Затерянные миры - 1. Волчья песнь

Огато удалился осматривать пленных и прикидывать, сколько за них дадут кочевники. Вообще, за взрослых мужчин, как только они оправятся от ран, можно будет получить неплохой куш. Вот за женщин... Уж слишком отличались каноны красоты племени детей Нгура от тех, что были приняты у кочевников. Впрочем, сколько бы ни выручили, все пойдет в казну. Огато внимательно оглядывал мужчин и подростков. Нет, не воины... и как эти мягкотелые вообще решили бросить вызов? Впрочем, если жить в глуши и считать всех соседей ниже себя, отказываясь с ними контактировать, то понятно. Странно, конечно, что дети Нгура даже на ярмарки не выезжали. Или выезжали, но в другие места? Или зазывали торговцев к себе? Он никогда не видел такой чеканки по серебру и меди, таких тканей на своем торге. Словно не три дневных перехода отделяли его земли от этого племени, а луна по чащобе. Впрочем, болотистые леса его воины преодолели за три дня. А вот сколько к нему добирался тот отряд охотников, что столкнулся на границе с его разъездом? И почему столь прекрасные и искусные мастера были столь высокомерны? Ничего, рабские ошейники собьют с них спесь. Кстати, о мастерах. Огато вышел во внутренний двор храма, где под навесом сидели мужчины. - Кто из вас чеканщики и ювелиры? Руку поднял один из мужчин. - И все? - неприкрыто удивился вождь. - Ты один? Постепенно поднялось еще несколько рук. - Вы теперь лишите нас рук, да? Огато вылупил на них глаза, а потом, когда дошло, захохотал, хлопая себя по бедрам. Отсмеявшись, указал своим воинам: - Этих отдельно. Продавать таких мастеров я не намерен. Милостивые Сестры, надо же быть такими дикарями? "Лишите рук"! Ха! - Но зачем тогда мы вам? - Работать, - преувеличенно-ласково усмехнулся вождь. Во все сорок белоснежных зубов. - Тот, кто умеет создавать такую красоту, должен ее создавать. Я не разбрасываюсь хорошими мастерами, отличными - тем более. Мастера немного приободрились. Их ошейники отсоединили от общей длинной цепи, и людей увели кормить и готовить к дороге в столицу земель Огато. Остальным выдали сытной каши на листьях батарима, морить голодом их никто не собирался. Хотя, когда вождь вспоминал полупрозрачного оракула, очень хотелось. Но кочевники не купят полудохлых рабов. После Огато зашел в храм, долго стоял в дверях, разглядывая женщин и детей. Их уже накормили, хотя некоторые плакались на маленькие порции. Воин хмыкнул: привыкли жрать без меры, вон, какие зады отрастили. У каждой второй пузо на коленях висит. Лица-то красивые, тела вот ужасны. Ничего, за время пути до торга похудеют, бабы выносливее мужиков намного. И ведь никто из его воинов даже не польстился. Брезгливо отворачивались, плевались. Ну да, мальчишки были красивее, но их он сам запретил брать в постель. Лучше пусть до дома дотерпят. У каждого если не жена или муж, так наложник или наложница имеется. От недотраха его воины никогда не страдали. К тому же, взять силой... Богини прогневаются. Насильники в Омалайя долго не жили, если им не выпускали кишки над полной крокодилов рекой родичи обиженной женщины, то это делали воины Огато. Вот если б выбрал кто из мальчишек себе воина… Огато хмыкнул - да уж, стоит лишь глянуть на эти тела... Не то, что оракул, тонкий как птичка. Рыхлые, зажиревшие уже в таком нежном возрасте. Как они посвящение-то проходили? Или чисто номинально? Тьфу! Мысли снова свернули на среброкосого мальчишку. Было в том что-то такое странное, словно его прямиком из снов вытащили. Эти глаза, Огато никогда прежде не видел у людей такого насыщенно-синего цвета, только не бирюза, нет. Отравленная вода подземных озер. Мертвая и неподвижная. Он видел голубоглазых, среди кочевников было немало таких. Зеленоглазых, сероглазых. Светловолосых тоже видел. Но никогда прежде не встречал таких. - Вот и попался ты, волк... Много было у Огато любовниц, много любовников, две наложницы и двое наложников дома скучали. Но ни к кому его еще так не тянуло, ни о ком так не думалось, чтоб не переставая, чтоб глазами искать каждую минуту. Нашел, подошел. - Нтома, где Эоки? Шаман сосредоточился, пошевелил губами. - В двух часах от Ушби. Они в самом деле нашли его дочь, родила у него на руках. Говорит, внук. Он решил, что лучше ехать в Омалайя сразу. - Хорошо. Отправляйся к ним, присмотри. - Вот разорваться мне, что ли? - пробурчал шаман. - И тут я нужен, и там, и еще в десятке мест! Потерпит, с девчонкой все хорошо, только не помнит, где была, но это поправимо. - Ну ладно. Собирайся, пора ехать. Весь лагерь вскоре пришел в движение, палатки сворачивались, оставались в селении детей Нгура только полтора десятка воинов, охранять. Пленников уже через час увели, следом за ними вышел и нагруженный добычей обоз с охраной из воинов. Последними уезжали шаман и вождь. Ну, и Ньяли, которого Огато решил везти сам. Благо, жеребец его силен и вынослив, а оракул легок, как птица. - Не бойся, тебе понравится. И я тебя держу, птаха. Впрочем, Ньяли и не выказывал страха, только пискнул, когда его подняли в седло, но это от неожиданности. - Что это? - он вытянул руки, коснулся коротко, щеткой, обрезанной гривы коня. - Это лошадь. Верховое животное, - вождь обнял оракула за пояс одной рукой. - Она большая, - Ньяли погладил, перебрал пальцами гриву, ощупал седло и поводья, и утих, прижавшись к Огато. - Да. И очень добрая. Вы подружитесь, я уверен. Все хорошо? - Огато поцеловал его в макушку неожиданно для себя. Юноша только кивнул. Он не отстранялся, не противился, понимая, что если огромный воин захочет взять его, сопротивляться будет бессмысленно. Ну, и еще ему просто понравился Огато. У него были большие, грубые руки, но он старался не причинять боли. А Ньяли за всю свою жизнь чувствовал слишком мало ласки, чтобы отказываться от нее. - Можешь подремать, - Огато тронул лошадь с места. - Ехать далеко, тем более, такой обоз. - Я лучше послушаю. Расскажи о своем племени? - Мы живем в степях испокон веков. Они нас кормят, они нас охраняют. Мы воины и охотники, многие промышляют наемничеством, приносят в племя деньги и оружие. - А степь - это что? Это правда, что она похожа на широкий-широкий луг? И там нет деревьев? - Да. Жаркая степь. Но есть и озера с деревьями. Мы живем на ожерелье таких озер. - А правда, что у тебя, вождь степных волков, есть настоящий город из камня? Я слышал, как говорили об этом странные люди из далекого племени, когда приезжали сюда в последний раз. - Да, когда-то на нас нападали далекие северные соседи. И возникла нужда в укрепленном городе, - рассказывал Огато. Ньяли слушал, чуть повернув к нему голову, тонкие ладони в мозолях от работы спокойно лежали на руке вождя, прижимающей юношу к его груди. Огато легко было целовать его в макушку - только голову наклони. Тот едва дотягивался до его ключиц головой, когда стоял. Оттого и казался куда младше, чем на самом деле. Ньяли был одет в белый шелк, и Огато с трудом сдерживал желание провести по его груди, разглаживая складки ткани, перекинутой через плечо. Наконец, не утерпел, провел горячей жесткой ладонью по шелку. Под ней быстро, будто у перепуганной птицы, билось сердце Ньяли, сам юноша сидел тихо-тихо, даже дыхание затаил. - Что тебя так напугало, птица? - Ничего, - тихо ответил Ньяли. - Я не боюсь. - А так сердце колотится... - Огато поцеловал его в шею. Пришлось сгибаться, наклоняясь ниже. От кожи оракула пахло сухой травой и немного потом, она была солоноватой на вкус и такой нежной. Хотелось укусить до крови, чтоб след, как клеймо, остался на этом золотисто-бронзовом великолепии навсегда. - Я не боюсь, - упрямо повторил мальчишка. - Вот и хорошо. Бояться уже ничего не надо. Оракулов ценят. - За что? - Через оракула говорят богини. Ты их увидишь однажды. - Чтобы увидеть, надо видеть хоть что-то. А я слеп, степной волк. - Они богини, Ньяли. И им подвластно все. В их палатах ты увидишь... - О, надо же, ты выговорил мое имя, - свернул с неприятной темы юноша, судя по голосу, даже улыбнулся. - Ну, я очень старался. М-м-м, ты пахнешь как нагретая солнцем вода с травами. Ньяли помолчал, потом все же спросил: - Зачем я тебе? Разве у вождя степных охотников нет жены? - Нет. Богини решили пошутить и велели передать все сыну моей сестры. - Тебе не жаль? - Ньяли старался не обращать внимания на ладонь воина, так и лежащую на груди. Хотя это было трудно: иногда Огато снова начинал поглаживать его, как ручную птицу, и Ньяли терялся в странных ощущениях. - Нет. Он умен, он вынослив, он станет хорошим вождем, - Огато снова погладил. Шаман ехал впереди, старательно не оборачиваясь и не прислушиваясь. Вот чего еще не хватало. Огато не обидит ребенка, тем более - оракула. - Что ты делаешь? - Ньяли не сдержал участившееся дыхание, поерзал. - Я тебя глажу. Тебе не нравится? - Н-не знаю... Наверное. Мне... странно. Огато поцеловал его в плечо, прихватил губами шею. Запустить зубы в нее хотелось все больше. Неужели и в самом деле никто никогда не касался этого сокровища? Никто не ласкал? Он лизнул его за ухом. - Ты опьяняешь как лучшее вино, маленькая птица. Ньяли молчал, только чуть слышно постанывал на выдохе: даже такие невинные ласки оказались для него совсем в новинку, ощущения не поддавались осмыслению. Он не понимал, хочет ли немедленно вырваться из крепких рук и сбежать, или прижаться крепче к твердой груди, к чему-то, что упирается ему в зад, словно горячий от солнца камень. Огато свернул коня в сторону от основного пути, к переплетениям стволов, надежно скрывшим их от чужого взора. Здесь можно было ласкать оракула смело, позволить себе большее. Но не больше, чем поцелуи. Не хотелось сейчас пугать мальчишку, делать ему больно. А вот так просто уткнуть его в гриву и взять - нет, не время. Приучить хотя бы к рукам свою птицу. Ньяли пока просто позволял себя трогать, целовать и изучать, но стоило руке вождя опуститься на живот, он закаменел, часто дыша. - Не надо, пожалуйста... - Чего ты так боишься? Я буду очень ласков. - Я не боюсь, - тихо сказал Ньяли. - Ты можешь сделать все, что пожелаешь, степной волк, разве я не твоя добыча? - Я не хочу делать тебе больно, пойми ты это, птица. - Хочешь и сделаешь. Тебе хочется попробовать, какая на вкус моя кровь, я же чувствую. Огато удивленно взглянул: - Да. Но одну метку... Ньяли опустил и немного повернул голову, убирая волосы от шеи. Зачем дразнить хищника, злить его? Все равно, рано или поздно, он получит то, чего жаждет. Ньяли не любил боль, после нее приходило странное забытье. Огато поцеловал его в шею и впился зубами, оставляя метку. Ньяли застонал, стискивая пальцы на его запястье. - Н-нх-х... Тебе надо поторопиться... С севера идет большой отряд... - С какими целями? Мальчишка невнятно бормотнул, безвольно распластываясь по его груди. Следовало привести его в чувство, потрясти, дать пару пощечин. Огато дураком не был и момент прозрения опознал. И даже понял, что вызывает его, без помощи шамана. И снова укусил. - С какими целями идет отряд, оракул? Ньяли всхлипнул. - Бой... будет бой на холмах у реки... - Хорошо, - Огато крепче прижал его и свистнул. Шаман оглянулся на свист, удивленно посмотрел на вождя. - Подымай войска, Нтома, северяне идут, свяжись с Эоки. Шаман запустил руку в свои седельные сумки, извлек моток тонкого полотна и крохотный горшочек, сунул это в руки вождю и спешился, сосредоточиваясь. Пришлось поднапрячься, связываясь с Эоки и передавая ему информацию. За это время Огато наложил на раненую шею оракула мазь и аккуратно перевязал. Ни к чему лишний раз причинять боль маленькой птице. Огато баюкал Ньяли в руках, целуя в волосы. Вот уж не повезло оракулу, словно богини при рождении обошли его благословением. Мало того, что слеп, так еще и дар просыпается только от боли. И не той, что бывает от колючки или хлестнувшей ветки, а посильнее. Ничего, Огато будет любить его. И ласкать, чтобы Ньяли знал, что его хочется ласкать. И будет пользоваться его даром только в самых крайних случаях. - Ньяли? Ньяли, ты меня слышишь? Юноша тихонько застонал и открыл глаза. - Я... что случилось? - Я тебе метку оставил. А ты снова напророчил. Шея не болит? - Немного. Что я там напророчил? - Что северяне идут набегом. Все хорошо, Нтома предупредит воинов. - Угу, - Ньяли слабо улыбнулся. - Хоть что-то полезное я смог. Огато поцеловал его, нежно, ласкающе. Нтома фыркнул и отошел подальше, уводя с собой лошадей. Ну надо же, как вождь на мальчишку запал. Просто удивительно. Ньяли приоткрыл рот, позволяя Огато творить все, что тот пожелает. Если ему так хочется вылизать чей-то рот, и если это ему нравится - пусть. Ньяли с долей удивления прислушивался к собственным ощущениям. То, что делал Огато, нравилось и ему. - Так ведь уже лучше, правда, маленькая птица? - Почему ты называешь меня так? - Ньяли поднял руку, прикасаясь к лицу вождя, изучая его самыми кончиками пальцев, едва заметными движениями. - Ты похож на серебристую птицу, которая курлычет в тепле. И ты правда маленький и легкий. - А ты большой и теплый. Как... как большой зверь. Волки - большие? Ты похож на свой тотем? - Ньяли снова и снова пробегал пальцами по лицу Огато, чуть хмурил тонкие серебристые брови. - Я не могу понять, что значит, когда твои губы так изогнуты... - Я улыбаюсь, птица. Это хорошо, когда они так изогнуты. А волки... Нет, тебе до колена. Кроме одного волка. Он огромен, мудр, и он выше меня ростом. Наш защитник и покровитель, отец всех богинь. - Он человек или зверь? Хотя, если он бог, он может быть кем угодно, да? - Ньяли прижался лицом к груди Огато, вдохнул его запах. Он никогда прежде такого запаха не чувствовал. Странный и будоражащий, от которого по телу пробегали мурашки, приподнимая дыбом каждый волосок, а внутри, внизу живота, что-то болезненно, но приятно сжималось. - Да. Но предпочитает волка, - Огато поднялся, держа Ньяли на руках. - Как ты себя чувствуешь? Может, поедешь в обозе, на постели? Поспишь, отдохнешь. - Как будет лучше, как ты скажешь, волк, - Ньяли не обольщался: свобода не для него. Он может научиться жить в тихой деревне, где всех жителей - чуть больше сотни, все племя. Но там, куда его везут, будет куда больше людей, улиц, опасностей. И он там будет полностью зависим от милости окружающих. И сейчас он зависит от Огато, и требовать чего-то от вождя не может и не должен. - Как ты сам хочешь. Я забочусь о твоем удобстве. Хочешь мягкую постель или разделить со мной спину лошади? Решать тебе. Ньяли потрогал перевязанную шею и совсем по-детски спросил: - А кусаться больше не станешь? - Нет, обещаю. Я оставил метку. Буду лишь ласкать. Целованные солнцем скулы мальчишки окрасились ярким румянцем. Огато ждал, что он откажется, но Ньяли медленно кивнул: - Я поеду с тобой. Огато отнес его к коню. - Ты сказал Эоки, Нтома? - Конечно, и не только ему. Связался с северными стражами, там уже все наготове, ждут. Но надо поторопиться. - Вперед, без остановок. Дадим бой на холмах у реки. А пленных продадим их же собратьям. Верней, отцу их вождя, - Огата хохотнул. Он знал, кто напал, тут и оракул не нужен. Снова молодой Фарим не утерпел, пошел за добычей. Взять бы да выпороть на глазах у всего войска. Может, в этот раз он так и сделает. А может и нет, ведь от затаившего злобу на унизившего Фарима можно ждать любой подлости. Северяне - народ хитрый и нечестивый, а их вождь стоит десятка своих соплеменников. Вот так бы разок рискнуть гневом богинь да повалять парня по постели. Глядишь, нрав улучшится. А что Фарим на лицо урод, так не его вина. Свихнулась от злобы наложница его отца, зарезала жену северного вождя, сына в очаг бросила. Выходить выходили, только у вождя ума не достает хоть одной девке заплатить, чтоб Фарима приласкала. А нрав тому от огня передался, ума нет, зато воинской доблести на отряд. Рыскает да ищет, где пограбить. Нарвется однажды на чей-нибудь клинок, бестолочь. Ну, да не его, Огато, это меч будет. Дераг за сына лично просил, не побоялся к степному волку в зубы податься. Теперь каждый раз, как Фарим с цепи срывается, Огато старается сам в бою участие принять. Главное, успеть скрутить и уволочь из боя. А там отцу вернуть. Единственный сын все-таки, от любимой жены. Огато тяжело вздохнул. Хоть сам бери да в свахи иди, чтоб жену горячему юнцу выбрать такую... Хм, а почему бы и нет? Окончательно замириться с северными кочевниками, чем не выход? Главное, найти такую, что на лицо Фарима смотреть не будет, и норов поутишить сможет. Охохо, вот так задачка! - Да где ж ему такую жену найти... Дочерям Волка Фарим не нужен. И не за лицо, за нрав, за шутовские выходки и глупые набеги. В племени, где женщины наравне с мужчинами оружием владеют, подобные глупости не в чести. Так что придется искать по соседям. Не наложниц же ему дарить. Еще воспримет, как угрозу. Может, из пленниц кого? Так уродливы они. Воины не согласятся - кто с дурачком ляжет? - Нтома, а может, ты Фариму ума подбавишь? Отворишь, так сказать, вход для мыслей. Шаман не наслал на него ничего неприятного только потому, что боялся зацепить уснувшего на руках у вождя Ньяли. - Ты в своем уме ли, Огато-тэ? - Да вот думаю, как Фарима окоротить. - И что надумал? - Женить бы его на нашей женщине, что и лица его не испугается, и в постели занежит, чтоб кровь горячая остыла. Да кому он нужен, не воин, недоразумение одно. Нтома задумался. У Огато немного отлегло от сердца: шаман, если и не готовое решение выдаст, то хоть подскажет, в каком направлении скакать. - Положись на судьбу, она Фарима сама найдет, - решение у шамана было странное. Но Огато кивнул: Нтома прежде никогда его не подводил. Вообще, Нтома не принадлежал к его соплеменникам, детям Волка. Он был пришлый, и откуда-то отсюда, из лесных племен. Вернее, даже не пришлый, мальчишку лет десяти купил прежний шаман племени Волка на торге. Злого и строптивого рабеныша, исполосованного плетьми так, что живого места не было. Купил и выходил, и обучил. Огато помнил, как навзрыд плакал Нтома, когда его учитель ушел в Небесную Степь. А потом так же привязался он и к Огато, хоть тот и был младше на пятнадцать весен. Учил разговаривать со степью и видеть в дыму ушедших. Многому не выучил, Огато в делах шаманских был на редкость обделен талантами, зато как воин и вождь был хорош. Вот разве что слать мысленный зов да говорить на расстоянии с помощью амулета, заговоренного самим Нтомой мог. Ну, хоть шаманил Нтома умело, от многих бед спас. Только одно и тревожило вождя - один жил шаман. Ни на женщин, ни на мужчин не смотрел, на вопросы вождя усмехался и говорил, что его время обзаводиться потомством еще не пришло. Огато, помнивший Акуби, учителя Нтомы, который был шаманом аж у трех поколений вождей племени Волка, прожив целых сто зимних дождей, все равно обеспокоенно качал головой и пытался сосватать Нтоме хоть кого-нибудь. - Да перестань уже, - отмахивался шаман. - Время придет... Если бы Огато самого не потянуло так к маленькому оракулу, пожалуй, он взялся бы сватать ему и Ньяли. Но сейчас, стоило подумать о том, что кто-то чужой коснется его птицы, внутри у вождя поднимал дыбом шерсть на загривке волк духа, и руки сами крепче сжимали спящего мальчишку. Это его и только его. Он сам будет любить, ласкать, рассказывать о том, что вокруг. Нтома, посмеиваясь и щуря глаза, наблюдал за своим другом и вождем. Сбылось все же сказанное богинями, значит, и впрямь перейдет оплечье вождя не сыну Огато, а его племяннику. Ну, благо, тот - парень дельный, мудрых слов слушаться приучен, но и свой разум имеет. Да и племя его любит, Акела станет хорошим вождем. Огато переложил дремлющую птицу поудобней, чтоб не трясти. Ньяли уткнулся носом в его руку, тепло дышал, прижав ладонь к груди. Огато уже не понимал, какие чувства в нем бурлят, как в котле. Боялся только, не выплеснуть бы их раньше времени. Обоз пришлось оставить позади, на воинов. И мчаться вперед в сопровождении одного Нтомы. Сюда, в селение детей Нгура пришли отнюдь не все воины племени Волка. Огато взял только полсотни, и тех оказалось слишком много. Сейчас у излучины Муатами его будет ждать отряд в две сотни, скорее всего, Фарим возьмет с собой не больше. Если не меньше, старый вождь обещал всех выпороть, кто с Фаримом пойдет к соседу. - А в соседнем огороде капуста слаще, - загадочно говорил Нтома и хохотал, не объясняя, что сказал. Огато брался за голову и все чаще подумывал о том, чтобы взять ремень и всыпать хорошенько всего-то два года как прошедшему воинское посвящение мальчишке. Вот ведь, всего лишь семнадцать исполнилось, но за эти два года Фарим успел надоесть вождю до крайности. То село разорит, женщин украдет, то налетит на стойбище пастухов, шкуры выделанные у мастеров отнимет. Паршивец шакалий, одно слово. И смешно, и жалко, и злость разбирает. Дераг, конечно, за сыновние шалости виру оплачивает... Интересно, сам-то потом наследника дерет или нет? Стало смеркаться, лошадь недовольно фыркала, намекая на отдых. Передышка нужна была и Огато с Нтомой. Скакать без отдыха целые сутки можно, но зачем? Северянам до реки тоже добираться не ближний свет, а если оракул сказал, что бой будет у реки, значит, Фарим решил сорвать куш и пограбить ближайшие к Омалайя селения, пока вождь волков отсутствует. Вот интересно: кто донес? Или сам разнюхал? - Нтома, разведи костер. Я за ужином. Ньяли проснулся, как только его отпустили из рук, сел, открывая глаза. Видимо, в человеке это заложено богами, обязательно открыть глаза, даже если ты слеп, чтобы показать, что перешел из сна в бодрствование. Затрепетали тонкие ноздри, вбирая запахи. - Вечер? - Вечер, птица. Переночуем тут. - Здесь есть ручей или река, вон там, - Ньяли махнул рукой куда-то в сторону зарослей кубао. - Можно мне туда? - Да, конечно, я провожу. - Я сам могу, но не знаю, есть ли там крокодилы, - юноша улыбнулся. - Правда, меня они никогда не трогали. - Сейчас проверим и отгоним, - Огато повел его к реке, обнимая за пояс. Почти звериный слух и нюх вождя учуял воду все же чуть позже, заставив мысленно восхититься чувствительности Ньяли и тут же устыдиться: юноша был обязан подобной роскоши отсутствием зрения, так что завидовать нечему.