Затерянные миры - 1. Волчья песнь

Огато ткнул кулаком в бок Эоки и кивнул, показывая на замершую в конце дороги пару. - Ну, я ж говорил, сладилось у них. - Не знаю, то ли печалиться, то ли радоваться. - Лучше радуйся, пока можно. Времени все меньше, а ответов от дальних племен у меня все нет, - Огато согнал с лица улыбку и снова нахмурился. - Ньяли сказал, врагов будет множество, в одиночку нам не отбиться. - А те, что у самой воды живут? - Всего шесть ночей, как я разослал вести, гонец до них еще не добрался, наверное. Эоки пригласил его в шатер, отдыхать и думать не на ветру. Вождь то и дело посматривал на откинутую шкуру у входа. Но Ньяли не звал, давая оракулу нагуляться и надышаться степным воздухом. К тому же, с ним Нтома, ничего страшного не случится. - Что ты туда все косишься, вождь? - Птицу высматриваю, - вздохнул мужчина. - Какую еще птицу? - оторопел Эоки. - Оракула, Ньяли. Того мальчика, что тебе дочь найти помог. Эоки явно не понимал: - А что такое с ним? - С ним... Да вот... - вождь совершенно неподобающе вождю смущался и заикался. Эоки нахмурился: - Влюбился никак? Огато только вздохнул, снова кинул взгляд на вход в шатер. - Да придет он, что с ним приключится в селении? - Да ничего... надеюсь. Просто он же... ну, птица и есть. Икути-роо белая, нежная. - И все, наш волк стал совсем ручным щенком. - Неправда, Эоки! - вскинулся вождь. Эоки только громко захохотал, довольный тем, что подловил. Огато фыркнул, но и сам понимал, что готов упасть на спину и умильно задирать лапы, если Ньяли прикажет. Вот только не приказывал маленький среброкосый оракул ничего. И непонятно, терпит ли только волка рядом, или чувствует к нему хоть немного тепла? И не спросишь же в лоб о таком. Только и остается - ласкать утром, целовать и нежить, когда возвращается душа мальчишки в тело. А ночью - обнимать и беречь, зная, что где-то там, недоступный взору простого смертного, Ньяли бродит с богиней, смотрит на мир, жадно-пытливо. А потом рассказывает, что видел, как выглядит мир. Огато даже как-то по-новому стал смотреть на все. Небо он так видел в последний раз, пожалуй, в детстве, на обычные водяные лилии вообще раньше смотрел, не замечая их красоты, да и город так, как видит его Ньяли, не видел. Омалайя была для него просто городом из серого и белого камня. Того, что она похожа на узор легенды или сказки, вывязанный из белого шелка, он даже представить не мог. Впрочем, и сейчас не мог - видеть город с высоты полета сокола ему не доводилось. Приходилось верить любимому на слово. И восторгаться. Рассказывал Ньяли образно, словно смакуя каждое слово, означающее то, что он мог видеть, пусть и только во сне. Огато обнимал его, счастливый так, словно это он летал с богиней. Узнать, что Ньяли к нему чувствует, хотелось все больше, аж чесалось внутри неудовлетворенное желание. Но не у богинь же спрашивать, Огато аж зарычал от расстройства. Нтома засмеет, если он его попросит пошаманить и спросить. Вот правда, засмеет же, всю жизнь над вождем потешаться будет потом. - Ну что ж такое-то, а? - Да что тебя так печалит, Огато-тэ? - удивился Эоки. - Ты в самом деле будто скорпионом укушенный! - Влюбился, а как сказать, не знаю. Огато грустно вздохнул и снова уставился на выход из шатра. - Да прямо как есть и говори. Что ходить, хвостом вертеть? Влюбился он... Бери за шкирку, волоки в постель и трахай, пока из ушей не потечет, а потом свадебные браслеты подари, да такие, чтоб всяк сразу видел, чей он. А... Гхм, - смешался Эоки внезапно, - он хоть Посвящение прошел? Или ему не надо? - Да я и не знаю даже, - растерялся вождь. - Так спроси, ну, хоть у Нтомы. Огато решил, что идея хорошая - вернутся оба, отведет Нтому в сторону и все выспросит. А то, сколько ж можно мучиться? - Так что, - прервал его мысли Эоки, - что Дерагу писать-то? Ванира на Фарима явно глаз положила, что нашла в раздолбае этом, я не понимаю, но и он от нее не отходит, когда на работе не занят. - Что свадьба будет, что тут еще напишешь? - Дочку отдавать в чужое племя жалко, - посмурнел Эоки. - Ну, а что поделаешь? Любовь же у них. Да и он не абы кто - сын вождя. - Да что там с того, что он сын вождя? Мне совесть даже выкуп за дочь требовать не позволит, скорей уж я сам ей в приданое половину имущества отдам. Шатер так точно, да шкур побольше, да серебра... И две пары буйволов. И лошадей пяток. Как думаешь, Огато-тэ, хватит на безбедное житье? - Думаю, что хватит, - усмехнулся вождь. - А про выкуп зря ты так, уж собрали бы... Медных монет горстку. - Стыдобища. Нет уж, вождь волков, иногда старые обычаи и нарушать надо. Огато похлопал верного товарища по плечу: - Нарушай, пойду, птицу поищу. И тут в шатер ввалились четыре крокодила: три обычных и Фарим. Юноша стушевался, увидев вождя, но постарался поклониться вежливо и так, чтобы не уронить свое достоинство. - Приветствую тебя, вождь племени Волка. - Здравствуй, северянин, - Огато поспешил пройти дальше. чтоб не смущать парня. Выходя из шатра, он краем уха услышал: "Уважаемый Эоки-тэ, а Ванире нравятся сандалии из крокодильей шкуры?" и прикусил губу, чтобы не расхохотаться. Ньяли, как птица, устроился на заборе из жердей у загона, слушая что-то втолковывающего ему шамана. Время от времени он пожимал плечами или улыбался и кивал. - Ну, как прогулка? - Огато устроился рядом с птицей. - Мне понравилось, - Ньяли улыбнулся чуть ярче, достал из-за пазухи таби, сладко спящего и даже не шевельнувшего на такую бесцеремонность и усом. - Икки тоже, кажется, он охотился. - И кого же он поймал? - Не знаю, но ты его наверное видел много раз. Оно трещит и стрекочет здесь везде, у нас в джунглях я такого не слышал. - А, кузнечики? Храбрый маленький зверек... И такой прыткий. Ньяли склонил голову к плечу, помолчал и спросил: - Ты хочешь остаться наедине с Нтомой? Мне так кажется. - Ну не совсем, я просто хочу его кое о чем расспросить, - Огато смутился. - Я погуляю еще, мне здесь интересно. - Хорошо. Надеюсь, твой зверек присмотрит за тобой? - Если проснется, - Ньяли фыркнул и спрыгнул с забора, пошел по улице, двигаясь привычно-плавно, словно танцуя, мягко перенося вес с носка на пятку, нащупывая босыми ногами путь. - Нтома, - Огато повернулся к шаману. - Ньяли нужно будет проходить Посвящение? Шаман скривился: - Какое ему еще Посвящение, волк? Боги и так его видят и принимают, а с его складом ума он взрослым никогда не станет. Вечное возлюбленное дитя богов. - То есть... Посвящения не будет? - Нет, не будет. Да и поздно уже, две зимы назад должно было быть, а теперь не нужно вовсе. А что тебя так заботит, волк? Огато отвечать не стал, припустил за Ньяли. Юный оракул нашелся аж за последним шатром, стоял по пояс в травах и улыбался, запрокинув голову к солнцу. Огато подошел, обнял за пояс: - Любуешься теплом? - Наслаждаюсь. Мне нравится здесь. Дома тепло ловить можно было, только если выбраться на песчаную косу на ручье. Но тогда крокодилы на меня обижались, это было их лежбище. Огато поцеловал его за ухом, очень уж вождю нравился запах, который источала кожа Ньяли. Тот как-то мелко вздрогнул, словно сбрасывая оцепенение или морок, прижался спиной к груди вождя. И промолчал, хотя хотелось спросить: "Что ты делаешь, степной волк, что ты со мной творишь? Отчего у меня начинает колотиться сердце, словно у перепуганной птицы, когда ты так касаешься?" - Птица моя любимая. Белая. - Твой, волк, - еле слышно прошептал Ньяли, поворачиваясь в кольце сильных рук и задирая голову, словно мог посмотреть в лицо мужчине. Серебристые брови чуть хмурились. - Чей же еще я могу быть? Разве ты не взял меня всего? Огато хотел спросить, как же к нему относится оракул, неужели просто признает право победителя владеть им? Но язык снова завернулся узлом. Ньяли пробежался тонкими пальцами по его лицу. - Что ты? Что тебя тревожит? Кроме близящейся войны. - Не знаю, как объяснить, птица. Неважно. - Если ты думаешь об этом, значит, важно. Но я не стану выспрашивать, прости. Хочешь подержать Икки? Он такой маленький, что займет всего половину твоей ладони. - Давай своего зверька-прыгунка, - Огато сразу забыл про косноязычие. К его удивлению, таби спокойно воспринял то, что его посадили на чужую руку. Даже умильно потерся мордочкой о большой палец, показывая свое расположение к вождю. Огато потрепал зверька по спинке. - Сколько они шныряли, никогда не приглядывался, какие они забавные. - Мне иногда кажется, что он не просто так подарок Ольты, - Ньяли улыбнулся. - Боги никогда не делают что-то просто так. - Возможно. А может, просто милая зверушка, которая дарит хорошее настроение. Оракул кивнул и снова поднял лицо к солнцу. Было так странно видеть, как кто-то смотрит прямиком на огненный солнечный диск, не испытывая мук, как солнце отражается в глазах... и только потом вспоминать, что этот кто-то слеп и солнца не видит. - Ты еще не проголодался? Там Меченый принес крокодилов, думаю, Нтома их уже приготовил на всех. - Я с радостью разделю с тобой трапезу, волк. Ну, вот как это понимать? Так... церемонно, будто чужаку. Или хозяину, подарившему наложнику иллюзию свободы, потому что тот все равно никуда уже не сбежит. Впрочем, он сам виноват. Мальчишка же чувствует любую фальшь в словах, а сказав, что то, о чем он так упорно думает, неважно, Огато покривил душой. Но не спросишь же впрямую в лоб. - Тогда идем, птица. Ньяли нащупал его руку, предпочтя идти все же так, чем искать путь самостоятельно. Огато разулыбался, отчего-то счастливый донельзя. Когда же у него перестанет язык завязываться в узлы, когда это жизненно необходимо? Или он до старости будет бояться спросить своего белого икути-роо о том, как тот к нему относится? Вождь снова помрачнел. Ну вот что за напасть такая? Как ни странно, вот во время поцелуев язык совсем не казался одеревеневшим или закостеневшим. В чем он именно сейчас и убедился, прижав к себе юного оракула и склонившись над его запрокинутым лицом, лаская губами нежный рот. - Моя возлюбленная птица, - шептал ему Огато между поцелуями. Самым сладким в этих поцелуях было то, что Ньяли отвечал в меру своего умения. И тянулся, прижимался, стискивал в кулаках рубаху мужчины, не замечая этого. Волку хотелось завизжать, как щенку, и закувыркаться, чтобы еще чесали брюхо и уши. Он даже порадовался, что не умеет менять облик, как Волк волков, иначе точно бы опозорился перед людьми. - А ты меня любишь, птица? - это ж как надо было одуреть, Огато так и не понял. Ньяли вздохнул и в который раз подумал, что если любовь - это когда кажется, что вот-вот моргнешь и увидишь того, кто целует и обнимает, или когда слышишь его шаги и дыхание и отличаешь их от сотен иных, то да, он любит. Потом он подумал еще немного и сказал это вслух. Огато сгреб его в объятия, прижал к себе. Сердце пело - любит. День сразу стал во сто крат ярче и расцветился совсем уж нереальными красками. - А теперь поедать крокодилов, - решил вождь. - А то они, бедные, совсем остынут. - Мы же туда и шли? - рассмеялся Ньяли. - Но ты закружил меня, и я не понимаю, куда теперь идти. - Я тебя отведу. А вообще, можно идти на запах... Ммм, Нтома так чудесно готовит все, что попадается ему на пути. - Я все же не зверь, определять направление запаха не умею, а он тут уже, кажется, везде, - Ньяли сглотнул набежавшую слюну. Огато привел его как раз к трапезе. От мисок и впрямь пахло очень вкусно, волк урчал и требовал еды. Все было достаточно скромно: на огромных глиняных блюдах лежали свежевыпеченные лепешки, куски мяса, истекающие ароматным соком, в мисках стояла рассыпчатая каша из уже знакомого Ньяли злака, который выращивали только здесь, в степи, на тяжким трудом вспаханной и обработанной земле. Ньяли видел, как это делают: люди, занимающиеся выращиванием тики-тики, вставали задолго до восхода, запрягали недовольно мычащих буйволов и пахали. Огато своей птице наложил самой рассыпчатой каши и самые аппетитные и поджаристые куски мяса. - Ешь. Набирайся сил на свои птичьи косточки. - Ну почему - птичьи-то? Я что, такой тощий и мелкий? Нет, ну, по сравнению с тобой, наверное, да. Но ты просто крупный очень. - Потому что ты белый, как птица. И такой же легкий. И красивый. А ночами вообще летаешь. - Ольта сказала, это ненадолго, потом у нее не будет времени приходить. Она говорит, что война затронет даже богов. Огато, мне страшно. Богиня говорит, этих людей ведет чужой, жестокий и к своим, и к чужакам, бог. - Разберемся, птица. Завтра поедем к морским. Пускай подскажут, как корабли потрепать. - Куда-то далеко? - что такое океан, Ньяли пока только слышал, но не представлял. Он уже видел озера и реки, но как можно представить реку, глубокую настолько, что можно поставить на плечи один к другому всех жителей Омалайя, и все равно над ними будет еще много воды? А еще Ольта сказала, что в океане горько-соленая вода, будто слезы всего мира слились в одно место. - Да, далеко... Огато старательно гнал от себя горькие мысли о том, что множество воинов из племени сложат свои головы в сражении. И что так и нет ответа от других племен, вырежут всех поодиночке чужаки, и прощай, великая некогда страна. Можно было бы взять Ньяли, проехать по племенам, не вдвоем, конечно же, а с сильным отрядом. Как объяснил сам оракул, спросивший у Волка волков, он был вроде сигнального джаруджу: тот, кто хотел спросить богов, будил его дар, и боги отвечали через оракула. Любые, на зов дара Ньяли откликались те, кто покровительствовал местному племени. Но успеют ли всех объехать? Хотя... Должны-должны. Лично всех уговорить или получить отрицание и не волноваться уже. Но сколько раз чужие руки будут делать больно его птице? И как он будет стоять, отворачиваться или смотреть, сжав клыки, на то, как закусывает губу и вытягивается в серебряный лучик зова его птица? Племен на земле Уакота-Утуа больше пятидесяти. Но если не сделать этого, погибнут все потом. И птице будет больнее во сто крат. Нет уж, оба перетерпят. Одно хорошо: хотя бы северных соседей ни в чем убеждать не надо, Дераг и сам не дурак, собирает сейчас информацию о том, какие эти люди, как говорили, выглядели, одевались, и все такое прочее. - Эоки, собери мне отряд посильнее. И подготовь коней повыносливей. - Отправишься к врагам, Огато-тэ? - сразу насторожился и подобрался воин. Эоки был не просто воином, он один мог водить в бой всех воинов племени, заменяя вождя. И еще его руку и руку Огато украшали шрамы побратимства, и этим можно было гордиться. - Отправлюсь. Пора объединять племена, пока поодиночке не вырезали всех, - Огато отодвинул блюдо. - Может, удастся чужаков прочь погнать, если все вместе выступим. - Если объединить все племена Утуа, - Эоки задумался, подсчитывая на пальцах, кивнул: - Если каждое племя сможет выставить хотя бы с полсотни бойцов, мы отстоим нашу землю. Но ты представь, вождь, сколько времени вы будете решать, кто поведет объединенное войско. - Ничего, разок рявкну, мигом решим, - Огато подложил еще еды Ньяли в тарелку. - О чем тут спорить, кто всех объединит, тот и будет командовать, да и местность тут мне больше знакома, какую тактику выстроят живущие на болотах, когда драться придется в степях? - А если на берегу океана? Не хотелось бы уходить и нести врага на конских хвостах, - нахмурился Эоки. - Впрочем, если я еще не рехнулся, на побережье тоже не джунгли? Ньяли с каким-то замиранием в животе слушал разговор мужчин, забыв про еду и не донеся до рта кусок мяса. Что-то подсказывало ему, что это неспроста. - На берегу океана? До морских племен мы тоже доберемся, но надо начать с самых дальних, чтоб подтягивали войска... Если они согласятся на объединение, - Огато махнул рукой. - Завтра выступаем. - Я поеду с тобой. Огато нахмурился, почесал ухо, подергал амулет и покачал головой: - Нет, ты останешься здесь, надо укрепить Омалайя. - Но как ты без меня... - Только тебе я могу доверить столь сложное дело. Да и со свадьбой дел тебе хватит. - Если что - зови, этио, - серьезно кивнул мужчина, называя вождя "брат", что позволял себе очень редко. Огато положил ему руку на плечо, молча сжав пальцы. Поддержку Эоки он ценил, доверял так, как себе порой не доверял. Разговор продолжался долго, женщины увели детей, принесли легкий хмельной напиток из кобыльего молока - укмут, выставили еще копченой рыбы, лепешек и мяса и ушли тоже, у выставленных полукругом вокруг костра столиков остались только мужчины, которым было, что обсудить: приказ вождя уже облетел всех. Ньяли задремал, улегшись на колено Огато головой и обнимая его за пояс тонкими руками. Огато с нежностью гладил его по волосам, улыбался, но не прекращал разговора о том, что еще нужно сделать, пока ночная дремота не стала одолевать и его. Вроде бы, все было обговорено и повторено. Огато кивнул Эоки, поднял свою птицу на руки и понес в раскинутый для него шатер. Юноша сонно вздохнул, обнял его за шею, уткнувшись носом в плечо. - Сладких снов, моя птица, - Огато прижал его к себе, улегшись на ложе, верней, позволил прижаться так, как хотелось оракулу, затем обнял. Вождь не знал, сколько юноша понял из их с Эоки и другими воинами беседы. Но подозревал, что о главном сообразительный Ньяли догадался. И промолчал. Это отношение к себе юноши его где-то в глубине души возмущало: оракул, приняв свой дар, как должное, готов был отдавать всего себя служению для пользы чужого пока еще племени. Хотя задумываться об этом Огато не пытался - еще прогневишь богинь на пороге войны. Так что пусть. Потом можно все это обдумать, когда исчезнет угроза чужаков. А пока придется беречь серебряную птицу, лечить ласками после каждого пробуждения дара и стараться сделать так, чтобы Ньяли не возненавидел и дар, и того, кто открыл его в нем.