По лезвию ножа

Удивительно, как быстро ты отгораживаешься от прошлого, когда тебе есть чем занять руки и голову. Пережить можно всё, даже самую страшную боль. Только тебе нужно что-то, что будет тебя отвлекать. Чак Паланик

Вашингтон, округ Колумбия, 2001 год.       В первый раз Зимнего Солдата во плоти я увидела в лаборатории, в многострадальном кресле машины-ластика, многофункциональной, универсальной и совершенной гордости научных крыс ГИДРЫ последнего пятидесятилетия.       После многочисленных тестов психологов, сданных мной если не на ура, то под давлением на них самого Пирса; после нескольких месяцев упорного изучения тонн материала по психологии; после тщательного погружения в личное дело Джеймса Барнса и попыток сдержать рвоту от описаний опытов, проводимых над ним в прошлом; после того, как меня уже начало тошнить даже от объемов информации, свалившейся на голову, Пирс соизволил-таки показать мне объект.       Сказать, что все, изученное мной, из-за представшей перед глазами картины в лаборатории просто вылетело из головы – не сказать ничего. Стало казаться бессмысленной и ненужной научной ерундой, и я прокляла месяцы сидения за ноутбуком и книгами в тот момент, когда впервые взглянула в глаза Зимнего Солдата. Абсолютная, неосмысленная, безэмоциональная пустота робота-зомби.       Вся выстраиваемая модель поведения на основе полученных знаний о психологии покатилась к чертовой матери, так как я сразу поняла, что найти подход к этому куску идеально чистого, свежего пластилина, сидевшему в окружении учёных, порхавших вокруг мухами, почти невозможно. По словам Александра, на тот момент Солдат уже несколько месяцев обходился без форматирования и заморозки, что ещё больше удручало мой истерзанный мозг, впавший в глубокий ступор.       Первое, что я поняла спустя пару минут созерцания, – задачи сложнее в моей жизни не было и не будет. И что идиотизм из меня ГИДРОЙ, увы, выбит не был. Хотя бы потому, что в психологии я была хоть и не полным профаном, но до звания психолога мне было как пешком до звезды. Да и в представленном случае душевные разговоры мало повлияли бы на существо, большую часть своей жизни находившееся в невменяемом состоянии под воздействием тяжелых наркотических препаратов и усердным внушением важности исполняемых им задач и его жизни в целом на миссиях, что ему поручали.       Второе, что уже с опозданием докатилось до моего мозга, обсасывающего потрясающее "открытие" о собственном идиотизме, позволившем мне согласиться на это безумное предложение Пирса, - что Джеймс Барнс прекрасно сохранился для своих почти восьмидесяти лет. Исключая, конечно, бионическую руку, вживленную в его тело вместо утраченной в 1944 году.       Когда возня вокруг накачанного транквилизаторами Барнса завершилась, Пирс провел меня в лабораторию – святая святых ГИДРЫ, оберегавшую свой удачнейший эксперимент пуще зеницы ока. Я к тому моменту уже успела познакомиться с командой психологов и техников, работавших в проекте, но, тем не менее, Александр попросил удалиться из комнаты всех, кроме одного. Абрахам Вернер, семидесятишестилетний ученый, ученик и верная правая рука великого Арнима Золы собственной персоной приветствовал меня и передавал бразды правления проектом "Зимний Солдат" в мои руки. Пирс покинул нас под благовидным предлогом, оставляя доктора Вернера мне на "растерзание". Пожилой учёный муж Абрахам с улыбкой следил за мной, сидя в кресле в углу комнаты, пока я совершала обход по этому "алтарю" ГИДРЫ, впитывая в себя жуткую атмосферу и постепенно привыкая к посвящению в "Святую тайну" застенков, куда порой не допускались и сильные самой организации.       Куча приборов, компьютеров, мониторов и прочего дерьма окружало инквизиторское кресло, на котором спокойно и расслабленно сидело то, что осталось от легендарной личности Джеймса Бьюкенена Барнса, верного сподвижника Капитана Америки. С виду – лишь оболочка. Судя по болезненно-отстраненному, равнодушному лицу и глазам, сознание мужчины было стерто под корень, а уж что на самом деле творилось в его черепушке – знать не дано было никому. На тот момент мне было нереально это понять, ибо мужчина был под завязку накачан успокоительным и наркотиками.       Без особого страха, но с каким-то благоговением перед историей, волей злого рока или насмешкой фортуны, заточенной в клетке судьбы и времени, я подошла ближе и присела на корточки перед ним, пытаясь поймать его взгляд и оценить хотя бы в общих чертах новоприобретенного подопечного.       Красивый. Мощный. Статный. И жуткий. Всех прилагательных, чтоб описать его, не хватит, уж слишком много чувств он порождал своей полуреальной личностью. Даже сейчас, когда его широкие плечи были расслаблены, и он полулежал в кресле, в нём угадывалась какая-то неуловимая звериная суть, грация диковинного хищника, затравленного, но сохранившего гордую осанку. С уверенностью я могла сказать лишь одно – Баки Барнс и Зимний Солдат – это два совершенно разных, полярно разных существа, сплетенных насмешкой неумолимой судьбы в одном теле. Почти идеальном теле, надо сказать. Солдата много и часто тренировали, да и сам он, насколько мне было известно из досье, ранее занимался подготовкой наемников ГИДРЫ.       Довольно высокий, с натренированным, поджарым и мускулистым телом, невольно притягивавшим внимание, Солдат восхитил меня идеальными формами божества, сошедшего с обложки глянцевого журнала. Впечатление, казалось бы, должен был подпортить сложный биомеханический протез левой руки, довольно грубо вживленной в плечо мужчины, но, к жестокому удивлению, даже он на Солдате смотрелся более чем гармонично. От края металла по плечу расходилась страшная вязь шрамов – как он потерял руку, не знали даже советские учёные, с которыми работал Зола, когда только начинал этот проект.       Русские разведчики и вытащили Барнса со дна ущелья, в котором тот оказался по тайной наводке Арнима, не желавшего ни при каких обстоятельствах терять своё творение из виду. Зола был уверен, что Барнс выживет после падения с головокружительной высоты, и оказался прав. Сыворотка, тестированная на нем в застенках австрийской базы до момента, когда его вытащил Роджерс, сработала безотказно, и Арниму не терпелось понять и проанализировать все возможности его новой игрушки. Когда он, наконец, добрался до тела Баки, то был немало удивлен отсутствию руки, на что советские учёные, привлеченные к проекту, сказали, что достали Барнса из ущелья уже без неё. Солдат, осматривавших место нахождения тела подопытного "кролика" ГИДРЫ, предположил, что над неудобно лежавшим на камнях в сугробах телом попросту поработали волки, коих в тех местах водилось в избытке. Как после догадывался Арним – левая рука Баки была травмирована при взрыве в поезде, скорее всего, часть шрамов на плече, оставшемся у Барнса, была вовсе не от клыков зверей. А уже в ущелье хищники довершили свое темное дело и попортили безупречную оболочку незаконченного проекта ГИДРЫ. К счастью, спасти его успели вовремя, не дав возможности дикому зверью разорвать тело на клочки. Обработкой его ран и занимались советские ученые до появления Арнима, а вот с его подачи и началась свистопляска вокруг Зимнего Солдата.       Говоря просто и незамысловато – Барнс был красив, как телом, так и лицом. И эта скульптурная, безупречная красота как-то не сочеталась с образом головореза и хладнокровного, безжалостного убийцы, кем он неосознанно являлся. Рваные пряди неаккуратно подстриженных, тёмных с вкраплением седины волос, плохо расчесанной копной обрамляли приятное лицо с чуть отросшей щетиной, которая на удивление шла ему невероятно. Я легко подмечала, скользя взглядом по нему, трогательную ямочку на подбородке, едва заметный небольшой шрам на правой скуле, трещинки на сухих, полных и чуть приоткрытых губах сочного алого цвета. Но самыми поразительными в его облике были глаза – большие, кристально чистые озера беспримесного серого, словно дождливое небо, цвета. Такие глаза бывают у детей - полные наивности, чистоты, интереса и непосредственности. Только вот интереса в этих глазах не было. Серая сталь, подернутая мутной пеленой транквилизаторов, была безразлична к окружающему. Мужчина тускло смотрел сквозь меня, в одну точку, и напоминал душевнобольного всем своим видом.       – Зачем ему колют успокоительное и наркотики? – не сводя с него взгляда, поинтересовалась я.       – Его приступы агрессии иногда необъяснимы. Бывает, на него находит, а бывает, он просто начинает спрашивать.       – Спрашивать о чём?       – Обо всём. О себе, о том, где он, о каких-то воспоминаниях, о том, кто мы... О том, о чём ему не нужно знать. Поэтому между миссиями и криокамерой его содержат преимущественно в таком состоянии.       – Наркотики не вредят ему? – отчего-то меня погано передернуло от тона, которым всё это мне было рассказано.       – Нет. Сыворотка, которую тестировал на нём Арним Зола, отличалась от той, которую получил Стив Роджерс. Немудрено, увы, доктор Эрскен унес секрет своего чудодейственного зелья в могилу. Но, тем не менее, нам удалось создать столь же эффективный препарат, который способствует своевременной регенерации его организма и не позволяет ему привыкнуть к вредным свойствам наркотика.       Оглядевшись, я присела на крутящийся стул перед мониторами и начала пристально изучать общий вид загадочной "адской" машины. Не удивляйтесь, её даже сами ученые заочно называли так, а на одной записи сеанса я могла оценить всю степень болезненности её воздействия на объект. Правда, тогда она тестировалась на другом подопытном, чей труп, залитый кровью, потекшей из рта, носа и лопнувших от неимоверного напряжения глаз, вынесли из лаборатории вскоре после начала этого самого тестирования.       От мысли о том, через сколько подобных сеансов прошел Зимний Солдат, мое сознание всколыхнул почти животный ужас.       – Это почти целиком и полностью детища Золы, – благоговейно выдохнул Вернер имя своего учителя. – И он, и сама машина. Хотя мы совершенствовали её все эти годы, основную базу для неё создал Арним.       – Как это всё работает, расскажете?       – Изволь. Но для начала, ты сама что думаешь об этой машине и её влиянии на мозг человека?       – То, что это мощное психотропное оружие, я понимаю. К сожалению, документы по ней мне в руки не попадали, потому я не могу судить правильно о том, как именно она работает, лишь догадываться.       – Пока не попали. Правильно, до поры до времени они засекречены для непосвященных, но думаю, уже завтра окажутся у тебя на столе, – уверенный тон немца чем-то напоминал тон самого легендарного швейцарца. Слушая Абрахама, я ловила себя на мысли о том, что он является самой что ни на есть копией, отражением сущности самого Золы. – Какие у тебя догадки там были? – помолчав, спросил Вернер.       Встрепенувшись, я отогнала привидевшийся образ очкастого коротышки, едва допрыгнувшего бы до плеча высокого, чуть сутулого Вернера, и поспешила ответить: – Психологическое кодирование.       Усмехнувшись, старик кивнул.       – Понимаю, почему Арним выбрал тебя. А ведь я уговаривал его эту машину и на тебе протестировать...       В тишине лаборатории безмолвно схлестнулись два жестких, пропитанных уверенной и непоколебимой ненавистью взгляда. Если с моей стороны эта ненависть была привычным, животворящим чувством, помогавшим мне выжить, но окончательно убившем во мне доверие к людям и веру в людей вообще, то с его стороны это стало едва ли не сброшенной вуалью, на миг явившей мне истинный лик монстра. Острые пики его водянистых, чуть голубоватых глаз, безмолвно пронзали жертву насквозь, и сейчас я отчетливо ощутила его враждебность к моей персоне, причиной которой являлась банальная ревность. Да-да, именно она, родимая. Ревность к ненависти, очаровавшей швейцарца настолько, что он дал мне шанс стать монстром, не понукая кнутом, а взращивая под собственным крылом терпкое и горькое чувство злобы на весь мир во мне.       – Расскажите о ней, – тихо попросила я, кивнув на машину, когда Абрахам всё-таки отвел взгляд.       – Ты права. Начав создавать эту машину, Арним отталкивался именно от теории психологического кодирования человеческого сознания. В ту пору и мы, и советские ученые вели обширные исследования и проводили многочисленные эксперименты над разумом людей. После нескольких лет наблюдений и множества провалившихся попыток, Арним вывел свою "золотую формулу", эдакое подобие алгоритма идеального психологического кода для существа, которое он собирался создать. Для него, – кивнул на сидевшего в кресле брюнета с безжизненным взглядом Вернер.       – Постойте, так он не сразу стал таким?       – Нет, конечно. Все это Арнимом разрабатывалось, пока Солдат был в спячке, первой в своей жизни после труднейших операций по вживлению искусственной руки в его тело. Когда Зола вывел нужный его машине алгоритм воздействия, то начал продумывать общее строение машины и грани её возможностей. В ту пору тематика психологического воздействия на людей, так называемого "промывания мозгов", вообще была очень популярна в передовых военных державах, и на подобные исследования выделялись немалые средства. По сути, перед тобой здесь и сейчас совокупность огромного количества механизмов, когда-то собранная Золой на основе кучи приборов, разрабатывавшихся в тех же целях, в каких он создавал машину. Базой для столь сложного творения стало импульсное воздействие специальных гамма-лучей на кору и ткань головного мозга. Прибор на этой основе был весьма успешно разработан и протестирован советскими учеными и предназначался как раз для проведения определенных манипуляций с памятью подопытных. При комбинировании различных видов модуляции им весьма успешно стирали память или же наоборот – восстанавливали, помогали вспомнить забытые или не слишком приятные моменты в их жизни. Золу, естественно, такое простое положение дел не устраивало, ведь он предполагал создать существо совершенствующееся, прогресс мыслительной деятельности которого можно было бы регулировать при помощи машины, фильтруя информацию, закладывая её и отбрасывая ненужное. В целом, что Арним и сделал при помощи алгоритмического психокода, ему оставалось лишь удачно вложить в голову подопытного. И тогда встал вопрос о более точечном воздействии на определенные мозговые процессы. Стереть память, но оставить возможность ей вернуться? А простой аппарат это предполагал. Это слишком опасно. И тогда Арним попытался найти компромисс, обратившись к массово разрабатываемым тогда генераторам излучения. Определенная комбинация тока и лучевых влияний в результате устроила профессора, и тогда он решился собрать этот аппарат, как стационарный психотронный излучатель направленного действия. Видишь вон те пластины на окончаниях "рук" машины? Подойди ближе. Это самое гениальное творение рук Арнима. Особый и не имеющий аналогов преобразователь, сочетающий в себе воздействие на головной мозг как при помощи гамма-лучей, модулирующих память человека, так и при помощи электрических разрядов. Их определенная комбинация несет в себе результат кропотливого труда Золы, тот самый психологический код, - почти торжественно закончил свою речь Вернер. Гордость за гения, обучавшего его, скользила как в голосе Абрахама, так и в каждом взгляде, брошенном на машину.       Вслушиваясь в пояснения Вернера, я разглядывала замысловатый преобразователь. Доработанный, безусловно, в нашем времени, тут и не обязан был стоять допотопный агрегат, ржавый аки корабль на верфи-кладбище. Многочисленные мониторы позволяли ученым и врачам контролировать каждый импульс, воспроизводимый преобразователем, напичканным сложной электроникой. Помимо этого, наблюдалось состояние самого подопытного через многочисленные датчики, прикрепляемые к его телу.       Наличие механизмов, фиксирующих положение пациента в кресле на подлокотниках, напоминало, насколько болезненна и мучительна процедура форматирования и перезагрузки данных в человеческую голову. Нет, разумеется, ни один простой человек этого не вынесет. Организм Зимнего Солдата был укреплен загадочной сывороткой, которую тот же самый Зола тестировал на нем в тысяча девятьсот сорок третьем. Вполне вероятно, такую процедуру пережил бы и Стивен Роджерс, ведь о сыворотке Эрскена, создавшей из тщедушного астматика красу и гордость нации, ходили легенды.       Удовлетворенно кивнув, показывая, что с прибором мне более-менее что-то стало ясным, я уткнулась взглядом в тёмную макушку сидевшего в кресле мужчины. Стоя за спинкой кресла, с такого своеобразного угла я оценивала пыточную камеру, можно сказать, глазами Зимнего Солдата. Мир, который почти не менялся для него последние семьдесят лет. Унылый, в серо-коричневых тонах, периодически разбавляемый мельканием дорогих костюмов и назойливых белых халатов. Хм, невесело... Пожалуй, мне белый халат можно не заказывать, не хочу ассоциироваться для него с его мучителями.       – Дополнительные материалы и все его дело утром будут у тебя столе, – после этих слов, Вернер встал и кивнул на Зимнего. – Теперь проект в твоих руках. Не запори его. Будут вопросы - милости прошу.       – Особые указания, инструкции? – поинтересовалась я, догоняя его в дверях.       – Смена тактики.       – Простите? – недоуменно нахмурилась я.       – Понимаешь, – бойко вышагивая по коридору в сторону моего будущего кабинета, ответил Вернер: – политика кнута действенна, но в конце концов, Зимний Солдат – это тоже личность. Тот же человек, немного усовершенствованный, - ни фига себе немного! - но человек. Сделать его обыкновенной тупой машиной для убийства изначально никто и не стремился. Из него просто стерли предыдущего владельца тела, оставив навыки и умения, опять же способствуя их совершенствованию. А там, где есть земля, причем довольно плодородная земля, очень легко проклюнуться и самому хилому семени, – Абрахам остановился напротив резной деревянной двери и пристально посмотрел на меня. – Думаю, ты понимаешь, о чём я.       И отворил дверь.       Тогда я ещё не знала, что передо мной распахнулся ад.