Идеальный кофе

– Ужинать будешь? – я смотрю, как он возится, снимая ботинки. Как вешает на крючок куртку, расправляя несуществующие складки. – Поел. Извини… Так я на это и рассчитывал. Я ж знаю, что ты от мамы. – Ничего. Жрать всё равно нечего. Я просто так спросил. Он протискивается мимо меня в комнату. Пытается. Я не пускаю. Зажимаю в узком дверном проёме. – Как мама? – Ну как, Жень? – он дёргает губами. – Нормально. Прокляла тебя всего пару раз за вечер. Так что уже гораздо лучше. Сказала, что я похудел и осунулся. И плохо выгляжу. Это правда? Ты мне такого не говорил. – Конечно, неправда. Ты отлично выглядишь. И даже поправился. Мне вообще кажется, что у тебя – уже живот. Ты вон сколько жрёшь! Вот ужинал опять! Еду настоящую. Он улыбается и тычется носом мне в подбородок. – А ты не завидуй. Я имею полное право быть толстым. Если захочу. И ужин я тебе тоже привёз. Мама передала… – он чмокает меня в щёку и подныривает головой под мои руки. Я смотрю ему вслед. – Мне? Ужин? Зоя Алексеевна? Серьёзно? – Нет, конечно. Мне. Еду. Чтоб ты меня голодом не заморил. Кстати, убери в холодильник. Я всё в прихожей бросил. И да… – он на секунду замолкает, стягивая свитер. Бросает его на пол и идёт дальше. – Телефон мой поставь на зарядку. У меня «ноль» вообще. А Илюха должен позвонить: там завтра чего-то мутно со временем съёмок. Всё. Я в дУше. Возвращаюсь в прихожую. Забираю брошенный на полу пакет. Распихиваю по полкам в холодильнике все пять (ПЯТЬ!) лотков с едой. И иду собирать Лёхины вещи. Свитер. Носки. Джинсы. Трусы. Что за привычка раздеваться на ходу? Что-то… А, да… Иду обратно в прихожую. Вытаскиваю из кармана куртки телефон. Который, и правда, мигает уже «аварийным» светодиодом. Ставлю заряжаться и иду… варить кофе. Гипнотизирую батарею турок и банок. Вот ведь… никогда я не пойму! Ладно, предположим, вот эта турка, и вот этот кофе. Кажется. Ну, что там? Ложка кофе. Подогреть. Помешать. Вода. Медленный огонь… Самое главное – не кипятить. Это я запомнил. Это самое лёгкое. Следить, чтобы только до пенки… И… Блин, чашку забыл… Так и кофе, вроде, пока кипеть не собирается. Вода-то холодная. Пока нагреется, я как раз… – Какой кофе жжёшь? – он стоит за барной стойкой абсолютно голый. Полотенце – в руках. Я показываю ему банку. – Такой. – Ааа… Хороший. Во-первых, эта турка не для него. Во-вторых, плиту будешь мыть сам. В-третьих, спасибо за попытку, – он смеётся. – В-четвёртых, не на меня смотри, а на кофе. Он – убегает. А я никуда не денусь. Сейчас вернусь. Он уходит в спальню, а я разворачиваюсь к кофе, и как раз успеваю увидеть, как над краем турки поднимается коричневая шапка пены и устремляется вниз, на гладкую керамическую поверхность плиты, как Лёшка и сказал. Торопливо подхватываю турку, сосредоточенно разглядываю то, что в ней осталось… – Отдай! – он, теперь уже в шортах, забирает у меня из рук несостоявшийся кофе и подпихивает ладонью к стулу. – Садись. Смотри. И я смотрю. Наблюдаю это ежедневное, абсолютно недоступное мне, волшебство. Грязная турка с остатками моей попытки отправляется в раковину. Лёшка моет посуду и плиту. Сам. Хотя обещал, что буду я… Вот так всегда… Говорит одно, а на деле… Стоп. Об этом сегодня, сейчас, лучше не думать… Сосредотачиваюсь на его руках. В которых уже другая турка и другой кофе. Наблюдаю, как быстрыми, точными движениями он делает всё то, что совсем недавно пытался сделать я. Столовая ложка кофе. Турку – на плиту. Подогреть. Размешать серебряной ложкой. Подогреть снова. Залить ледяной, обжигающе холодной, водой. Прямо из-под крана. Обязательно из-под крана. Колодца же у нас нет? И снова – на плиту. На медленный-медленный огонь… Лёшка замер над конфоркой. Наклонил голову на бок. Сосредоточился. Серьёзный. Ловит свой идеальный момент, чтобы успеть поднять, повернуться, окунуть кончики пальцев в холодную воду, и уронить пару капель в свой капризный напиток, осадить пену, обуздать, укротить… бросить несколько крупинок соли и перелить в чашку… Чашку! Он забыл чашку! Я успеваю. Успеваю достать её из сушилки, сунуть в микроволновку, нагреть (уж это я способен запомнить) и поставить на стол именно тогда, когда Лёшкина рука с туркой зависает в воздухе и… идеальный кофе идеально переливается в идеальную чашку… Я несказанно горд! Пустая турка перемещается в раковину. Полная чашка – на барную стойку. А я в одну секунду оказываюсь зажатым, прижатым, стиснутым его руками так, что грудь сдавливает от нехватки воздуха. А сердце – от любви. – Пей свой кофе. Остынет… – шепчу я. Отдавая шёпоту последний воздух. – Разберусь… без сопливых… – отвечает он и целует, так и не давая вдохнуть. И… правильно… зачем дышать? Я всё равно не умею. Проводит языком по моей верхней губе, задерживается в середине… и… не дает ответить, отодвигается на миллиметр, на микрон, ровно настолько, чтобы я не смог дотянуться… мы так и стоим… тесно прижатые друг к другу телами… и я всё ещё не могу пошевелиться, крепко спелёнатый его руками… Он улыбается, и лучики морщинок медленно, лениво собираются в уголках глаз… – Хочешь? – Да, – честно отвечаю я. Потому что вдруг понимаю: хочу так, что нет сил даже улыбнуться в ответ. И согласен абсолютно на всё и навсегда. И не имеет значения вчерашняя математика: какая разница, сколько у нас на двоих членов и задниц? Самое главное в этом уравнении то, что нас двое… двое… нас… и… Он убирает руки, и я чуть не падаю на пол от неожиданности: так расслабился, позволяя ему себя держать. – Возьми, – просто говорит он. Вот так просто, так… буднично… что от этого полного, абсолютного, немыслимого ещё вчера, доверия… глаза на секунду подтаивают слезами и нежностью… но в следующее мгновение обрушивается понимание, осознание: можно… можно… он сказал, можно… Я пытаюсь. Пытаюсь контролировать себя. Я не хочу… совсем не хочу его испугать. Но… делаю шаг вперед, обхватываю ладонью затылок, целую, вжимаю в себя руками, пристраиваю свой каменный, дикий стояк к его паху и перемещаю, передвигаю, отпускаю, чтобы тут же подхватить под задницу, которая есть, да, и поднять вверх, на себя… снова прижать, заставить обхватить руками шею, а ногами – поясницу… – Упадём, дурак… – бормочет он, целуя куда-то в плечо, пока я пытаюсь решить… куда? И своим суженным, тёмным, украденным страстью, зрением не вижу ничего лучше, чем… Смахиваю со стола стаканчик с какими-то мелочами. И опрокидываю его на столешницу, прямо поверх пафосных обеденных салфеток, которые сегодня со смехом подарила мне Ирка, приезжавшая в гости днём… Как она там сказала… «Обедать будете, как культурные люди»? Да. Будем. Обедать. Как люди… Все эти дурацкие воспоминания мелькают в голове за то время, которое требуется, чтобы сдёрнуть с него шорты, дёрнуть его самого на себя, к краю стола, одновременно подхватывая под колени, сгибая, поворачивая, складывая, подгоняя под себя… я почти выпутываюсь из собственных штанов… почти… оставляя их болтаться где-то внизу, на щиколотке… забывая про них… про всё на свете… понимаю, что вот сейчас… сейчас… и… цепляюсь глазами за его лицо… выхватываю взгляд… полный… ожидания… доверия… доверия, блядь! А я? Не хуёво я соскучился, да? Могу не стесняться? Я замираю, как парализованный. Примагниченный его взглядом, в котором теперь мелькает удивление и… испуг… – Ты чего? – спрашивает он каким-то ломким, звонким, мальчишеским голосом. – Ничего, Лёш… Ничего. Всё в порядке… – и, в подтверждение своих слов, наклоняюсь к нему и целую. Теперь по-другому. Мягко и нежно. Как в первый раз. И, чёрт, почему КАК? Отпускаю его колени, трогаю пальцами чёлку. Отросла… Всё время ему в глаза лезет… Всё время убрать хочется… Потрогать… Провожу большими пальцами по бровям, по вискам… Завожу ладони под затылок… Глажу шею сзади… и снова целую… увлекая за собой вверх… Теперь он сидит на краю стола… запрокинув голову… закинув руки мне на шею… выдыхая…вздыхая… постанывая в такт движению моих бёдер… в такт длинным, нежным прикосновениям члена к члену… его ко мне… меня к нему… И возбуждение накатывает плавно, усиливается постепенно, как поднимающая на гребень волна… мягко, медленно, но неотвратимо… неизбежно… он закрывает глаза, отдается ритму… как будто мне… но, на самом деле, я уже давно не двигаюсь… двигается он… растворяется… тает… он… Сейчас одной слюны катастрофически мало. Но я же, блядь, очень умный! И теперь у меня ничего другого… и придётся… и… никаких вариантов… И я отпускаю, отключаю разумное, всё… что мешает… и завожу руку вниз, под него, под его движение, один палец, только один… но, блядь, как же тесно! Как! Блядь, как? Глаза его распахиваются в… панике… да… и в ту же секунду, я чувствую, как застывает, напрягается, сжимается вокруг моего пальца внутри, каждая мышца… Мы не шевелимся оба. Зацементировавшись взглядами. Утонув в невысказанных словах. Ему не надо ничего говорить. Я сам знаю. Читаю в его сузившихся зрачках. И… да, внезапно вспоминаю, что сегодня я – старший и умный, и… – Всё хорошо… – то ли спрашиваю, то ли, наоборот, убеждаю, поглаживая его спину. Подталкиваю. Почти незаметно. Но всё же… Сегодня веду я… И он слушается. Медленно, как-то очень… неуверенно, делает первое движение, маленькое, короткое, но… навстречу… Я сдвигаю руку, пытаясь попасть в такт, так, чтобы двигаться с ним… но не в нём… пока… пока… пока… приходится запрокинуть голову, чтобы удержаться… потому что смотреть невозможно… невозможно видеть, как меняется его лицо… как проявляется морщинка между бровей, как кривятся губы… смотреть и не сваливаться в глухое беспамятство… невозможно… но нельзя… ведь нельзя… мне пока нельзя… С его губ срывается короткий всхлип, и глаза снова открываются. Он снова замирает в моих… на моих… руках… но теперь… теперь… да… – Вот так, да? – спрашиваю я, повторяя, проверяя, сдвигаясь там, внутри… Он крупно вздрагивает всем телом, закусывает щёку, отпускает, выдыхает, пытается что-то сказать, но… я уже прочитал его ответ… все его слова. – Да! – утверждаю я. И теперь уже двигаюсь сам. Уже уверенно. Точно. Рукой. Телом. Собой. Спихиваю его с тонкой грани сознания. Не думай… Не думай. Чувствуй. Себя. Сейчас. Он замирает, расслабляется и… отдаётся… полностью, совсем… срывается в какой-то рваный, ему одному понятный ритм и выдыхает свои короткие, полузадушенные «Да…» и… сводит… сводит, меня с ума… Я убираю руку и лихорадочно шарю глазами вокруг… пытаясь решить… что? Что может заменить смазку прямо сейчас, здесь, вот в это мгновенье, в это… – Может, ты уже, наконец… Или ждёшь моего «пожалуйста, Жень»? – Молчи… я… так нельзя, Лёш… нужно что-то… хоть что-то… – я пытаюсь объяснить, но слова выходят такие же рваные, путаные, как мысли сейчас. Сумасшедшие, как я сам… Масло. На столе возле плиты. Extra Virgin. Никогда в жизни на трезвую голову я не повторю этот трюк. Просто потому, что я не знаю, реально не знаю, как я дотянулся, как скрутил крышку, как умудрился не вылить на себя всю бутылку… как… Медленно… Надо медленно… Надо медленно… Вот всё, о чём я думаю, придерживая его под колени, раздвигая, толкая, входя в него… – Блядь… – хором, на одном вдохе. И пауза – на выдохе. Я замер. Я не дышу. Я исчез. Растворился, как сахар в кипятке. Бесследно. Перетёк в иное состояние. Кажется, навсегда. Я не вижу его. Не слышу. Только чувствую. Пульс. Жар. Огонь. Пламя. Внутри него. Вокруг себя. Везде… Один вдох. На двоих. Ритм. Удар. Сердце. Моё. По-моему, моё. Рука. Ладонь. Скользкая. От масла. Extra Virgin. Гладкость кожи под моей ладонью. Моей. Точно моей. Открываю глаза. – Лёх? Два коротких вдоха. Один длинный выдох. – Ну, что ты сдох-то там? – Ответ. Улыбка. Откат. Возврат меня, ко мне: ты же всё знаешь. Сам. Да. Я же… да… Только вот я, пожалуй… Стоит только… – Дай мне… минуту… сейчас… я… Первое же короткое движение почти сталкивает в оргазм. Выкручивает судорогой. Сбивает дыхание. Как он вообще… Как у него получается? Как? Осторожно. Медленно. От него. И к нему. Ещё медленней. Ещё осторожней. Как… как бокал с водой… не опрокинуть…не расплескать… поделить на двоих… Да. Вот так. Вот так длинно. Медленно. Глубоко… Глубже… Резонанс. Вибрация. Стон. Да. Кажется. Нет. Не кажется. И… ещё раз… – Да… – Всхлип? Стон? – Сильней! – Приказ? Ты всегда… вот всегда… наглый придурок… мой… абсолютно мой… совсем… насовсем… как там? Forever? Ever? Never? Никогда… да… точно… никогда… никуда… ни за что… да и куда ты можешь? Ты… От меня… Стоп! Я. Главный. Сейчас. Да. Я решу, когда… Не сейчас… Нет… Отбрасываю его руку в сторону. Он, кажется, ударяется о стол. Кажется, сильно. Но едва ли замечает… Едва ли… – Жееееень… – выдыхает, выгибается, упирается затылком в столешницу… – Пожалуйста… И это «пожалуйста» – ломает. Сбивает. Сметает. Обрушивает. Обрывает последние нити. Подгоняет. Загоняет. Строит. Вытягивает. Настраивает. Звенит. Звучит. Музыкой. Стоном. Криком. Полной глухотой. Слепотой. Волной. Длинной. Мучительной. Сладкой. Невозможной… Нереальной… Не умещающейся в коротком, бестолковом слове «оргазм»… Вырывающейся наружу… выплёскивающейся жизнью… моей… в него… Мы вместе. Нас двое. Мы дышим. И воздух вокруг нас пропитан запахом… оливкового масла Extra Virgin… любви… жизни… идеального кофе…