Дрейф чёрной бабочки

— Ну же… Не будь такой вялой… Тело совершенно расклеивалось. Всё сложнее и сложнее ему давались собственные монотонные движения верхом на преувеличенно спокойной партнёрше. Голова сильно болела. Желудок словно весь высох и прилип к внутренней стенке живота. Его содержимое разбрелось по брюшной полости, ища выход наружу. Он погружал свой пенис в сухое и узкое лоно Софи, совершенно не замечая, что всё сильнее и сильнее пачкался в её крови. Плоть из изувеченных культей упиралась ему в живот, а сломанные кости кололи его открытые бёдра. Он держал темнокожую за бока, пониже груди и силой рук приводил её неподвижное тело в движение, заставляя его покорёженную нижнюю половинку немного приподниматься вверх, и буквально насаживал её узкую дырочку на свой твёрдый член. Сам же он практически не двигался, сковывали непонятные позывы рвотных масс, рвущихся наружу. Девушка лежала перед ним, распластав тонкие ручонки в стороны. Её голова и груди слегка подрагивали от слишком рьяных пассов партнёра, что вызывала в его затуманенной страхом голове ещё более сильный образ того, что этот отвратительный труп может быть живым. Не отрезвляли ни кровоточащие губы, ни кости рёбер, которые кое-где опасно прогнулись вовнутрь тела, свидетельствуя о тяжелейших внутренних травмах. Но её восхитительные глаза, блестящие на солнце ярким золотом, казались ему живыми, как никогда. Ещё бы, ведь они выражали такие правдоподобные эмоции. Вернее… один глаз. Второй за пару часов успел заплыть в крови от иголки BG9 и запечься под веком сплошным кровавым пятном. Неважно. Куросаки даже не замечал этого — глаз почти полностью прикрывали растрёпанные кудряшки темнокожей. Восхитительные бледно-фиолетовые кудряшки… Он вновь поцеловал её в смятые губы и засунул язык ей в рот, прогибаясь торсом к покойнице и накрывая её своим телом сверху. Пятна крови девушки с его тела вновь возвращались к своей хозяйке, размазываясь бордовым месивом по слегка раздутому животику Софи и затекая в её аккуратный пупок. Куросаки немного расправил то, что когда-то было ногами мулатки, и раздвинул это в стороны, чтобы иметь возможность полного контакта с её тельцем. Чтобы жаться к ней до тех пор, пока его оголённая грудь не сдавит мягкие бугорки его холодной сестрёнки и не почувствует на себе крохотные зёрнышки её тёмненьких сосочков. Голова девушки немного заваливалась на бок. Ему не нравилась такая отчуждённость партнёрши, так что он взял её за подбородок и повернул её лицом к себе. Затем он снова поцеловал управляющую приюта и продолжил страстно трахать её, удивляясь лишь тому, что внутри неё сейчас было удивительно холодно. Не суть… Он сейчас двигался настолько быстро, что, ему казалось, он может согреть ледяную матку своей любовницы огнём своего члена. Нужно было просто трахаться с ней подольше. Так, как она любила. Получалось неважно… Зато плоть девушки очень скоро взмокла от его спермы. Он прижал тело Софи к земле руками и продолжил иметь её, немного поднявшись вверх и оперевшись на ступню правой ноги и колено левой, словно опытный бегун на низком старте. Однако так он не мог входить в неё до конца, и лишь полировал головкой пениса её сухие половые губы и клитор. Девушку снова пришлось немного поднять, подтянув её к себе. Его Софи. Его маленькая тёмная звёздочка последних месяцев… Что же в ней сейчас было не так? Куросаки всё никак не покидало чувство, что он упускает из своей головы что-то невероятно важное, однако, как бы сильно он ни старался найти в своей подруге изменения — ничего не получалось. Он засунул пару пальцев ей в рот и немного прижал их её тонкой челюстью. Язык темнокожей тоже был сух, как сено, хотя его и приятно было ласкать пальцами. Ичиго вновь склонился над окончательно обесчещенной подругой, чтобы помочь её ротику увлажниться, он прижался к ней своими губами и принялся наполнять её своей собственной слюной. «Софи… Милая… Не будь такой холодной, прошу тебя…» — думал он, терзая зубами её мёртвый язык и дёсны. Член в лоне девушки стоял так твёрдо, что головка готова была взорваться прямо внутри подруги, так сильно его тело было возбуждено. Но разум, отчего-то заимел тревогу. «Софи…» Он взял девушку под попу и принялся завладевать ею с совершенно иной скоростью. С такой, что её вполне хватило бы для того, чтобы воспламенить подругу и расплавить её неподатливую киску от одних лишь только стремительных движений. Он трахал её так сильно, что покойницу мотало, как тряпичную куклу, заставляя биться головой и плечами об острые осколки. «Софи… Что с тобой?.. Не молчи… Умоляю тебя… Не молчи больше!» В тот момент, когда его член не выдержал и кончил прямо в подругу, её виски были уже докрасна разбиты о камни, а голая спина оказалась разодранной. Несколько позвонков были перебиты. Пострадала и поясница Софи. Задыхаясь от собственного темпа, Куросаки тяжело опустился на тело подруги и замер, положив голову её на грудь. Сперма текла из отверстия темнокожей вперемешку с кровью. — Софи… Софи… Идиотка… — умалишённо шептал Куросаки, гладя трижды мёртвую сестру по пробитой голове. Кровь на его пальцах капала и смешивалась с кровью на волосах мулатки. Мир постепенно вновь выстраивался перед его глазами. Что? Что это было?.. Он услышал рядом с собой странно знакомую монотонную мелодию и, не глядя, протянул руку и схватился за её источник. Это был его собственный телефон. Кажется, он выпал из одежды управляющей, когда он, Ичиго, раздевал её в порывах больной страсти. Видимо, он оставил мобильный в приюте, а девушка взяла его себе, собираясь отдать при следующей встрече. Он несильно поёрзал в нагретой киске Софи, всё не отваживаясь высунуть из неё свой член, а самому слезть с неё, прекращая вдалбливать останки своей когда-то живой сестры в грязь. — Алло… — безжизненно прошептал он в трубку. — Ичиго! — это был голос Тацуки. Бодрый, злой и испуганный. Странно, но именно этого ему сейчас не хватало, чтобы вернуть немного вменяемости. — Как ты? — сразу же выпалил рыжеволосый, немного приподнимаясь на теле Софи. — Я… Я нормально… — сбивчиво донеслось до него. — Исида довел меня до дома. А Орихиме приготовила кофе. Они только что ушли… Ичиго, вы… у вас там… всё… Она даже не спрашивала его о том, случилось ли что-нибудь. Это явно было лишним, учитывая всё то, что Арисава успела увидеть и почувствовать этой ночью своими глазами и телом. Она знала, что что-то с ним было не так и звонила убедиться, что он жив и здоров. — Я в порядке, — выдавил из себя Ичиго. Сейчас он будто поднялся от многовекового сна, выплюнув из себя вместе со спермой и мочой остатки проникающей силы Эс Нодта. Именно сейчас до него понемногу начинало доходить всё то, что он пережил. — Запрись дома и никому не открывай… У меня есть ещё одно дело, а потом я вернусь к тебе… — Ичиго… У тебя правда… всё хорошо? Весь город в руинах, а никто этого не замечает… Как Софи? Последний вопрос вызвал в нём целый ураган. Нет. Нет. Нет. Нет… Он ведь не… — У неё… небольшие трудности… И… — он до последнего не хотел чувствовать, что до сих пор находится ВНУТРИ… — Приведи её с собой, — выпалила Арисава, — и детишек из приюта тоже… Я… — Им нужно уйти, Тацуки, — из глаз Куросаки текли слёзы. Боже, как он хотел, чтобы этот плач не услышала его возлюбленная… — Софи и другие… будут в безопасности… Нам просто… нельзя пока с ними видеться. Так… будет лучше… — Ичиго, — настороженно спросила девушка. — Что произошло?.. Что? Что он, черт побери, мог ей сейчас сказать?! — Подожди ещё немного… — с этими словами Ичиго отключил звонок и со всего размаха размозжил телефон о землю. Он больше не мог. — Ещё немного… Тацуки… Солнце… Он собрал в кулак всю волю, которую ещё не успел оставить позади и медленно посмотрел на растрёпанное тело подруги, на котором до сих пор продолжал лежать, не вынимая члена из её мёртвой щели. Выкрикнув имя сестры не своим голосом, он оторвался от неё, вскочил на ноги и, теряя равновесие, сделал несколько больших шагов назад. Было уже совсем светло. Много времени прошло с тех пор, как зловещий Эс Нодт и его свита покинули Каракуру. Его обильно рвало. Долго и громко, пока гортань не воспалилась, а глаза окончательно не затекли слезами. Стало немного легче. И тогда он вновь закричал. И эхо его голоса далеко-далеко унеслось в развороченные руины. На сей раз он знал, о ком кричать. Знал, о ком в последний раз звонили колокола. «Вся ваша отвага, несомненно, уже идёт по ветру… В ваших нечестивых словах и деяниях… Лишь страх…» В этом крике родился гимн уничтоженного города. Города, что спалила война. Война, в которой никто уже не сможет сохранить нейтралитет. Тысячелетняя кровавая война… Только начинается…