Ледяная свобода

      Вначале был снег. И пустота. Много снега и пустоты. Поземка. Ледяной тихий ад. И над этим бездонное небо.

***

      Датчанин сразу надел на него ошейник. Словно сам не верил, что ему удалось. Только так он был спокоен, что дикий зверь никуда не денется из его рук. Словно пса, держал датчанин его в подвале, к крюку железному приковывал на ночь. Бился в путах непокорный, рычал, решетки стальные выломать пытался - гнулись прутья крепкие. Слушал это Хенрик и, когда совсем надоедали ему те звуки, приказывал окунать пленника в ледяную морскую воду, пока не успокоится. Останавливал его тогда Норвегия, но только хохотал в лицо ему датчанин, за шею обнимал по-хозяйски и в дом свой уводил, что-то на ушко нашептывая.       И к ночи, когда холод вымораживал землю, приходил к обессиленному пленнику Тино, не боялся, хоть и смотрел тот на чужака зверем из подземелья своего. Приносил ему, дрожащему, одеяло свое Тино и садился совсем рядом с маленьким окошком. Он тоже был пленником на датской земле: как никогда силен был тогда датчанин, на своих драконоголовых кораблях ходил в далекие походы, драться умел без жалости и страха. Да только так мало значил Тино в большом доме датском, что и не замечали его вовсе. Болтается и болтается, лишь бы под ногами не путался. Поэтому и приходил к подвалу, не боясь нарушить запрета хозяйского, маленький финн. От скуки ли, от любопытства ли. С интересом разглядывал привязанного: высок, ладен он, в плечах косая сажень, - потрогать пытался через плетеные прутья. Сторонился его поначалу заключенный, из угла смотрел на него злыми глазами, а потом привык. Подходил ближе к окошку, садился на пол и смотрел вверх. Не было ни радости, ни злости в его по-северному синих глазах, пока наконец к вечеру через решетку не заглядывал Тино. Молчаливый пленник стал выходить из своего угла на свет, это радовало финна, и тогда садился он прямо на землю и начинал тихонько петь. Те песни, что рождала его холодная неласковая земля. Простые напевы, спокойные и медленные, или охотничьи залихватские. И не видел он, что пленник, слушая его, закрывал глаза.       Датчанин пленника блажного водил на поводке да наслаждался этим. Вместо себя бросал в самые жаркие битвы - победителем всегда выходил из них неистовый дикарь. Легко держали его руки огромную секиру, дрался он умно и хитро, и на датском дворе все только гадали, как Хенрик сумел подчинить себе такого. Хоть и в зените славы был датский викинг, не справился бы он уже, случись ему вступить в битву со своим пленником теперь.       А вечерами Финляндия пел ему свои тихие песни.       До тех пор, пока одним холодным вечером не принесли его после похода Хенрика на Русь израненным. Цену знал датчанин воину искусному, повелел отправить к нему норвежца. Лечить умел северный дух своей магией странной, от земли своей таинственной умение это впитал, от моря бескрайнего. Руны в тряпочки заворачивал Кетиль и в повязки на ранах пленника вкладывал, волосы со лба ему убирал, лицо омывал чистой тряпицей.       А Тино, дождавшись, когда норвежец уйдёт, пробирался тихонько в подвал. Крал он ключи у стражи нерадивой, ночью на место клал. Никто не видел. Сидел рядом с раненым, за руку держал, из кружки водицей поил, когда принимался тот в жару по скамейке метаться. - Кто ты? - на третий день вдруг спросил заключенный. Рассматривал гостя воспаленными глазами.       Финн подпрыгнул на месте от неожиданности и растерялся поначалу. Не ждал он, что так быстро восстановится раненый. - Я Тино, финн. - Ты датский наложник? - с усилием спросил он его. - Пленник. Как и ты, - поправил его финн. - А кто ты, воин? - Я Бервальд Оксеншерна. Дух Швеции.