Цветы для Марьяны

Мы сидели на веранде и пили компот из ревеня. Спаивать несовершеннолетнего слабоалкогольными напитками мне не позволяли моральные принципы. А ещё играли в карты, в демократичного пионерского «дурака». Я, забравшись с ногами и укутавшись в льняное покрывало, — на старенькой скрипучей тахте. Максим — на низком садовом стульчике. А между нами — вместо стола — табуретка, накрытая вафельным полотенцем. За окнами — ливень. Крыска на матрасике в сенях недовольно ворчит и вздрагивает от каждого порыва ветра. Колышется и поднимается, то пузырём, то крылом, лёгкий белоснежный тюль. Гудит, будто трудолюбивый шмель, старенький холодильник. Вот оно — счастье. Нирвана. Ну почти… — А это тебе на погоны! Учись, желторотик, пока я жива. — Лихо «забросав» парами и козырями проигравшегося в пух и прах Макса, я водрузила ему на плечи две припасённые почти с начала этого раунда «шестёрки». — Чему учиться? — Он схватил меня за запястья и дёрнул на себя. — Я всё умею. От падения на пол нас удержал холодильник. Целоваться с насильно заведёнными за спину руками оказалось приятно. Чувствовать поднимающуюся твёрдость в паху у Макса — ещё приятнее. Целый вечер терпел, бедняжка. Его рука скользнула к моей груди. Пальцы — огненные. — Бабушка увидит. Перестань. — Я попыталась вернуться с его коленей обратно на тахту. Но Макс не пустил, обнял так властно, что у меня даже зашлось всё внутри и ноги стали ватными. — Не увидит. Мы быстро. Хочешь, дверь подопру? — Не хочу быстро. Я ни у кого ничего не ворую. Максим так резко выпустил меня, что я потеряла равновесие и, оступившись, плюхнулась прямо на наш импровизированный столик с картами. — Тогда я пойду, — заявил он подчёркнуто сухо. Даже внешне стал лет на десять старше. Ух! — Поздно уже, утром в город надо — дед просил сахара купить, на себе переть придётся. Мне Костян обещал заднюю звезду, поршня и тормозной барабан. — Для мопеда? Не проще ли эту развалюху отпустить с миром? Сам говорил, тебе его на четырнадцать подарили и уже бэушный. — Нормальный мопед. Починю. — Макс, кажется, обиделся. Да, мужское самолюбие — вещь деликатная. — Ну иди. — Поднявшись с табурета, как звезда стриптиза, я демонстративно отклеила от попы прилипшего крестового валета и пересела на тахту, плотнее, будто в королевскую мантию, завернулась в покрывало. — Зонтик возьми, а то промочишь себе что-нибудь важное. Он просто встал и вышел. Сначала с веранды. Потом — из дома. Шаги, хлопнула дверь, гавкнула Кристина, звякнула форточка; тюлевая занавеска, взлетев парашютом, шлёпнула меня по лицу и слетела с «крокодильчиков». — Сам ты тормозной барабан! — сообщила я то ли ливню, то ли вечеру, то ли нарисованному на лакированной карточке белобрысому парню в берете, при шпаге и с крестом на груди. Глотнула компота — показалось кисло. Ещё бы — после его поцелуя… * * * Огородные работы, за последние дни доставшие настолько, что в голове прижилась идея, а не полить ли тут всё сплошняком гербицидом, неожиданно сослужили добрую службу — спасли меня от грусти и печали. И от самоедства: типа не дала мальчику, вот он и сбежал. А дала бы — сидел бы возле меня и смотрел влюблёнными глазами, как эротишно я «загораю» на плантации в малиновых рейтузах и резиновых сапогах? Когда с раннего утра до позднего вечера полешь картошку, сдуру посаженную любимой бабушкой на «целине», ищешь в сорняках морковные всходы и пересаживаешь капусту-помидоры-и-прочие-вегетарианские-сокровища, то как-то не до любви к юному белокурому Амуру, то есть Максиму, решившему взбрыкнуть и по-английски отчалившему в городок. Тоже мне, джентльмен выискался! Посмотрим, кто первым заскучает… * * * Вечером позвонил Плотник. То есть дядя Олег, вернее, друг моего покойного деда Лёвы, Плотников Олег Маркович. Раньше часто его видела, но после дедовой смерти, конечно, — больше урывками. Ходили слухи, что Плотник — знаменитый Питерский авторитет, не знаю, так оно или нет: не вхоже моё семейство в криминальные и около круги, живых авторитетов, воров в законе и прочих романтишных делинквентных личностей видела только на экране телека. Дядю Олега знаю (если можно назвать полноценным знакомством в принципе односторонние отношения сильно взрослого господина и голоногой любопытной стрекозы) с детства, до определённого времени считала его почти родственником, в некотором роде своим вторым то ли дедом, то ли отцом, по-девчачьи обожала. То книжки мне дико интересные привозил, то фирменные кроссовки дарил или туфельки золочёные (а вот кукол — почему-то никогда…), то вкуснейшими конфетами угощал, то часами спорил со мной о всяких важных для девочки вещах. До тех пор я была почти влюблена в дядю Олега, пока в определённом возрасте не почувствовала его ко мне интерес… как к женщине. Помню, не знала, как себя вести, растерялась, испугалась жутко: шутка ли — тщательно скрываемое (однако пойманное мною интуитивно, что ли) внимание почти пятидесятилетнего мужчины к пятнадцатилетней вертихвостке, зачитывавшейся Алыми парусами и Мастером и Маргаритой… Кажется, дядя Олег чутко срисовал мой некомфорт и перестал бывать у нас. А может, просто делами был занят… В будущем, когда я подросла, нам с ним как-то само собою удалось восстановить общение без налёта обоюдной неловкости: оба сделали вид, что ничего не произошло или вообще ничего такого и не было; однако, мне думается… (если быть честной) что просто оба слукавили или даже струсили посмотреть правде в глаза… На этот раз Олег Маркович, давно не выходивший на связь, поговорил с бабушкой, потом попросил передать трубку мне. Сообщил, что на могиле у деда, похороненного на Большеохтинском в Питере, всё нормально. — Если захочешь приехать на Лёвину годовщину, Мэри, то меня не будет. Дела, завтра улетаю. Но тебя встретят. — Извини, дядя Олег, но в этом году — никак, на Рождество, наверное. А сейчас съездим с бабушкой в церковь, свечи поставим, закажем дедушке молебен. Его любимых вареников приготовим. У меня собака щенится, не могу её бросить. В трубке сухо хмыкнуло: — В твои годы, Мэри, самой надо лялек рожать, а не с сучьими детьми возиться. — Не очень-то ты, дядя Олег, деликатный. Мою Крыску вязал англицкий чемпион, красавец, в груди шире, чем в длину. Уговаривал её почти час, ушки вылизывал. А потом она его сорок минут из замка не отпускала. А меня вяжут одни… не буду, Олег Маркович, всех мужиков ругать, наверное, встречаются среди них, то есть среди вас, стоящие. Но ходят они, видимо, по разным со мной улицам. Или по домам сидят, в танчики играют, на порно дро… самоудовлетворяются. Найдётся кто-то похожий на этого Гайда-Брил-Дадсон-язык-сломаешь, только двуногий и без хвоста, — сразу детьми и займусь. Хотя про хвост со мной можно договориться. — Не обижайся, принцесса, — пророкотало в динамике бархатно. — Знаешь, за что я тебя люблю? — А вы меня, Олег Маркович, любите? — Ой, ну не дура? Раздухарившись по привычке, забыла с кем говорю. — За то, что твой дед, царствие ему небесное, жизнь мне спас и выручил серьёзно. А ещё за то, что у тебя язычок горячий. «И не только язычок…» Я вовремя опомнилась и промолчала. — Для всех «язык мой — враг мой», а для тебя, Мэри, — друг и палочка-выручалочка. Только ты всё же иногда следи за ним, девочка. Чёрта за… хвост не всегда стоит дёргать. — Спасибо за совет, Олег Маркович, извините. — А вот извиняться, принцесса, никогда не надо. Если не права — отвечай, а если готова под каждым словом подписаться — руби дальше. Хотя… ты же барышня… — Голос Плотникова изменился, появилось напряжённое придыхание. — Всё равно не извиняйся. У бабы всегда найдутся способы загладить свою вину… * * * Не знаю, виновата ли я перед Максиком, не переборщила ли со своими опытами по дрессуре юного пасторального блондина, однако загладить… ну всё равно что… мне вскоре захотелось очень сильно. Аж в районе диафрагмы заныло. Повод помириться (хотя и не ссорились, вроде…), не уронив своего величества, представился вполне уважительный. Может, он таки и заскучал первым — очень на это надеюсь! — только признаваться в этом упрямо не желал, в деревне не появлялся, поэтому нарушить нашу необъявленную «контру» пришлось мне. Ну да, как старшей, стало быть, более мудрой. Хороший аргумент, не ранящий женской гордости. Ведь не ругались даже, ну глупо строить из себя «скалу Обида». Да и на что обижаться? Никто никому ничего не обещал… Хм, пожалуй, это-то меня и задевало… «С ДР! Хочу………. Поздравить!» — именно такая моя смс-ка, с десятью пробелами, улетела на телефон Максима ровно в полночь с двадцать четвёртого на двадцать пятое мая. Ответ пришёл только утром: «Спб». Дурак! Поросёнок. Санкт-Петербург, что ли? Наотмечался уже, небось... Я почти нажала на вызов его номера, но вдруг передумала и убрала палец с кнопки. Мазохистка я, что ли, право, чтобы наслаждаться весёлым, беззаботным и, может быть, нетрезвым голосом Макса? А если он вообще не один, а с… Боль никогда не доставляла мне особого наслаждения, тем более — душевная… Однако, сама не знаю почему, выкинуть эту (этого) белобрысую занозу из мыслей не удалось. В принципе, я умею владеть собой (чем, надо признаться, горжусь), головой — в том числе. Но не в этот раз: весь день, нарочно занимая себя самым тяжёлым физическим трудом (даже бельё после стирки не стала полоскать в стиральной машине, а поволокла в тридцатилитровый бак и выжимала собственными слабыми женскими ручками), я постоянно ловила себя на том, что разговариваю с Максиком. Спорю, задеваю, насмехаюсь, обсуждаю какие-то глупости, философствую, рассказываю про понравившийся мне фильм, ругаюсь — всё с ним, с Максимом Дмитриевичем. И постоянно смотрю в его глаза, ловлю мельчайшие реакции и оттенки настроений. Получаю от этого настоящее удовольствие. Ох-хо-хо, Марьяша, втрескалась, голубушка? Зачем? Остановись. Пожалеешь. Будет больно. Даже если тебе удастся сейчас слепить из этого мальчишки то, что хочется, выстроить комфортные во всех смыслах отношения, разве не понимаешь, что никакого будущего у тебя с Максимом нет? Через дюжину лет тебя ожидают обвисшие сиськи, складки на пузе, целлюлит, седые волосы, климакс, зубные протезы. А его, тридцатилетнего, в самом расцвете сил, — яркая жизнь, перспективы, молодые воздыхательницы… Ему детей захочется, семью. Согласна ли ты, принцесса, родить парню, который тебя на десять лет младше? Ой. Ой! Эк меня унесло. Стоп, Мэри. Ты с ним даже ещё не спала. Отставить детей. Нефиг продавать ещё непосеянный ячмень (так моя бабушка часто учит). Подумай лучше, чего ты хочешь именно сейчас. Посидеть в тенёчке и отдышаться? Переобуть натёрший мизинец резиновый шлёпанец? Поиграть с Крысей в мячик? Выпить кваску? Морсику? Слопать мороженку? Рафаэллинку? Три? Прижаться щекой к чуть-чуть, только-только, едва-едва начавшей всерьёз пробиваться щетине на Максовом упрямом подбородке? Идея мелькнула — как шаровая молния. И потребовала скорейшего — сиюминутного! — претворения в жизнь. Но как? Где мне взять в нашей малонаселённой глуши мотоцикл? Поехать завтра в город и купить? Денег не хватит. Авантюра, чистейшей воды афера. Но у меня аж защипало под хвостом — так и представила глаза Максика, получающего от меня в подарок железного коня. Нет, не покупать мальчишку я хотела (ни в коем случае!), а поразить, опрокинуть, взять в плен его пацанскую душу. Не выйдет у нас, не сладится — хоть запомнит меня на всю жизнь! Что же делать? Что делать? Никаких практически осуществимых идей не родилось. Я вспомнила про дядю Олега, не раз игравшего для нашей семьи роль феи-крёстной (чем мой папа, надо признаться, был очень недоволен, впрочем, без объяснения причин, а вот мама и бабушка то ли по наивности и простодушию, то ли, наоборот, по корысти и из расчётливости время от времени пользовались, правда, по мелочам). Набрала номер его телефона. Долгие гудки. Попытка номер ту. Снова гудки. Ну что ж, значит, не судьба. И хорошо. А то что-то я веду себя как капризная безмозглая Барби. Это, наверное, на меня так влюблённость в молоденького парня влияет. Телефон в ладони подпрыгнул и «бибикнул» — пришло текстовое сообщение. Ого, от Плотникова. «Занят что нужно Мэри?» Даже не успев сориентироваться и подумать, я ответила просто наобум: «Мотоцикл. Недорогой, можно бу, но чтобы ездил». «Срочно?» Э… «Завтра». «Ты в порядке?» Я пожала плечами — «разговор» с дядей Олегом был слишком сюрреалистичным. Но набрала и отправила «Да». Подождала немного, однако Плотников больше ничего не прислал. Стало как-то неловко… Ну и пусть. Родилось предчувствие, что я заварила какую-то кашу… Но было оно эдаким весёлым и лихим… Перед сном я долго сидела на крыльце, упрямо кормила комаров, чесала устроившуюся у меня под боком беременную псину и боролась со жгучим желанием позвонить Максиму. Победила его (желание) по пенальти. Уже лёжа в постели, настроившись на серьёзный лад, гораздо более приставший молодой леди, а не свистульке, хотела написать сообщение Олегу Марковичу, извиниться и отменить свою глупую, совершенно неуместную просьбу. Но заснула.