***
— Как жизнь, Фред? — солнечно улыбнулся я охраннику, который выдавал мне ключ от раздевалки. Конечно, я, как всегда, пришёл на работу самым первым. — Да ничего, — ответил старик, протягивая мне ключ, — вчера кошка у соседки родила семь котят, тебе не нужно случайно? Его глаза были серыми, как и он сам. Казалось, что старик со временем просто "выцвел". Поэтому я боюсь старости. Боюсь потерять свою энергию, яркость, боюсь начать усыхать... как Фред. И как любой другой пожилой человек. А я ведь помню его ещё с тех времён, когда сам ребёнком ходил в тогда ещё бассейн. Весёлый, добрый мужчина, похожий на доброго волшебника, на моих глазах завял, как цветы в том парке. На самом деле, это ужасно. — Нет, спасибо, — ухмыльнулся я, — такого мне уж точно не надо. Ну, — развернулся я в сторону раздевалки, — удачного дня, Фред. — И тебе удачного, — прохрипел он, спуская на нос очки. У него столько же морщин, сколько болезней, наверное. Порой, я даже боюсь его кашля. Он постепенно умирает, наверное. Ужасно, когда на твоих глазах кто-то умирает. Но, работая с больными детьми, я давно уже не считаю смерть чем-то самым страшным, что может с нами случиться. Самое страшное — не родиться, а вовсе не умереть. В плане, дети с синдромом Дауна или аутисты, которые являются моими постоянными учениками и пациентами, они же даже и не родились вовсе. Тело живет, но сознание — по сути, — нет, и нормально наслаждаться жизнью они не могут, — вот, что страшнее всего. Рабочий день начался с приятного события. Я не знаю, почему, но у всего нашего рабочего коллектива было поразительно хорошее и солнечное настроение. Коллеги мне улыбались, приветствовали меня, даже говорили что-то дружелюбное. Они пришли где-то через минут пятнадцать после моего прихода, и,клянусь, это был первый раз, когда они не обругали пробки/общественный транспорт/начальство/погоду/последние новости и так далее по списку. Обычно, я получал уйму негатива с приходом этих людей, но сегодня казалось, что у них у всех разом начался какой-то праздник. Возможно, они узнали, что кто-то из начальства/правительства/знакомых смертельно болен, хотя это было бы слишком жестоко, вы правы. Возможно, просто магнитные бури. Из всех моих клиентов (выберем наиболее нейтральное слово) больше всех я всегда симпатизировал Кэти. Девочка-аутист, которая не разговаривает со мной, но постоянно обнимает. Стоило мне однажды подать дельфину, который плавал с ней, кольцо, как она тут же звонко засмеялась и посмотрела куда-то на мои ноги, словно я герой. Мне даже на секунду показалось, что она совершенно обычный ребёнок. Так вот после всего этого Кэти в первый раз меня обняла. Теперь она обнимает меня всё время. Смотрит куда-то в окно, но уверенно обнимает меня. Так эта девочка открывается исключительно мне. И я всё время жду её прихода. Она моё солнышко.***
Я всегда привыкаю к новым клиентам, но, тем не менее, первое время я всё равно не очень хочу начинать работать с кем-то мне ранее незнакомым. Потому что не люблю я перемены и новых людей. Однако, стоит мне только начать, и я уже быстренько втягиваюсь в процесс, активно симпатизируя человеку и начиная вести себя с ним достаточно раскрепощённо. И нравятся мне все без исключения дети. Опять же, у меня нет ответа на вопрос "Почему?" Да потому что. Дети и тинейджеры априори невинные, светлые и мечтающие о любви, тем более те детки, у которых чисто физически не может возникнуть какая-либо дурная мысль или идея. Возможно, это является одной из причин, по которым я проникаюсь детьми. Однако, Луи Томлинсон, этот парень с синдромом Аспергера, не разбудил во мне той самой нотки сожаления и любви, что обычно я испытываю по отношению к моим детям. Наверное, всё это было потому, что Луи уже не являлся ребёнком. Ему было 18, вроде... а может, и 19 уже даже... убей, не помню, правда. Но не суть важно. Тем более, у меня где-то сидело какое-то ощущение, что, ну, не мой это ребёнок. Мне же его "спихнули", грубо говоря. Поэтому я его не ощущал своим и не хотел привязываться к нему, наверное, что вышло у меня, кстати, "на ура". Этот парень похоже очень боится воды. Когда я помогал ему надевать его костюм, Луи смотрел исключительно в сторону двери и не отвечал на мои вопросы. Ну, просто одна из моих главных задач и из самых действенных психологических приёмов по отношению к таким людям — это заговаривание зубов. Долгие и упорные расспрашивания, бессмысленные беседы, которые, по сути, являются игрой в одни ворота, ведь такие дети не часто отвечают. Так что, мою работу можно назвать, одновременно, очень близкой к психологии, но, одновременно, и очень от неё далекой, ведь психолог выслушивает человека, а тут приходится говорить самому и слушать только себя. У этого мальчишки, стоило нам опуститься в бассейн, тут же забегали глаза. Он молчал, ни слова не сказал, но по нему было видно, что парень паникует. Именно тогда я отметил, что глаза его очень похожи на глаза Фреда, того самого охранника, который сегодня пожелал мне удачного дня. Мне пришлось успокаивать Луи, как я это делал с двенадцатилетней Кэти, которая плавала до него. Я улыбался парню, говорил ему что-то, теребил его плечи, но он так и не посмотрел на меня, хотя я знаю, что синдром Аспергера — это не синдром Дауна, и он вполне мог мне отвечать, ровно как и просто смотреть на меня тоже мог. Он мне не открылся и не откроется. Он выглядел слишком напуганным. У Луи очень дрожали пальцы, и он постоянно ковырял свои ногти. Взгляд его бегал то по поверхности воды, то где-то возле раздевалки, возможно, он искал маму, которая его сюда привела, и руку которой он отказывался отпускать примерно ещё минут пять, прежде чем мы приступили к подготовке перед плаванием. — Мишка Бу, я отойду всего на минутку... Луи мотает головой и с ужасом осматривает бассейн. — Солнышко, это дельфины, ты поплаваешь с ними и расслабишься, а Мистер Малик поможет тебе... — Пойдём, Луи, всё будет круто, я тебе обещаю, ну! — чересчур бодрым голосом говорю я. Луи морщит нос, а его глаза, кажется, наполняются слезами. — Лу, всего немножко. Всего часик... я уверена, тебе понравится, Лу... Я протягиваю Луи свою ладонь в надежде, что он отпустит маму и схватится за меня, но все мои надежды с треском рушатся. Он смотрит на руку, а потом на маму. Он не хочет с ней расставаться. Почему-то. На самом деле, в дельфинотерапии нет ничего хитрого и ужасающего. Моя задача в этом деле — довести человека до дельфина, а потом оторвать его от бедного животного. Как только ребёнок или взрослый вступает в тактильный контакт с дельфином, тренер или, эм, "дрессировщик" ему уже не нужен. Дельфин прекрасно подстраивается под человека, а человек великолепно с ним контактирует. И это мало того, что общеизвестный факт, так ещё и ощущается это физически, что животное дружелюбно настроено, поэтому, в принципе, никогда не было никаких особых проблем с детьми во время их плаваний с дельфинами. Я просто контролирую поведение животного, чтобы оно не шибко разгонялось и никого случайно не задевало хвостом. Но! Луи — это был первый случай в моей практике, когда парень до слёз не хотел плавать с дельфином, и, более того, даже когда я всё-таки как-то дал Луи почувствовать животное, он не перестал бояться. Он хотел назад, хотел домой, хотел к маме, и этим он мне очень напоминал аутистов, хотя Луи не был аутистом. Также мне особо запомнилось то, как Луи испугался, когда намокли его волосы. Он сам на себя случайно пустил волну и потом до слёз запаниковал, стоило каплям воды осесть на его чёлке. И это поведение оставляло меня в недоумении и пробуждало во мне желание отстраниться (!), отстраниться, а не помочь! Я первый раз посмотрел на часы, которые, оказывается, висели у нас прямо над входом в мужскую раздевалку. Я начал считать время до его ухода, потому что он был очень странным. Для серьёзно больного ребёнка такое поведение являлось бы нормальным, но для почти здорового... совсем нет. Он убежал из бассейна, как ошпаренный. Быстро переоделся и сразу же спустился к маме, которая, увы, к его страху и ужасу, сейчас стояла и разговаривала со мной. — Он очень замкнутый и пока ему не удалось расслабиться... но, я уверен, со временем, Луи привыкнет, — натянуто улыбался я, осматривая в очередной раз напуганного Луи, который прятался за спиной мамы, что была ниже его на полторы головы. — Спасибо Вам огромное, Мистер Малик! Вы даже не представляете, что делаете для нас! Луи так необходимо расслабиться! — от всей своей чистой материнской души благодарила меня Джоанна. И, признаюсь, именно её слова стали тогда для меня стимулом не бросать этого проблемного парня, а продолжить с ним занятия. Она так хочет счастья своему сыну... а я, увы, не могу разбить материнское сердце. Уходя, я похлопал Луи по спине, но он так дёрнулся от моих прикосновений, что мне даже стало как-то обидно. Я не монстр и не маньяк, чтобы так меня шугаться. Но имеем то, что имеем. Благо Луи на сегодня был моим последним клиентом, я сразу же после него пошёл домой, по правде говоря, в испорченном настроении. В донельзя испорченном настроении. Меня мучил вопрос: это я такой плохой педагог или это Луи такой сложный? Почему он с достаточно лёгким заболеванием ведёт себя страннее, чем Кэти и Джон, например. У этого парня не было цикла, не было закономерности, не было формулы — и это сбивало меня с пути. Мне хотелось, чтобы он просто поплавал с этими чёртовыми дельфинами, и всё. Моя душенька бы успокоилась. Но нет, Майки дал мне простого клиента, так вот, пожалуйста, он боится всего, что движется и стоит на месте, а к дельфинам и вовсе залезать не хочет. "Майки, если и послезавтра будет такая же хуйня, разбирайся со своим Луи сам." — отправил я из машины, полный решения бросить сложного Томлинсона и вернуться к своим деткам. К своим любимым солнышкам. Я не просил себе никакого Луи и не обязан в нём копаться. Серьёзно, если всё это и дальше продолжится, то прощай, Луи Томлинсон.***
Музыка была классической, спокойной, успокаивающей моё бешено бьющееся сердце. Я не спеша бежал по парку, осматривая всё вокруг и думая о том, что мне надо бы посетить химчистку. Всё было так блаженно и по плану — прямо, как я люблю, если бы не грёбанная смска от Майка: "Они отказались менять тренера. Мама его сказала, что Луи не хочет никого кроме Мистера Малика. Прости, друг, это уже не моя вина. Я попробовал его перезаписать на будущее к себе, но увы." Блять.