Зарисовки по ЗВ 1

У них в запасе миг короткий Для бурной славы и побед, Сентиментальные красотки Им восхищенно смотрят вслед. А на парадах триумфальных Их ждут награды и чины… Зоя Ященко и Белая Гвардия. Генералы Гражданской войны.

      Слава свалилась на них внезапно. Нет, и до этого они не прозябали в неизвестности, но в те времена для обывателей не было известно ни одно имя, лишь общее — джедаи. Их именами интересовались, но забывали почти сразу, когда очередной мелкий конфликт оказывался решен. Жители Республики даже не знали имен членов Совета, что уж говорить о рядовых. Их узнавали исключительно по одежде и по световым мечам — обычно этого хватало, но не после Джеонозиса.       Их начинали узнавать в лицо, брать интервью, просить автографы, словно они стали героями странного спектакля с сумасшедшим режиссером. Еще вчера они были хранителями мира, а теперь — первая линия обороны Республики.       Она ударяла похлеще алкоголя, пьянила, сводила с ума восхищением окружающих, как никогда прежде молодые джедаи гордились своей принадлежностью к Ордену. Цена, заплаченная на Джеонозисе уходила на второй план по сравнению с хмельным ощущением восхищения окружающих. Многие к этому оказались не готовы.       Нельзя было пройтись уже по Корусканту, чтобы к джедаю не пристала какая-нибудь очередная толпа почитателей именно его таланта. И если бы это были дети, он с ними с удовольствием общался. Они были чистые, их эмоции наполняли Светом и верой в то, что они делают все правильно.       Труднее было с девушками. Ореол героя пристал к нему вместе с коричневым плащом и падаванской косичкой, а неумение общаться с противоположным полом лишь добавляла какой-то налет шарма, как и небольшой румянец смущения, разливавшийся со щек по всему лицу. Да, коллеги-падаваны женского пола были… другими: понятными, друзьями, коллегами, тому, кому можно доверять прикрывать спину, а с этими восхищенными взглядами он не знал, что делать. Едва ли не каждая пыталась его, довольно щуплого от природы, да еще непрекращающиеся тренировки не давали набрать ни грамма лишнего веса, откормить, а когда он, смущаясь, отказывался, смотрела таким взглядом, окатывая столь сильными эмоциями разочарования, боли и восхищения, что он брал, лишь бы только очередная девушка была довольна.       Каждая победа, каждая история, рассказанная СМИ Республики лишь добавляла почитателей и почитательниц. Они были гордостью Республики и позволили гордыне застилать зрение, ведь выигрывая битву за битвой они проиграли войну. И один день решил все.       Одна фраза, одно заседание Сената — и их бросили на самое дно, окатив презрением: все те, кто их любил теперь ненавидел и сдавал властям лишь при появлении их в поле зрения. Предательство было более болезненно от того, что всего-то день назад они видели в глазах этих же людей восхищение. Они не могли поднять на них руку — ведь это этих самых людей они клялись защищать.       Всеобщее восхищение сменилось презрением и ненавистью, те самые девушки, когда-то подкармливающие молодых джедаев нашли другой объект восхищения, выбросив, или просто стерев с носителей все то, что по крупицам собирали об объектах поклонения последние три года, чтобы освободить место для чего-то более восхитительного.       А где-то были другие, хоронившие эти сведения в недрах своих домов, чтобы лет через двадцать показать их своим детям.