Драбблы (Брюс/Тим)

Пот — Я не — я не это имел в виду, когда сказал, что наши отношения стали пресными и предсказуемыми, и нам нужно добавить немножко перцу, — сипит Тим, откатывается в сторону и жмурится. Брюс мычит что-то. В ушах звенит то ли от столкновения с бетонной стеной, то ли от удара о землю после. — У меня перед глазами вся жизнь пронеслась, и, знаешь, что-то слишком много знаменательных моментов в этой короткометражной выборке было. Брюс громоздится тенью где-то на краю обзора, и Тим поворачивает голову, чтобы проверить, умирает он там или что. У того не хватает половины плаща, большую часть бронированного костюма исцарапало и опалило так, что о починке можно забыть. В остальном Б. вроде цел, и костюм, кажется, не собирается свалиться с него в ближайшее время. Даже жаль. — Машина взорвалась, — почти угрюмо говорит Брюс, поднимаясь и протягивая Тиму руку. Тим хватается за предплечье и охает, когда его рывком ставят на ноги, запинается и опирается ладонью о грудь Брюса. — Она мне нравилась. Тим похлопывает Брюса по груди и отстраняется. — Знаю, Б. От модификаций, которыми ты её обвесил, любой бы только мечтательно вздохнул. Или обделался слегка. Ого. Земля вращается. — Быстрее, чем обычно должна? — уточняет Брюс. Его рука ныряет под плащ Тима и придерживает его за талию. — Намного быстрее, — Тим прикрывает глаза, выдыхает и мысленно отмечает свои травмы. Помимо головы, у него болит всё. Брюс без дураков практически отшвырнул его подальше. От эпицентра взрыва, по крайней мере. Тим делает вдох. Жар. Пот. Хах. Запах мог бы завести даже, если бы тепло исходило от их тел, а пот появился не после того, как их почти поджарили. — Как ты догадался? — Система предварительного предупреждения, — говорит Брюс. — Было… предусмотрительно поставить её. — Я так и говорил, — Тим приваливается к руке Брюса, затем заставляет себя встать твёрже и выпрямиться. Набирает полные лёгкие ночного воздуха. — Итак. Кому зубы пересчитаем за то, что изувечили нашу тачку? Улыбка Бэтмена не должна так сиять, особенно не в красном свете догорающего автомобильного остова, подсвечивающего готэмскую ночь. Но к чёрту: его улыбка сияет, опасная и такая безумно привлекательная. А предпочтения у Тима, надо сказать, всегда были несколько сомнительные. Жир Тим подвигается, чтобы можно было опереться спиной о грудь Брюса и закинуть на него ногу. После этого Тим подтаскивает к себе руку Брюса и укладывает её себе на живот. — Ты намекаешь, что нам нужно чаще обниматься? — спрашивает Брюс, зарываясь носом в его волосы, и заглядывает в планшет Тима. Завтрак уже ждёт, и Брюс даже не сомневается, что остальные уже задаются вопросом, почему это Тим и Брюс ещё не спустились. Секс, наверное, числился первым среди причин. Час назад они, в общем-то, угадали бы. Но это было целый час назад, а сейчас Тим занят: проверяет биржевые сводки и одновременно переделывает расписание Брюса, чтобы выкроить хотя бы пять совместных минут за ланчем. — Ты удобнее, чем изголовье, — отвечает Тим. Брюс кожей чувствует, как меняют положение плечи Тима, как напрягаются мышцы и выгибается шея, когда Тим потягивается. Тим ловит его за руку, длинные крепкие пальцы скользят по жёстким мозолям. — Кстати, романтика в наших отношениях почила с миром, тебе не кажется? Это всё, что у нас теперь есть. Наше посткоитальное времяпровождение свелось к отчётам с биржи и священным ужасом перед грядущим завтраком, потому что этот засос на шее ни одним воротничком рубашки на свете не прикрыть. — Я тебе засосов на шее не оставлял. — У тебя на шее, — уточняет Тим и сжимает его пальцы. — Твоей, не моей. Глупый Б. Брюс вздыхает. — И зачем только мы старались на тебе отметин не оставлять. — За пределами этого дома все, кто не обладает суперслухом, уверены, что Тим Дрейк до сих пор мальчик-чудодевственник, Б. Это ты у нас повеса-потаскуха. — Я оскорблён. — Брюс приобнимает его за талию. — И какой ещё мальчик, тебе двадцать один скоро. — У меня внешность мальчишечья. — Тим фыркает, поднимает голову и ухмыляется. Брюс чмокает его в лоб, просто так. — Ого, Б. Я теперь себя чувствую пятилетним. — Не за что, Тимми. Трава — У тебя пятна от травы на коленях, и я не буду спрашивать, откуда, — говорит Джейсон. — Потому что я уже догадался и пожалел об этом. — Завидуешь? — спрашивает Тим и уворачивается от брошенного в его сторону чипса. — Пусть хоть кто-то в этом доме регулярно перепихивается. Поверить не могу, что ты меня обскакал. — Я офигенный. — Тим фыркает. — Я много скачу. — Этого я тоже не хотел знать, — отвечает Джейсон. — Альфред тебя заставит эти джинсы выбросить. Их уже не спасти. — Брюс виноват, не я, — отмахивается Тим. — Эти джинсы хорошо послужили. Повидали кое-что на своём веку, — теперь уже фыркает Джейсон. — Ладно, они со мной прошли огонь и воду. Опять же, в основном из-за Б., не из-за меня. — Давай не будем об этом. — А о чём тогда? — Давай решим, должен я тебя звать «неродной мамой» или «братишкой». Терминология — такая важная штука, малыш красный. Пыль — Я в этих вещах не рылся уже… давно, — говорит Тим, и Брюсу хочется напомнить ему, что он не обязан, и, видит небо, у них места для всего полно. — По-моему, я не перебирал мамины вещи ни разу с тех пор, как она умерла. Тим коротко смеется. — Господи, Б. А если тут что-то истлело? — Мы бы почуяли, если бы какой-то из ящиков пах гнилью, Тим, — говорит Брюс и подаёт ему канцелярский нож. Он бы предложил Тиму уединиться, но не представляет, как сказать об этом, чтобы не прозвучало, будто он просто хочет сбежать. Тим берёт нож, Брюс не разжимает пальцы. — А тебе так же тяжело было, когда… когда ты?.. — говорит Тим, и нож раскрывается, слишком громко щёлкнув. — Нет. — Брюс сжимает его плечо. — Было… тяжелее. Тим смотрит на него, уже собираясь ответить заготовленной остротой, но Брюс гладит его по шее большим пальцем. — Со мной тогда никого не было, Тим. Лаванда Тим открывает глаза после минутных размышлений в духе: «Где я», «Который час» и «Я разве засыпал голым». Нужно подумать и кое о чем ещё, но пока что он не готов. Когда он открывает глаза, в комнате царит характерная темнота, которая бывает только когда солнце уже взошло. Тёплый не-мрак, который даже ощущается ненастоящим. Комната Брюса. Об этом несложно догадаться, потому что его собственная кровать пахнет не так — Альфред всегда стирает для него с порошком без запаха. И ещё его комната расположена по-другому, и солнце в неё никогда так не заглядывало. А ещё он чувствует, что Брюс на него пялится, что тоже намекает. Брюс хмыкает. Он не в кровати, из чего напрашивается вывод, что и Тим там оказался не с самого начала. — Что произошло? — собирается спросить он, но получается только промямлить пару слогов и зевнуть. — Доброе утро, — говорит Брюс. — Ты заснул, не слезая с мотоцикла. Тим тяжело вздыхает. — У тебя весьма впечатляющий баланс, — говорит Брюс, и Тим с ним всецело согласен. — Но я волновался за твою спину. И шею. И лицо. — А лицо почему? — Тим поворачивает голову в ту сторону, где Брюс восседает в глубоком кресле, читая то ли газету, то ли отчёты, не разобрать. — Потому что на нём могли остаться неизгладимые борозды. — Брюс переворачивает страницу. — И поблагодари Барбару за то, что она заполнила за тебя послепатрульный отчёт и не дала всем остальным тебя фотографировать. — Не дала фотографировать или удаляла уже снятое? — уточняет Тим, перекатываясь на бок. — Большая разница. — Я почти уверен, что все копии были уничтожены, — говорит Брюс. — Отдохнул? — Как всегда, когда мне удаётся украсть чужую кровать. — Тим суёт руку под подушку. — Ты же не нёс меня наверх на руках? Брюс, к сожалению, молчит. Тим прикрывает глаза. — Джейсон меня называл твоей прехорошенькой принцессой? — Которую злой дракон тащит в свою белокаменную башню, — говорит Брюс. — Или что-то в этом духе. Вместо дракона там мог быть вампир. Я не очень вслушивался, потому что ты пытался выдрать мне трахею, не просыпаясь. — Признай, у меня отличные рефлексы. — Твои рефлексы чуть не подбили мне глаз и дали коленом в живот, — Брюс смотрит в его сторону. — Над ними ещё нужно поработать. — Бить прицельнее? — Тим вскидывает бровь. — Бить прицельнее, — соглашается Брюс.