Затерянные миры - 1. Волчья песнь

Огато пришлось тяжело во время этого путешествия, в племенах и вождь и шаман считали своим долгом проверить оракула. Волк бесновался и готов был всех разорвать на части, но смирял его как раз Ньяли, догадывавшийся о чувствах Огато, обнимал, уверял шепотом, что больше нигде не болит. Он, здоровый, сильный мужчина, воин, не раз получавший раны в бою, кусал губы и готов был глухо выть в ночное небо, глядя на испятнавшие нежную бронзовую кожу юноши синяки и ссадины, не успевавшие заживать и сходить за то время, что провели они в разъездах. Его восхищала стойкость оракула, а душу переполняла нежность и любовь. Видимо, как-то инстинктивно ощущалась в нем злоба, готовая выплеснуться: все согласились дать войска под его начало, лишь бы волк перестал так смотреть на всех, словно уже пришел с войной. Отряды собирались и шли на равнину Маубо, где решено было встретить врагов. Судя по словам, переданным Ньяли богами, захватчики должны были высадиться неподалеку от нее, в самой удобной бухте западного побережья земли Уакота-Утуа. А уж туда их заманить согласилось племя найруба, издревле живущее на побережье. - Мы сделаем вид, что бежим, они наверняка решат догнать и захватить, - говорил вождь этого племени, сухой, словно вывяленный на солнце и морском ветру старик, украшенный богатым оплечьем из морских жемчугов и кораллов. Он единственный не стал трогать Ньяли, вместо этого подарил оракулу ожерелье, где каждая жемчужина была величиной с орех бабоа, а всю низку можно было обернуть вокруг пояса юноши десять раз и завязать узлом хватило бы. - Что ж, дадим им бой, который они надолго запомнят, - решил Огато. - Никто из них не вернется домой. Ни они. Ни их бог. Вождь Коккиали усмехнулся: - Их бог живет в вот таких символах, - он развернул ладонь и показал крестообразный след старого ожога, пересекавший ее. - Во время молитвы они целуют их, а потом вешают на шеи, как амулеты. Но вряд ли мы уничтожим их бога, Огато-тэ. Скорее, заставим убраться на сей раз. Бледнокожие жадны и одержимы жаждой наживы. - Ну, в этот раз им точно ничего не получится здесь взять. Наоборот, отдадут нам свои жизни, - убежденно произнес Огато. - Мои воины захватят их корабли. Сначала я хотел сжечь их, но сейчас думаю, что сжигать не стоит. После мы будем учиться управлять ими и строить подобные. Утуа должна развиваться, строить города, подобные твоей Омалайя, налаживать не только редкие обмены, но и торговлю. - Это мудрое решение, вождь Коккиали. Что ж, как только разведчики сообщат, что видят их лодки, сразу же подайте сигнал. И мы будем готовы. Старик кивнул, потом поманил к себе Огато поближе, жестом велев шаману отвлечь и увести куда-нибудь оракула. Как только юноша покинул выстроенную на высоких бамбуковых сваях веранду, Коккиали согнал с лица доброжелательную улыбку, нахмурившись. - Огато-тэ, я, конечно, не шаман и не оракул, но нам, живущим в мире с морем, иногда доступно большее, чем прочим. Скажи, где ты взял этого мальчика? - В одном из отдаленных селений во время набега. А что такое, мудрый вождь? - Иди со мной. Моя старшая дочь, конечно, уже не юная девушка и даже не молодая женщина, но у тебя зоркие глаза... Женщина, которую вождь Коккиали показал Огато, была в самом деле немолода, морщины уже легли сетью на ее лицо, но поставь рядом ее и Ньяли, и никто не усомнился бы в том, что они родичи. Глаза у нее были столь же синими, но, в отличие от глаз оракула, живыми. - Я видел его мать, они похожи, но не настолько, - удивился Огато. - Мою дочь еще ребенком украли нечестивые дети крокодилов, - заговорила женщина, голос ее звучал, как бурный поток по камням. - Мы искали их, но проклятые воры успели уйти в свои джунгли, куда нам, привычным к простору, хода нет. - Значит, он может оказаться твоим внуком... - Огато хмыкнул. - Удивительно складывается дорога судеб. - Он и есть мой внук. Неужели я не узнала бы Ки-Ньяли, капельку от вод Океана и свою родную кровь? Удивляет меня иное, что имя ему дали в традициях нашего племени. - Может, она еще помнила, откуда родом. Хотя от своего ребенка отреклась с легкостью. А теперь мне пора идти, меня ждет Ньяли. Новообретенным родичам птицы Огато радоваться не спешил - а ну как решат отнять по праву крови? - Постой, степной волк, - она вскинула руку, властно приказывая, а не прося подождать. - Не бойся, отнимать его у тебя я не стану. Не гляди на меня так, все твои чувства написаны на лице. Прошу лишь, когда закончится пляска мечей и стрел, привези мальчика сюда. Пусть прикоснется к водам великого Океана и встретится с богиней Йолунь. - Хорошо, это я могу обещать, - Огато не сдержал вздоха облегчения и все-таки поспешил к своему птице. Из отведенных богами шести лун оставалась одна. На равнине обустраивали лагеря и валы-укрепления для лучников. Эоки передавал, что Омалайя теперь самый неприступный город на всем континенте. Огато торопил всех, нужно было сделать еще многое, немало неприятных подарков должно было поджидать чужаков. Они появились, едва завершился сезон зимних дождей. Разведчики вождя Коккиали принесли весть, что на горизонте показались многочисленные паруса. Еще через ночь сочли корабли, их было двенадцать. Коккиали сказал, что на одном таком корабле плывут до двух сотен чужаков. Огато все-таки оставил Ньяли в селении, чтобы ничего не случилось. Поцеловал на прощание, пообещал вернуться и вышел из хижины. Нужно было торопиться, скоро странные чужаки получат свое, и можно будет вернуться. Юноша выскочил из шатра следом. - Огато! Шепот был не громче шелеста юной травы в степи, но вождь услышал, обернулся. - Пожалуйста, вернись живым. Я буду ждать тебя. - Ну как я могу не вернуться, когда ты так ждешь? Почему-то разум Огато наполняло уверенностью, что они все-таки отбросят чужаков, может, ценой многих потерь, но они должны справиться. Стоило грохоту копыт отряда, с которым ушел вождь, затихнуть, Ньяли заметался по шатру, словно дикий зверь в клетке. Холодная, колючая войлочная стенка - тепло очага - снова стенка, прогибающаяся подо лбом - жар камней, которыми обложен очаг... Ньяли упал на колени, поднес вздрагивающую ладонь к этому жару, отдернул. Снова протянул руку, закусив губу до крови, заставил себя приложить кончики пальцев к раскаленному камню. Боль и запах прижженной кожи сменились коротким полетом. - Волк волков, скажи мне?.. - Я не знаю, маленький оракул. Даже я не всесилен, и не могу предвидеть исход этой битвы. - Но как же... - Это война не только людей, это война еще и богов, малыш. И все зависит слишком от многого. Но не волнуйся, я не могу сказать тебе о победе, но и не могу предречь поражения. - Я буду ждать. Когда он очнулся, кто-то осторожно обтирал его лоб мокрой холодной тряпицей. - Что же ты творишь, мальчик. Нельзя же так. - Ванира? Ты же должна была уехать в Омалайя, - хрипло пробормотал юноша, узнав голос дочери Эоки. - Мы уже здесь. Ты пробыл в беспамятстве почти сутки. - А... чужаки? Они уже высадились? Или еще нет? - Ньяли нашарил ее руку, сжал. - Еще неизвестно, Фарим обещал сообщить... Или отец, кто-нибудь обязательно нам передаст. Оставалось теперь только ждать, надеяться, что богини справятся, совладают с пришлым богом. И вместе со своими воинами перебьют чужаков. А потом вождь вернется. И они ждали, собравшись вместе, в одном зале: четверо наложников вождя, Ньяли, Ванира, ее сын. На распахнутое окно с клекотом опустился ястреб, тот самый, которого когда-то выпустил Акела. Птица вернулась к нему, признав хозяином, а сейчас вот прилетела к оракулу. На лапе ястреба был закреплен маленький футляр для письма - коротенькой плетенки. Ньяли ощупал лапку, снял записку, пальцы забегали, читая послание. - Акела говорит, что пока справляется, крепость они как раз закончили строить, женщины все с оружием. Невольники спокойны, ждут. Новостей тоже нет. - Ну и ты успокойся. Незачем пока рвать сердце. - Но мы даже не знаем, что там творится. Как можно не волноваться? Ньяли в голову лезли всякие глупые страхи - а если Огато не вернется? А если чужаки окажутся сильнее? Или их будет чересчур много? Ванира замерла, слушая послание от отца, переданное по такому же амулету, как и у Ньяли. - Тс-с-с. Так, отец говорит, что врагов немного, всего около десяти сотен, еще полсотни остались при кораблях, с ними разберутся люди вождя Коккиали. Ньяли не сдержал облегченного вздоха - всего лишь десять сотен чужаков. Да племена разберутся с ними раньше, чем солнце успеет зайти за горизонт. Он не знал, а Ванире Эоки не стал говорить, что бледнокожие бородатые чужеземцы обладают таким оружием, которое может с легкостью пробить доспех из носорожьей шкуры и крепкий щит. И этот бой будет кровавее, чем любая междоусобная стычка племен ранее. Огато об оружии знал, не знал только дальность - чужаки могут пробить доспехи или копья долетят быстрее? Проверить это можно было только одним способом. Но сперва незваных гостей ожидали искусно замаскированные ловчие ямы с острыми кольями и змеями на дне, настороженные ловушки - ядовитые шипы в траве, способные пронзить ногу вместе с сапогом, лучники на скалах у входа в долину. Вроде бы беспорядочно бегущие от врага туземцы, заманивающие мореходов именно туда, знали, где находятся все "сюрпризы" и обходили их. - Я взял самых лучших своих змей, самых ядовитых, самых беспощадных, - горделиво хвастал старший сын вождя племени Змей, искусный заклинатель ядовитых гадин Оор. - Если оторвать им головы, те будут сами вцепляться во врагов. - Главное, чтобы они прокусили сапоги врагов и не тронули людей Коккиали, - заметил Огато. Он махнул рукой, и несколько разведчиков буквально растворились в невысокой еще, всего по бедра, траве. - У меня не тронут, - губы Оора тронула улыбка, тонкая и ядовитая. - Я хорошо обучил своих любимиц. Да ведь? - змея свесилась из его прически как прядь волос, тонкая и ядовито-синяя, самая опасная из всех существующих змей джунглей. Огато усмехнулся: заклинатель змей и сам был под стать своим питомцам, тонкий, гибкий и ядовитый. И вызывал такую же оторопь и внутреннюю дрожь. - Они дошли до первой линии ловушек, эу-тэ! - отрапортовал вернувшийся разведчик. - Потеряли два десятка человек. - Маловато. Впрочем, пускай идут дальше, посмотрим, сколько их выйдет из ущелья, - Огато был спокоен, как всегда перед боем. В небе над ним закружился ястреб, закричал, медленно снижаясь и угрожающе выставив когти. - Надо же, знакомая птица, - хмыкнул вождь и выставил руку. Когти ястреба впились в чеканный наруч, он недовольно заклекотал, но позволил вынуть из футляра коротенькую, в два узелка, плетенку. Всего одна коротенькая фраза, но она согрела сердце эу-тэ сильнее, чем длинное многониточное послание. "Люблю тебя". Огато поспешил спрятать послание под доспех, поближе к сердцу, вязать ответное послание было некогда. - Скажи, что уже скоро, - шепнул Огато птице и подбросил ту вверх. Ястреб снова пронзительно закричал и растворился в небе. А потом отважные воины всех племен Уакота-Утуа услышали грохот, словно раскалывались крупные камни. Чужаки стреляли из своих огненных палок - вождь Коккиали называл их "ружья" - по скалам, где засели лучники. Раздавались крики на незнакомом языке, резкие и повелительные. В небе творилось нечто невообразимое, словно сейчас внезапно наступил вечер, и грянула гроза. Небо раздиралось на части - дочери Волка вступили в битву с чужаком. - Лучники, приготовиться. Огато принял из рук юноши из племени Йолунь странную трубку, в которую были вставлены выпуклые, как рыбьи глаза, стекляшки. Он уже знал, что она увеличивает маленькое и приближает далекое. Эту трубу вождь Коккиали выменял на жемчуг у одного из чужаков, когда те еще не стремились порабощать и убивать, а перед битвой подарил эу-тэ. Огато приложил ее к глазу, рассматривая, что там творится вдалеке. - Кажется, чужаки встретились с твоими любимицами, Оор. Они топчутся на месте и прыгают, как ужаленные таби. Оор шипяще рассмеялся: - О да, мои маленькие, мои славные змеи. Но чужаки, потеряв еще почти три десятка умерших от яда и убив змей, все же двинулись дальше. Огато уже мог рассмотреть блестящие металлические нагрудники с косыми золочеными крестами на них и шлемы, и то, как вырывались из раструбов их оружия дымные языки пламени, когда они стреляли. - Еще немного. Лучники, целься! Залп! Лучники били точно под шлемы, не надеясь пробить металлическую броню нападавших. Огато довольно усмехнулся - скоро полетят и копья, уж они-то смогут поспорить с доспехами чужаков. Все должно решиться до заката. Пришельцы явно не были готовы к тому, что встретят такой прием. Но с равнины Маубо не уйдет ни одна бледношкурая сволочь. Чужаки пытались выстроить боевой порядок, но у лучников были отличные запасы стрел, которым еще далеко было до истощения. В этот день стрелы и впрямь закрыли небо пологом оперенной смерти. А оружие у них, как выяснилось, мало того, что стреляло как-то редко, так еще и недалеко, лучники били уверенно, оружие чужаков беспомощно грохотало, не доставая ни до кого. - Копейщики, к бою! Готовься! Метатели копий выстроились в два ряда, третьим встали подавальщики, у каждого в руках было еще по два копья с тяжелыми, зазубренными наконечниками. Чужаки уже чувствовали себя как-то неуверенно, как стая волков, внезапно осознавшая, что они всего лишь овцы на бойне, только что не сбивались в кучу и не блеяли, носясь по равнине и сталкиваясь, их командиры даже как-то сумели создать подобие порядка. А в небесах постепенно алело, словно заливалось кровью, молнии сверкали все чаще и уже почти слышались торжествующие крики богинь, переломивших в свою пользу ход сражения. И крылатая Ольта, и миролюбивая богиня рек Айя, даже нежная покровительница влюбленных Заяр пришли на эту битву, защищать свой народ и свои владения. Мрачная Итсаш, хранительница Холодных Пределов, не вступала в эту битву - она собирала свою жатву, развеивая души чужаков одним ударом острого серпа. Чтоб не только тела, а и души не смогли вернуться домой и возродиться. Копейщики бросили свои снаряды, сменились, снова послали низко гудящий рой боевых копий. Четыре броска проредили панцирных "гостей", словно частый гребень. "Пора". - Вперед! Вокруг раздался низкий вой, затем долгое шипение, потом какое-то клацание - на полнеба проступили фигуры прародителей всех племен, воодушевляя на битву своих детей, благословляя уничтожить чужаков, вырезать всех до единого. Взвыли трубы, выточенные из гигантских бивней и цельных стволов деревьев, огромных раковин и черепашьих панцирей. Разноголосый боевой вопль загремел над долиной, над ринувшимися в битву воинами. Огненными всполохами замелькали клинки из лучшей бронзы. Огато рубил остервенело, уничтожая противников, посягнувших на его родину, вертелся ужом, краем глаза отмечая, как рубятся рядом воины из маленького речного племени, их прислали немного, всего два десятка, но зато каких. Его волки рассредоточились по всему переднему краю, словно нити основы, направляя и помогая отрядам иных племен. Две тысячи воинов было здесь, на равнине Маубо, лучшие из лучших, пришедшие защитить свои земли, жен, детей и стариков. Небо светлело, рассеивались тучи. Кресты на доспехах чужаков стали алыми, словно наполнились кровью. И их строй дрогнул и побежал, рассыпаясь, прочь. И тут уже в дело вступили конные отряды волков, лис и северян, у которых не было своего тотема, но отчего-то шакалами их так никто и не назвал. Их лошади были низкорослыми и жилистыми, а сами всадники выглядели откровенно бедно по сравнению с остальными. Но воинами оказались все же отличными. Конная лава, словно гигантская коса, прошлась по бегущим врагам, врубаясь в их беспорядочную толпу. Огато залюбовался Фаримом. Хороший все-таки муж будет у Ваниры, как врагов-то укладывает. На боль, словно от укуса злой земляной осы, он не обратил внимания в горячке боя. Длинный, чуть изогнутый меч, на удобной под обе руки рукояти взлетал и падал, без устали разя врагов. Хотя вскоре стало казаться, что любимое оружие тяжелеет, а силы как-то быстро покидают. И небо кувыркнулось и нависло, стали отдаляться куда-то звуки боя. Фарим оглянулся и развернул коня, заметив, как склонился к гриве своего скакуна вождь волков. Подскакал, перехватывая повод. - Волк? Огато-тэ! Из разжавшейся руки Огато выскользнула рукоять клинка. Фарим погнал коней, придерживая Огато, назад, туда, где были лекари. - Волк ранен. Скорее, помогите. С вождя содрали пробитый пулей панцирь, открывая пропитанный кровью бок. Вспороли плотную рубаху. - Это оставило оружие чужаков. Нужно вынуть металл из раны, - Нтома, примчавшийся на зов, глянул на Фарима. - Держи его руки. Кто-нибудь, подержите ноги, чтобы не дернулся случайно. Огато только захрипел, когда понял, что пошевелиться не может, придавило неведомой тяжестью все конечности. "Ньяли... птица...". Где-то далеко закричал в тоске оракул, заметался, не замечая, что на плечах остаются ссадины от того, что ударился об оконный проем и стену. "Огато! Волк! Держись!" Ванира поймала оракула, не давая биться о стены: - Тише-тише. Успокойся, птица. - Огато... ему плохо, он ранен! - Ньяли тяжело дышал, сердце билось, словно обезумевшее. - Если он... Ванира, мне нужно узнать! - Не нужно сейчас отвлекать богинь, оракул. И я уверена, что Волк отлежится и залижет раны, - она крепко держала его. - Тише. С ним Нтома, он умелый лекарь и врачевал шкуру Огато не раз. - Да... да, ты права... Если волк не выползет из-под острого серпа Итсаш, Ньяли твердо решил уйти следом за ним. Оставаться и жить нужным лишь ради своего дара он не хотел, а в том, что никто не полюбит его так, как Огато, не сомневался. - Все, присядь, скоро будет все известно. Я дам тебе молока с сонными травами. - Не надо, я успокоюсь сейчас. Прости, что встревожил, тебе ведь не стоит сильно волноваться. - Ничего, молока у меня достаточно, - Ванира потрепала его по волосам. - Тише, птица, Волка не так-то легко сразить. - Он человек, а не бог, а люди смертны, - юноша прижал ладонь, замотанную в промасленную тряпицу, к груди. Там поселилась тупая боль, мешающая дышать. - Я не стану жить без него, Ванира. Он дал моему дару смысл, и моей жизни. Если бы не он, вряд ли я дожил бы до сегодня. - Ну-ну, не говори так. Огато очень силен. И он никогда тебя не оставит. Лучше действительно выпей молока с травами, поспи. А когда проснешься, мы уже будем знать, что случилось. - Я буду ждать вестей, - отказался Ньяли. Он уже взял себя в руки и высвободился из объятий девушки. - Ты права, он самый сильный волк стаи. Он вернется. Ванира отправилась качать проснувшегося сына, надеяться, что отец или Фарим скоро пришлют послание. Очнуться Огато заставил новый всплеск боли в боку. Он зарычал, приподнимая верхнюю губу, потом кое-как разлепил глаза, перед которыми все плыло и было подернуто туманом. - Тише, тише, - утешил его голос Нтомы. - Все хорошо, Волк. Корабли уже взяты морскими, наши мертвые преданы огню, раненых выхаживают. Чужаков свалили в ямы и засыпали землей, чтобы не распространять заразу. Взяли с них доспехи и их странное оружие. Всем доволен? - Нтома... А со мной-то что случилось? - удивился вождь, не помнивший, чтобы его ранили. - Да, это их странное оружие. Ты был ранен. Лежи, Волк. - Позор какой, свалился от какой-то царапины, - пробормотал мужчина, хмурясь. - Ты лишился чуть ли не половины крови в теле, Волк. Вот, выпей, оно поможет восстановить кровь, - в губы ему ткнулся край чаши. - Опять твои мерзкие зелья, Нтома! - почти бодро передернулся Огато, выпив все до капли. - Из чего ты варишь их? Из жабьих потрохов и помета летучих мышей? - Я ведь могу тебе и ответить, Волк. Все, теперь спи, я написал птице, что ты ранен, отсыпаешься и поправляешься. - Зачем было волновать Ньяли, - пробурчал вождь волков. - И я скоро встану, что мне разлеживаться? - Все, спи, - Нтома укрыл его одеялом. - Иначе тебя повезут обратно на носилках между конями, как ребенка. Хочешь? Гримаса на лице Огато сказала все яснее слов. Он был в курсе, что Нтому стоит слушаться, чтобы хотя бы суметь сесть на коня перед возвращением. - Постой, скажи, как там Эоки? И Фарим? - Меченый обзавелся парой новых шрамов, но его они даже украсили. Эоки безбожно ругается, его ранили в плечо. - Ничего, ему тоже полезно посидеть дома, заняться, наконец, свадьбой, а то полгода тянул льва за яйца. Нтома легонько дал вождю в лоб, чтоб замолк и заснул уже. Пришлось повиноваться - шаман мог и надежнее усыпить, споив какое-нибудь особо гадостное зелье, от которого потом неделю чувство, что все степные шакалы во рту гадили. Нтома и впрямь прислал Ньяли узелковое письмо. Чтоб оракул не волновался. Получив его не с ястребом, а уже с обычным гонцом, юноша успокоился. Ранен - это не убит, и мир устоял, можно жить дальше. Значит, завтра будет новый день, и за ним еще. А потом в Омалайя вернется вождь волков, и будет много работы, ведь старик Коккиали не зря велел захватить чужие корабли. И Уакота-Утуа изменится, станет сильнее, племена сплотятся, чтобы однажды превратиться в единый народ... Перед глазами оракула больше не было тьмы, он видел будущее, он видел солнце нового мира.