Драбблы (Брюс/Тим)

Сахар — Ты же… — Брюс умолкает. С широко распахнутыми глазами он смотрится непозволительно умильно как для обладателя едва тронутых сединой висков, морщин и трёхдневной щетины. — Тебя же вырубит. — Не слышу тебя за шумом пожираемых мной конфет и напитков агрессивной расцветки, — говорит Тим и с хрустом разгрызает… что-то ярко-зелёное и восхитительно кислое. — Громче говори, Б. У Брюса, по крайней мере, хватает ума держать руки подальше от горы съестной контрабанды, провезённой мимо Альфреда. — Ты в порядке? — спрашивает Брюс. Он тревожно поглядывает то на Тима, то на сахарную сокровищницу, то на тот участок пещеры, где мотоцикл Тима оставил тормозной след во время парковки, то в сторону раздевалки, где остальные уже наверняка перемывают ему кости. — И почему ты только спрашиваешь, дорогой, — цедит Тим и самодовольно сияет разве что самую малость, когда Брюса передёргивает. — Меня за ночь обозвали жиробасом четыре раза, предложили обручиться дважды, на меня пялились штук шесть разных секс-работников, в меня стреляли, я чуть не разбил свой байк и меня подорвали к хренам. Ничего необычного, в общем. С чего мне быть не в порядке? То ли Брюс сам догадывается не напоминать Тиму о бессоннице, преследовавшей его всю прошлую неделю (кошмары — паршивая штука, хуже только всякая паранойя и другие досадные мелочи, которыми просто обязан обзавестись каждый, носящий маску) и о СМИ, с удвоенным энтузиазмом терзавших Тима Дрейка-Уэйна в таблоидах, то ли прислушивается к совету Бэбс в коммуникаторе. Свой Тим выбросил часа два назад, когда Бэбс убеждала его, что всё не так плохо, а сам он хотел только упасть лицом в пакет чистого сахара. Альфреду, наверное, в тот момент сделалось дурно, и он сам не понял, почему. — Я обеспокоен, — говорит Брюс, медлит и всё же кладет ладонь на руку Тима. Ту, которой тот держит наполовину открытый пакет с желейными мишками, вымоченными в водке. Стеф взбесится, когда узнает, что он их съел. Тим собирается их заменить новыми позже. Наверное. Тим вгрызается в плотно хрустнувшую карамельку; звук получается похожим на тот, с которым ломаются чужие челюсти — надо же, какая злая мысль ему пришла в голову, надо будет ещё над ней подумать. Карамелька почти безобидно рассыпается на крошки под натиском зубов. — А я собираюсь употребить столько чёртова сахара, что летучие мыши мне Хемингуэя цитировать начнут, — отзывается Тим и заталкивает в рот кусок горького шоколада (с миндалём и клюквой, вкуснятина). Та ещё комбинация вкусов, конечно, но сладкого хочется нестерпимо, а после он всё равно или измотает себя тренировками до потери пульса, или будет следить за потребляемой едой, как одержимый. Тим прекращает жевать на минутку и фыркает. Как же, или. Он и то и другое сделает, кого он обманывает. — Разреши перефразировать, — говорит Брюс, и в этот раз у него хватает слабоумия и отваги, чтобы прижать к столу обе руки Тима, будто тот не начал бы разворачивать конфеты ртом. — Я очень, очень волнуюсь за тебя и ты слишком быстро ешь. Ты столько сахара употреблял много месяцев назад, твоё тело давно отвыкло. — У меня был паскудный день и я хочу нажраться, — огрызается Тим. — Отпусти руки, потому что я могу все упаковки открыть одними зубами, и сделаю это без грамма сожалений, стыда и, может, даже с долей гордости. Брюс сжимает его руки своими — горячими, тяжёлыми, невозможно громадными. — У тебя была долгая изматывающая неделя и именно поэтому я не хотел выпускать тебя сегодня. Мне понятно твоё желание пуститься во все тяжкие, но я бы хотел напомнить тебе, почему ты обычно придерживаешься строжайшей диеты. Тим щурится, демонстративно высвобождает руку и начинает слизывать с пальцев подтаявший шоколад. Брюс пристально смотрит на него и тоже щурится. Тим скалится. Остальные, наверное, до сих пор толпятся в раздевалке и готовятся кулаками решать, кто пойдёт заминать конфликт. — Компромисс, — говорит Бэтмен, почти до боли сжав ту руку, которая осталась у него в плену. — Или я прикажу тебе остановиться. — Ты уверен, что твоих приказов ещё слушаются? — Красный Робин вздёргивает бровь. — Не вынуждай меня проверять, — говорит Бэтмен, низко, так, что от этого тринадцатилетний мальчишка в Тиме Дрейке хочет тотчас вытянуться по струнке и попросить прощения за сам факт своего существования. — Ешь чёртовых конфет, сколько в тебя влезет, но отсидишься на скамье запасных минимум полторы недели. — Я съем чёртовых конфет, сколько в меня влезет, и выйду патрулировать, когда захочу, — отрезает Красный Робин и не сдаёт под тяжёлым взглядом Бэтмена. — Неделя. Возьмёшь себя в руки и успокоишься. Справедливо. Но всё же… — Четыре дня и я поделюсь, — говорит Тим, расслабляя зажатую Брюсом руку. Хватка тоже слабеет, становится более привычной, чем-то уже родным для них. Тим пихает Брюсу пакетик вишен в шоколаде. Ацетон — У меня в носу жжёт, — говорит Тим, поднося к лицу руку. Брюс бережно, но крепко придерживает его лодыжку одной рукой, стирая лак с его ногтей другой. Ногу Тим забрасывает Брюсу на колени; его слегка бесит, что ладонь Брюса запросто поглощает его лодыжку и часть голени целиком. — Ты заснул в библиотеке босиком, — говорит Брюс. Управляется он просто отлично: от красного лака избавиться не так-то просто, но после Брюса, кажется, даже остатков под ногтями не осталось. — А ты знаешь, что твои братья и сёстры… скажем так, с ума сходят взаперти. — Они всегда с ума сходят. Библиотека должна быть неприкосновенной, Б., — ноет Тим, падает спиной на кровать и пялится в потолок. Матрац пружинит лишь самую малость; даже бутылочка с жидкостью для снятия лака не опрокидывается, кажется. — Я думал, мы друг другу ногти красим, только если болеем. Или там. Выздоравливаем, и, как следствие, беззащитны. — Ты не думал, что это месть за все разы, когда мы занимались сексом? — Брюс сжимает его лодыжку. — Я тебе говорил, что если позволять им нас застукать, то это аукнется. — Да, но ты же меня не остановил, правда? — Тим фыркает. — Ты на меня всю вину не вешай, Б. Танго танцуют в паре. Или как-то так. В твоём присутствии мне вечно приходится делать всё за двоих. Брюс откашливается. Тим пихает его ногой. — Ты слишком часто пялишься и ты об этом знаешь. Не знаю, почему все смеются над моей привычкой пялиться. — Тим приподнимается на локтях. — Почему они над тобой не издеваются? — Я их отец, — замечает Брюс. — А ты их брат. Ты лёгкая добыча. А ещё я Бэтмен. — Робин и Бэтгёрл обязаны измываться над Бэтменом. И когда ты так говоришь, получается как-то совсем дико. — Я бы хотел напомнить, что наши отношения вне работы в целом дикие, но я знаю, что ты об этом осведомлён и эта информация тебе не поможет. Сынок. Тим прикрывает глаза, почти чувствуя, как Брюс беззвучно смеётся. — Ненавижу тебя ужасно. — Он прячет лицо за предплечьем. — Мерзость. — Милый, ты ранишь мои чувства, — невозмутимо отвечает Брюс, сжимает его лодыжку ещё раз и тычет ту ногу, которая свисает с кровати. Тим подтягивает колено, не дёргается от холодного прикосновения ацетона и вздыхает. — По крайней мере, руки они не тронули. — Я думаю, только потому, что они планировали наклеить мне акриловые ногти. Брюс замирает. — Ужасная идея. Тим улыбается потолку. — В самом деле. Это как — даже не знаю. Покрыть коту когти сталью, да? — Я только надеюсь, что ты не забыл бы о том, что твои братья и сестры ещё нужны мне в работоспособном состоянии, — говорит Брюс и хмыкает: — И тебе они тоже нужны, когда ты не злишься на них за что-нибудь. Нитрат аммония — Вот что бывает, когда ты меня не слушаешь, — говорит Тим, прижимая к левому плечу Брюса холодный компресс и ощупывая костяшки на его правой руке в третий раз. — Ты делаешь глупости и вляпываешься по уши, а я должен идти и тебя спасать. Это мне по праву должна принадлежать слава крутого, не тебе. — Я тогда злился и позволил эмоциям взять надо мной верх, — говорит Брюс, и Тим закатывает глаза. — Хорошая попытка, но прозвучало всё равно как вопрос. Ты почти прощён. Завтра будешь ходить одним большим синяком, в общем. Ты сильно о воду приложился. После того как. Ну. Приложился обо всё остальное поблизости. — Мои рёбра просто хотели поздороваться, Тим, — говорит Брюс, накрывая своей ладонью ту руку Тима, которой тот держит компресс. Тим фыркает, ловит зубами улыбку Брюса и соскальзывает с кровати в сторону ванной. — Ужасно получилось. Не знаю, это ты робинских привычек набираться начал или у тебя просто настолько плохо с чувством юмора. — Тим берёт несколько полотенец, смачивает в тёплой воде и отжимает. — Ладно, Б. Наверное, будет больно, но, эй, когда не было? Так что. Расслабься и думай о Миссии? Тим не слышит, как Брюс смеётся, но чувствует его смех — глубоко внутри, где-то у самых ключиц. Как пульс, сильный и ровный. — В следующий раз прислушайся, что тебе мозг говорит, — говорит Тим, садится на кровать с ним рядом и осторожно ведёт полотенцем по коже. — И под мозгом, естественно, я подразумеваю себя. Циануровая кислота — Ты обгоришь, — говорит Брюс, глядя, как Тим лениво дрейфует в надувном кресле по открытому бассейну, которым почти никогда не пользовались. Касс и Дэмиан вроде собирались превратить его в пруд для золотых рыбок, просто ещё не дошли спросить разрешения. — Красный Робин, Красный Робин, — почти нараспев говорит Тим, и откуда только он это кресло добыл — ярко-розовое в цветочек. Наверняка это Джейсон ему подарил. — Я получаю свой витамин D, не ругай меня за это. — Ты обгоришь и будешь ныть, — говорит Брюс, потому что знает, кому в таком случае предстоит практически топить Тима в алоэ пару недель и выслушивать жалобы по ночам, когда он не сможет удобно улечься. — Можешь забраться ко мне и подержать надо мной зонтик, — говорит Тим, барабаня пальцами по прессу. — И потом. Тебе не кажется, что загар мне идёт? — Ты не загораешь. Ты обгораешь. — Брюс не устанет это повторять. На всякий случай он делает шаг назад, подальше от бассейна — на случай, если Тим подплывёт поближе и попробует забрызгать его водой. — Или тебя обсыпает веснушками. — Тебе нравятся мои веснушки, — говорит Тим, глядя на него поверх солнечных очков. У Дика взял, наверное. Хотя мог и у Джейсона. Даже у Матчеса мог одолжить, на самом деле. — Нравятся, — признаётся Брюс. — Но я не готов к неизбежной волне нытья, которая случится, когда ты начнёшь облезать. — Я не обгорю. — Ты так каждый раз говоришь. — Брюс вздыхает. — Пойдём в дом. — Нет, я хочу побыть на солнце. — Тим бьёт ногой по воде, и Брюс долгий миг пристально смотрит на него. — Кто тебя на слабо взял и какая была альтернатива? Тим хмыкает и опускает в воду руку. — Касс. Бассейн или вытащить мою старую униформу частной школы и неделю ходить в ней дома. Лицо Брюса даже почти не перекашивается. — Зачем? Тим пожимает плечами. — По-моему, Касс считает, что наша сексуальная жизнь очень скудна. Это просто смешно, потому что никогда бы не думал, что ролевые игры в бассейне или со школьной формой такие уж увлекательные. Я даже задумался, что, в её представлении, мы делаем за закрытыми дверями. — Я бы не хотел знать, что, по мнению моей дочери, я делаю с её братом за закрытыми дверями, Тим. Тим улыбается, лениво и только самую чуточку нервно, по чему Брюс догадывается, что Тиму мысль тоже не слишком понравилась. — Именно поэтому я в бассейне, где нет закрытых дверей, а не у тебя в кабинете, в жилете и галстуке. Оксид азота Тим как-то особенно тоненько хихикает — это напоминает Брюсу о том времени, когда Тим был круглолицым тринадцатилетним, совсем ещё мальчишкой — затем фыркает. — Я уже жалею, что просто тебя не вырубил, — говорит Брюс, положив ладонь Тиму на колено. Тим моргает, цепляется клещом в его руку и вжимается лицом в плечо. — Ты не в себе. Тим снова заходится хихиканьем, которое опять напоминает Брюсу о двенадцатилетнем, даже меньше, круглолицем мальчишке в детском костюмчике, со смешно прилизанными волосами. Образ сильно расходится с поджарым молодым человеком, который сейчас практически прилип к его боку. — Тебя классно трогать, — вздыхает Тим и трётся лицом о плечо Брюса. Как кот. — Говоришь много, но на ощупь классный. Брюс чувствует, как дёргается вверх уголок рта. — Ты часто говоришь, что я разговариваю слишком мало. Противоречивые какие-то замечания. И отпусти, пожалуйста, мою руку. Веселящий газ был вынужденной мерой, потому что Брюс решил, что так будет лучше, чем просто отправить Тима в нокаут. Сейчас он об этом жалеет. — Нет, мне нравится твоя рука. Я объявляю её своей, — протестует Тим. — Такая классная рука. У тебя классная рука. — Спасибо, Тим. У тебя тоже отличные руки, — говорит Брюс за неимением лучшего. Он не очень представляет, что делать с людьми, когда они. Ну. Не в себе. Обычно он поручает их Дику или Касс. Кому-то, кто знает, что делать. Судя по тому, как Тим держится за него мёртвой хваткой, звать их уже поздно. Брюс нерешительно гладит Тима по голове и прикидывает, сработает ли удар по нервным точкам сейчас. Тим практически стекает с койки медотсека, держась только за счёт руки Брюса, затем театрально оседает на пол смутно похожей на себя самого лужей. Тим смотрит на Брюса с пола. Просто смотрит. А потом тянет к нему обе руки. — Неси меня. Брюс неверяще пялится в ответ. Может, он переборщил с газом, а может, Тим просто над ним издевается. Тим как-то ухитряется топнуть ногой. Как — Брюс не представляет, учитывая, что тот всё ещё лужей растекается по полу. — Ну Брюс. — Ты взрослый человек, — вздыхает Брюс и подчиняется, подбирая Тима на руки. — Слишком взрослый для такого. А я для этого слишком стар. Тим хрюкает, даже не слишком непривлекательно. — Если Альфред делает Дику наггетсы в форме динозавриков, если Джейсон до сих пор рыдает, когда убивают маму Бэмби, и если ты надеваешь костюм с острыми ушками и трусами наружу, то ты можешь меня понести. Взрослый человек. Что вообще за отмазка такая. Взрослый человек.