изменился в лице. Придя в себя, я провёл рукой по лицу. - Ничего, забудь. Так вот, я простил тебя, Вадим. Я верю, ты искренен, сейчас, но... - Постой! – Абакумов вдруг вскочил на ноги. – Я ведь обещал тебе кофе! Сию минуту сделаю. - Какой, к чёрту, кофе?! Я не договорил! – рявкнул я ему вслед, но он, бросив непонятный взгляд, уже исчез. Хлопнула дверь кухни, и в доме повисла такая мёртвая тишина, точно я остался совсем один. Гнев мой прошёл так же быстро, как вспыхнул. Без сил я опустился на кровать. Солнце закатилось, и в комнате сгущался сумрак. За окном раздался перестук шагов и звонкий смех – люди спешили навстречу весеннему вечеру, близости, счастью, будто не ведая, чем это может обернуться. На позабытом экране безмолвно мерцали бескрайние льды чужого мира. Я схватил пульт и, нажав кнопку, отшвырнул. - Прости, забыл выключить, - тихо сказал Абакумов, отворяя дверь. По комнате разлился тёплый аромат кофе. Он протянул мне кружку, и я зачем-то её взял. Абакумов опустился на другой край кровати, которая чуть просела под его крупным телом. Пока я собирался с силами, он заговорил первым. - Ты спросил, думал ли я, что могу обмануться в своих ожиданиях, - произнёс Абакумов. – Конечно, думал, Янош. Я не знаю, что принесёт завтрашний день – открытие или разочарование. Но я знаю, что всё было не зря. Европа не пустой кусок льда хотя бы потому, что мечта о ней преобразила мою жизнь. Я поднял на него взгляд. Волосы его были влажными, будто после душа. Но рубашка – той же самой, с расстёгнутым воротом и закатанными рукавами, обнажавшими крепкие предплечья. - Может, это самонадеянно, но мне кажется, я стал другим, стал лучше. – Глаза его блестели в полумраке. – Неужели поздно? Сейчас, сказал я себе. Положи конец прямо сейчас. - Вадим. – Я хотел поставить кружку на сиденье стула, но промахнулся. С тихим звоном разлетелись осколки. – Ох, чёрт... - Это моя вина, - быстро сказал Абакумов. – Надо было прикатить столик. Ты не поранился? - Нет, - отрезал я. - Сейчас приберусь, - после паузы выговорил Абакумов безо всякого выражения и поднялся. У его ног в потёмках белели осколки, и валялось что-то тёмное. Пульт, вспомнил я, но опоздал. Раздался хруст раздавливаемого предмета, и Абакумов покачнулся. Ладони его упёрлись в край кровати, и он замер надо мной, переводя дыхание. - Прости. Он был так близко, что я ощутил его запах: запах мыла, кофе, металла – и чабреца. Чувствуя, как бешено колотится сердце, я отстранился. - Неужели слишком поздно? – вдруг повторил Абакумов, по-прежнему не двигаясь. – Рыженький... Внутри у меня что-то оборвалось. Каким бы неверным ни было будущее, одно всё-таки ясно: больше мне не ощутить этот горьковатый будоражащий запах, больше меня не назовут «рыженьким». Никогда. Горло сдавило, и в голове помутилось. - Вадим! – сорвалось с губ. – Иди сюда. - Янош... – выдохнул он. - Замолчи, просто ляг на меня... как раньше. Я упал спиной на кровать, как в пропасть. Я не знал, чего добиваюсь. Я просто хотел испытать это, ещё раз. Медленно-медленно Абакумов опустился. Опёршись на локти, он замер скорей надо мной, чем на мне. Мы оба не двигались, но дышали так, словно мчались куда-то изо всех сил. В какой-то момент я почти опамятовал и дёрнулся, чтобы выкатиться из-под него. Но тут Абакумов наконец накрыл моё тело своим, разом вдавив в матрас. В висках грохотала кровь. Абакумов прерывисто вздохнул. - Если бы ты знал, как мне тебя не хватает, рыженький... – Мягким движением он откинул волосы мне со лба, и время застыло. Я ощущал на себе тяжесть разгорячённого крупного тела – и не ощущал. Будто просто вернулась часть меня. Будто стена исчезла, и со всем вокруг я был одним целым. Всё стало ясно, как на ладони. Рывком выбросив руки, я скинул его с себя. - Я бы всё отдал, чтобы только быть с тобой, Янош! – Абакумов приподнялся, и в глазах его мелькнул страх. Я снова толкнул его на кровать, упёршись ладонями ему в грудь, прямо напротив сердца, и почувствовал, как неистово оно бьётся. На душе было легко и свободно. Я могу жить один, вполне. Могу – но не обязан. - Всё не надо, но задолжал ты мне порядком, Вадим. - Задолжал? Что? - Не что, а как. Много и долго, - сказал я и сделал наконец то, чего хотел все эти месяцы, всё это время: запустил пятерни в его густую, пахнущую свежестью гриву и притянул к себе. Исступлённо целуясь, мы покатились по кровати. Ладони его гладили и сжимали мне бёдра. Полумрак комнаты рассеивал только бледный свет уличных фонарей, но у меня было такое чувство, будто нас подхватила могучая ярко-золотая волна и вздымает всё выше и выше. Прежде чем она захлестнула нас с головой, я вспомнил свою незаконченную повесть. Может, я всё-таки её допишу. Может, конец станет новым началом.