Горячий Источник

Дорога до пункта назначения была недолгой, пара дней по Стране Дождя. Хидан не знал их задания, и вынужден был просто положиться на Какудзу. Этим он доставал его в первый день, стараясь как можно обидней пройтись по напыщенности, страсти к контролю, скупости, глухоте, старческому маразму и проглоченному языку. Словарь Хидана со времени детских стычек немного увеличился, но он все равно был вынужден повторяться. Какудзу не отвечал. Нытье об ужине и ночлеге вызывало однообразное «Заткнись!». С наступлением дождливых сумерек они вышли к гражданской деревне, которую Какудзу во время дневного привала отметил на карте. Это была одна из тех деревень, что так и не восстановилась со времен последней войны, колючая проволока и пустые остовы домов мокли на окраинах. Какудзу направился к одной из таких построек. — Ты чего мать твою задумал? — заступил ему дорогу Хидан. — Мы ночуем здесь, — отодвинул его Какудзу. Серый день прошел впустую, ночь не сулила изменений, Хидан много болтал, тащил тяжелое железо и устал. Поэтому в развалюхе он нашел место поглуше и посуше, и приступил к молитве. Впервые за долгое время он чувствовал почти физиологическую потребность отключиться. Молитва без жертвоприношения не может считаться абсолютно угодной богу, но у действующего Жреца есть определенные бонусы. Какудзу тоже устал — от чужого нудного голоса, дебильных выкриков, брани и постоянных вторжений в его личное пространство. Он был почти счастлив, что остался один. Куда делся напарник в утлой постройке, его не заботило. Какудзу обосновался с видом на вход — мало ли что, развел на полу огонь из старых досок, привалился к стене и стал сушить обувь. Запах старой гари и мокрой ржавчины все еще был очень сильным — хороший запах запустения. За провалами окон лил дождь. Скребли в стену мокрые листья акации. Уютно темнел под боком стальной чемодан с сейфовым замком. Постепенно к голосам природы добавились другие звуки. Глухой человеческий голос медленно бубнил из-за стены. На него можно было бы не обращать внимания, если бы не внезапные перепады громкости и интонаций. Снизу вверх, через долгие шершавые паузы. «…Из человеческой кожи, облаченному в лучшую из шкур», — донеслось сквозь дождь. Постепенно темп и звук возросли, голос налился глубиной, страстью, хрипами, шевелящимися змеями, саблезубыми оскалами, тысячей гремящих черепов и прочими ужасами мрачного религиозного ума. К нему добавился металлический лязг. Это была «Ясна жертвенных формул», которой не хватало только барабана. «Искуси меня и испытай меня, омой мои руки, расплавь внутренности мои и сердце мое, ибо страшна Твоя власть, дабы возненавидел я сборище гниющих во прахе, у которых правая рука полна мздоимства… и с нечестивыми не сел, и обагрил жертвенник Твой…» Голос выл и хохотал, захлебывался словами, в нем стали проскакивать истеричные ноты. Большие ритмичные периоды отбивались глухими ударами в пол. Это было непристойно. Какудзу и не представлял, что Хидан на такое способен. Какудзу стал злиться. Если так будет продолжаться хотя бы полчаса — он уроет ублюдка и оторвет ему голову. Никто не обязан слушать всю эту хрень, которой нет ни конца, ни края. Правая рука полна мздоимства, надо же! Из-за стены раздался яростный крик. Если в деревне остались не спящие жители — о скрытности можно забыть. Какудзу тяжело встал. Внезапная тишина его не смутила. Он сжал кулаки и двинулся вперед. За выщербленной стеной открылся пыльный пол с кучами технического мусора, над которыми светлело странное пятно. С некоторым допущением в нем можно было узнать человеческий торс. Хидан стоял на коленях. Неожиданным был наклон его тела — оно сильно отклонялось назад, переломившись в позвоночнике, так что над грудной клеткой еле угадывался подбородок. От паха вверх поднимался ряд рваных ран, судя по обилию и разбросу крови, они были сквозными. Нужна недюжинная сила, чтобы пробить костный остов, даже если в удар вложена чакра. Или Хидан нанес каждую не в один прием? Какудзу привык убивать одним ударом, дробя кости либо заливая противника волнами стихийного ниндзюцу. Времена пыток остались в его далеком прошлом, они напоминали о древних неудачах, тюремном заключении и тупой вере в людей. Теперь такие действия имели смысл, только если должник не желал раскошелиться. Темные потоки соединяли плоть с сумраком, и Какудзу не сразу разглядел в груди Хидана кол. Одна его часть поднималась вверх, другая упиралась в пол. Хидан висел на своем колу без движения. Он выглядел мертвым. Какудзу ощутил слепую ярость. Это была самая глупая и бесполезная трата жизни из всех, что он видел. Ярость требовала выхода. Какудзу приблизился, отшвырнув ногой темное тряпье. Одежда Хидана. Сбоку композиция была крайне выразительной. Хидан был совершенно гол. Его неестественная поза демонстрировала два факта: полное помешательство и сильное возбуждение. Какудзу удлиннил руку, схватил Хидана за горло и с хрустом сломал ему шею. Пальцы прощупали подвижный разрыв между шейными позвонками. Это было очень приятно. Кожа еще не начала остывать. Зачем он так сделал, неизвестно. Ломать шеи хорошо живым. Но в любом случае до утра можно ни о чем не беспокоиться. Удовлетворенно вытерев руку о плащ, Какудзу почистил подошвы о бетон и вернулся к кейсу. Вокруг царила богатая, совершенная тишина. Ни одного фанатика. Через полтора часа чутко спящий на плаще Какудзу услышал уверенные шаги. Хидан в чем мать родила вышел под дождь. Там он какое-то время плескался и чистился, потом босые ноги зашлепали обратно. — Подвинься, старая жопа, я замерз, — сообщил он, плюхаясь рядом. Какудзу вырвал из-под него свой плащ. Хидан заржал. — Очко играет, бабло-сан? Я говорил, мать твою, не жидься на гостиницу. Без гребаной жратвы я мерзну. Мне нах не нужна твоя девственность. Какудзу мысленно взвыл. У него не было никакого желания препираться или размазывать Хидана. Убогая тварь воскреснет и заладит по новой. Какудзу отвернулся, перекатясь на правый бок. Хидан вытянул кусок плаща и прижался к спине напарника. Его влажная рука поперек ребер Какудзу была гладкой и холодной. Мозоли от оружия на ладони зацепили майку, Хидан выматерился. Он был левшой. Пробуждение наступило позже запланированного. Хидан тихо спал, повернувшись на другой бок. Он касался Какудзу только ступнями — голая спина отклонилась под большим углом. Пять сердец Какудзу разгоняли его чакру, как мощный двигатель, так что его температура всегда была высокой. Он никогда не мерз. Но теперь его тело казалось ему раскаленным. Несмотря на то, что Хидан сумел полностью выволочь из-под него плащ и прикрыть им срам. На белой дуге спины виднелись заплаты свежей кожи. Какудзу не вставал, пока не принял тяжелого, трезвого решения: накормить напарника и никогда не оставаться с ним на ночь в одном помещении.

* * *

На закате второго дня они достигли первой цели. Это был городишко на границе Страны Камня. Какудзу отправился по адресу утрясать цену и подробности заказа. Хидану он выдал пять рю на закусочную и велел ждать у порога. Какудзу отсутствовал три четверти часа. Заказчиком был почтенный и уважаемый чиновник, несчастливо женатый на красивой женщине моложе себя. По его словам, она связалась с ничтожным ронином, который подбил ее на побег и кражу семейных ценностей, а чтобы все прошло гладко — они наняли местных шиноби из скрытой деревни Камня, и теперь движутся вглубь страны. Женщина много о себе понимает и потеряла последний стыд. Долг мужчины — убить всех причастных и вернуть свою честь, а распутницу задушить собственными руками, когда ее доставят к нему связанную и жалкую вместе со всем, что украла. Долго обсуждали цену. Какудзу авторитетно заявил, что сильнее его и его напарника в мире шиноби никого не найти, но вот беда — им куда проще убить всех, чем оставить в живых какую-то сучку, с которой потом хлопот не оберешься, корми ее, выводи опростаться и следи, чтоб себя не угробила. Да и на территории чужой страны им не будут рады. Много болтливых ртов можно заткнуть хорошей взяткой, чтобы не было международного конфликта. А есть еще дорожные расходы. Конечно, всегда можно просто дать объявление в розыск через газеты и рекламные щиты, чтобы все знали, кто рогоносец. И, конечно, плохой постой и паршивое питание наемной силы приводят к досадным накладкам, ненужным травмам или упущенным свидетелям. Не надо думать, что люди такого сорта, как они с напарником, дешевы. Конечно, они дешевле шиноби из известных скрытых деревень, но только потому, что их труд не облагается налогом. Спорить с Какудзу было трудно. Он хорошо знал людские слабости и умел показать снисходительность к ним. От него шла уверенная сила, а тяжелый взгляд намекал, что юлить бесполезно. Выйдя на улицу в приподнятом настроении, Какузу обнаружил только пыль. Хмыкнув, он двинулся в направлении «веселого квартала», недоумевая, как можно где-то застрять на пять рю. Открытые террасы были полны хмурыми местными, Хидан пропал. Пройдя городок насквозь, Какудзу утратил благодушное настроение, приятная тяжесть аванса больше не радовала. Он повернул назад, на пустых улицах зажглись тусклые огни. Грязный город теперь казался омерзительным. В единственной гостинице и публичном доме по соседству никто ничего не видел. Какудзу зашел в лавку за шелковой веревкой. Торговка опознала его плащ. В голову Какудзу закралось страшное подозрение. Он устремился к дому чиновника — и еще издали увидел Хидана. Его плащ был спущен с левого плеча, грудь заляпана кровью, три лезвия кусарикамы гордо вздымались вверх, с них капало. Он двигался стремительно и не очень трезво. — А ну, дыхни! — приказал Какудзу, беря его за ворот. — Убери грабли, — огрел его по пальцам рукоятью Хидан. Саке и правда не пахло. Какудзу помрачнел. — Ты должен был ждать меня тут! — ткнул в землю Какудзу. — Завали хлебало, грешный мусор, иначе нахер отправишься к остальным! — нетрезвые глаза Хидана блестели. — Считай нах свой бумажный кал, гнилая душа, и не вмешивайся в дела великого Бога, имя которого ты недостоин даже помыслить, — его коса со свистом рассекла воздух над сухой землей. — Пока кровавый дождь не выбьет из каждого выродка все дерьмо! …Договорить он не успел. Какудзу, стремительный как тень, засветил напарнику каменным кулаком в челюсть. Отшвырнув его в проулок, он оплел чакрой его косу и методично избивал Хидана ногами, потом поднял на уровень глаз, прижав к стене. — Запомни, сопляк, — сказал он медленно. — Никогда не раскрывай при мне пасть на тему своего говенного бога. Не смей заикаться о том, чего не понимаешь. — Ты презренная гнида, — губы Хидана треснули, выпустив кровь, — Усек? Безбожный прах, ежечасно оскорбляющий смерть паскудным золотом. Даже моча в глазах Бога чище. — Бога нет! — страшным голосом сказал Какудзу, сдавив Хидану горло и саданув его затылком по камням. Еще вчера ему это казалось привлекательным. Зря. — О да, — расслабленно пробормотал Хидан, сверкнули белые зубы, — о да, великий Дзясин-сама, не прекращай свои милости… дай мне всю свою боль… дай уподобиться тебе в полноте страдания, ибо нет в мире ничего, кроме непрерывной боли, да будет она наградой за верное служение… Какудзу моргнул и впечатал голову Хидана в стену. «Сколько же в нем крови?» — лениво подумал он. Оставаться в городе на ночь было нельзя, потому что ублюдок наследил. Скольких он убил, было не важно — как только все раскроется, остаток денег ему не видать. Даже очень трусливый чиновник имеет обязательства перед городом. Какое-то время было тихо. Хидан лежал в мусоре, где ему самое место. Сверху упало несколько камней. Какудзу размышлял, что дальше делать с говнюком, если убить его невозможно, а потакать нестратегично. Пустил под бок — мгновенное хамство. Жизнь человека проходит в муках, это точно. — Великий Бог смотрит на тебя, бабло-сан, — наконец раздалось снизу. — Не прекращай радовать его гневными жертвами безвозмездно. — Хидан приподнялся и сел, прижав голову к стене. Его рот расцвел в циничной улыбке: — Думал, я тебя кинул, и напрягся, бабло-сан?.. Это мать твою приятно. Не знал, что я тебе так нравлюсь. — Некоторое время он массировал шею. — Чето сука с утра болит, — не ясно кому сообщил он. — Подымайся и пошли, — мрачно сказал Какудзу, подхватив кейс. — В гостиницу? — безоблачно предположил Хидан, отирая лицо рукавом. — Тока чтоб душевые работали. — Уже нет, — пошел вперед Какудзу. — Эй, я забыл пожрать, — поднялся Хидан. — Меня это не касается.