Лабиринт

Когда-то такое уже было. Наполеон был зеленым новичком, впервые попавшим в Лабиринт и нарвавшимся с группой таких же на Атаку, когда все демоны Лабиринта отчего-то рвутся наружу, концентрируясь единой мощной массой. Он остался прикрывать, ввязался в неравный бой, и встретил всю массу с одним лишь пулеметом и виброножом (что еще могут дать новичку, идущему на верхние лишь уровни). Твари лезли со всех сторон, наседали, напирали, и долго держаться он не мог, опаляемый плевками, раздираемый когтями, терзаемый зубами остервеневших демонов. Тогда Нап провалился в такую же темноту от боли, и ему подумалось, что он умирает, но посреди черноты вдруг зазвучал голос. Негромкий, мягкий, он звал к себе — сначала с тихой неотступностью, зачем все громче, настойчивей... И когда этот голос взорвался в голове отчаянным, яростным криком, Наполеон очнулся. Обессиленный, разбитый, не в силах даже открыть глаза, но — живой. Сейчас чернота была другой, спокойной, привычной; и вывел из нее иной голос — хорошо знакомый, ожидаемый, недовольный; голос непосредственного начальника Напа, командира отряда Разведчиков по прозвищу Штирлиц. Имена вообще были не в ходу у стрелков Лабиринта, но когда Наполеона спросили при зачислении в стажеры, как он будет именоваться, он с самодовольной усмешкой отозвался: «Зовите меня Ваше Величество». Поначалу это прикрепило к нему кличку Фанфарон, которая, впрочем, недолго продержалась, успешно игнорируемая Наполеоном, и он остался едва ли не единственным из стрелков, кого звали просто по имени. - Потрудись объяснить, что это было, - тоном, не терпящим возражений велел Штирлиц, стоило только Напу пошевелиться и открыть глаза. - Что именно объяснить? - осведомился стрелок, потягиваясь, садясь на кровати и отлепляя от тела проекционные датчики. Нет, он в общем-то представлял, что именно имеет в виду командир, но решил тянуть время, чтобы прийти в себя и перестроиться с бешеной ярости Лабиринта на спокойствие кабинета спецподготовки. - Что именно? - глаза Штирлица злобно сузились так, словно он готов был вдарить по голове подчиненного, но он сдержал гнев. - Не изображай из себя дурака, которым ты не являешься... Что ты устроил сейчас Там?! Какого черта ты полез на высшего с ножом?! Что за идиотское геройство?! - Геройство? - брови Наполеона ехидно-удивленно вскинулись вверх, демонстрируя почти искреннее изумление. - О чем ты, Штир? Если бы это было в настоящем Лабиринте, то да, может, оно и было бы неуместным геройством; но тут, на тренажере-симуляторе... Какое геройство? Просто эксперимент, не более того. Штирлиц несколько долгих, тягучих минут смотрел на Наполеона осуждающе-оценивающим взглядом, потом медленно, с расстановкой, не предвещающим ничего хорошего тоном сказал: - Эксперимент, значит... Нап, повтори, какое задание ты должен был выполнить на симуляторе? Наполеон закатил глаза: начинается... Нет, Штирлиц, вне всяких сомнений, был хорошим командиром — опытным, выдержанным, справедливым, получше многих. Но его педантичность и добросовестная дотошность порой доводила стрелка до белого каления. - Зачистить этап, выбраться к лифту следующего с максимально сохранным боезапасом, - слово в слово повторил Наполеон слова полученного приказа и, чуть прищурившись, добавил: - Но в приказе ни слова не было о том, что я не должен пробовать сделать это тем или иным способом, равно как о том, что я не могу пытаться вступить в рукопашный бой с высшим. Штирлиц усмехнулся. - Не берись за то, чего не умеешь, - он тихо фыркнул, глядя как наливается краской гнева вытянувшееся лицо Напа и, предвосхищая возмущенный возглас, добавил: - Я сейчас имел в виду твою неуклюжую казуистику и попытку состязаться со мной в поиске лазеек в приказах. Тебе было четко означено — ты должен выйти к лифту, зачистив уровень, а не то, что ты должен его зачистить ценой собственной жизни. На теперешний момент приказ ты не выполнил; а если бы это было в Лабиринте, в боевых условиях, то, возможно, ты сорвал бы операцию всему отряду, ставя под удар жизни людей. Объяснять суть ошибки, втаптывать провинившегося в грязь несостоятельности проступка Штирлиц мог долго и со вкусом, невзирая ни на время, затрачиваемое на это, ни на то, что провинившийся этот уже и сам понял, что свалял дурака. - Это симулятор, Штир! - не выдержал Наполеон. - Ты знаешь, что в бою, если я знаю, что от меня зависит успех операции, зависят чужие жизни, я не позволю провалить всё! Ты знаешь, что я прошел бы уровень, даже с тем, что у меня осталось... - Но ты не прошел! - рявкнул Штирлиц, утрачивая привычную невозмутимость. - Мог, знаю, но — не прошел! Отправился геройствовать, начал выпендриваться и — не прошел! Ты! Один из лучших стрелков моего отряда! Не прошел не оттого, что не мог, а оттого, что всеми силами доказываешь свою крутизну! И из-за этой своей чертовой показушности и выпендрежности вновь и вновь показываешь себя как негодного для работы в команде и исполнения серьезных заданий человека! Наполеон отшатнулся, отдернулся, словно его ударили, побледнев от обиды и ярости и не в силах найти достойных слов для ответа; а Штирлиц, переведя дух и волевым усилием взяв себя в руки, неумолимо продолжил: - Ты так рвешься на нижние уровни, но для этого нужна холодная голова и не затуманенный жаждой геройств разум. Ты же слишком горяч. Да, ты можешь сейчас сказать, и наверняка так и поступишь, что это всего лишь тренажер. Но он как раз и нужен для того, чтобы понять, чего стоит стрелок в бою, насколько он надежен, собран и ответственен. Ты же... В Лабиринте ты не полезешь на высшего с ножом, но — только потому, что сейчас испробовал, к чему это приведет. Там же найдется еще что-то, что отвлечет от выполнения приказа, что покажется не особо опасным и захочется проверить на своем опыте, и ты... Не спорь! Ты полезешь рисковать, испытывать, геройствовать. И потому — по результатам этой тренировки я отстраняю тебя от походов на нижние уровни. Будешь ходить по середине, натаскивать молодежь, пока собственную голову не остудишь. А в наказание за самоуправство отправишься сейчас же на кухню на внеплановое дежурство. Есения просила помощи , вот и проявишь весь свой героизм, сражаясь с картошкой. Кажется, за время этого монолога командира Наполеон забыл даже как дышать. Горло свело яростью, кровь бросилась в голову, и стрелок с трудом сдерживался, чтоб не наброситься на Штирлица — не с кулаками, нет; словами... Колкими, горячими, жесткими словами, ударившими бы не слабее, чем высказанное командиром. - Ты закончил? - осведомился Наполеон, вопреки ожиданиям не громогласными гневными воплями, а тихим шипением; однако, те, кто знали его близко, не задумываясь сказали бы, что ни один скандал и повышенный тон не сравнится в опасности последствий с этим вот - тихим и яростным. - Теперь слушай сюда... Однако (и, быть может оно и к лучшему) высказать то, что хотел, стрелок не успел. В тренировочный кабинет, как всегда бегом и без стука, ворвался Энерджайзер. - Штир!... Там!.. Горк! И у него... А он... Требует! - на одном дыхании выпалил он, округленными глазами глядя на сцепившихся злобными взглядами Напа и его командира. Разведчики словно опомнились. Гнев, еще не схлынувший, перестал застить глаза. Штирлиц недоумевающе посмотрел на Напа и, подойдя к запыхавшемуся Энерджайзеру, тряхнул его за плечи. - Остынь. И говори уже толком, что там случилось, и чего требует Горк. - Да я же и говорю толком, - несколько обиженно отозвался Энерджайзер. - Там Горк... У него Некромант.. И он требует Напа! - Меня?! - изумился Наполеон, дергаясь как ужаленый. Зачем его мог требовать Горк, начальник Станции и командующий внешней обороной Лабиринта, с которым напрямую он вроде бы никогда и не пересекался, и который вряд ли мог знать о нем. И уж тем более непонятно, при чем тут Некромант, которого Нап вообще никогда не видел, и который был личностью не менее легендарной, чем Жук, чуть ли не в одиночку добравшийся когда-то до самых глубин Лабиринта. Похоже, Штирлиц был в замешательстве, не меньшем, чем он сам. - Наполеона? Не уведомив меня? Зачем? Энерджайзер тряхнул головой: - Ну не знаю я, Штир, вот чес-слово не знаю... - Он взмахнул руками, не в силах долго стоять спокойно, и, едва ли не приплясывая от нетерпения, затараторил, проглатывая окончания: - Я на дежурстве, Горк зовет, захожу в кабинет... Там у него Некромант сидит, чаи они там гоняют оба, бумажек каких-то куча целая перед ними. И он мне прямо сходу и говорит (Горк, не Некромант), так вот и так, метнись-ка мухой к разведотряду и рыжего их, Наполеона, ко мне. Ну а я что? Я и полетел. Штирлиц и Наполеон вновь переглянулись. - Что ты натворил? - тихо спросил командир так, чтоб слышно было только Напу. - Когда я что-то творю, никто не может догадаться, что это именно я, - самодовольно усмехнулся стрелок, никоим образом не выказывая той тревоги, которая поневоле закралась в душу: что стало известно Горку? Организованная им пьянка отряда после отбоя? Раскуроченный склад десятого уровня, в который попала ракета — случайно естественно? Пробежка на спор по незастывшей лаве в легкой броне? Или туша демона, подброшенная в комнату начальника стажеров Гамлета? - Надо идти и узнать, чего надо от меня нашему военачальнику. - Надо, - кивнул Штирлиц. - Потом доложишь. Только предварительно — на кухню, к картошке.