***
Хаширама откладывал возвращение на стройку. Со стороны могло показаться, что он просто не может расстаться со своей восхитительной невестой, очарованный ее чарами, но на самом деле причина его задержки во владениях Узумаки была совсем иной. Он попросту боялся того, что его ждет дома. Боялся того, что увидит ненависть в глазах Мадары или того хуже — полное равнодушие и довольство оттого, что назойливый поклонник нашел себе новый предмет вожделения! Но вопреки его опасениям Мадара выглядел каким-то уставшим, взволнованным и отстраненным. Мысли его витали, казалось, так далеко, что Хаширама как никогда чувствовал разделяющую их пропасть. «Неужели это все? — думал он. — Неужели так и заканчивается наша дружба, Мадара? О чем ты думаешь прямо сейчас?» Внезапное смирение насторожило даже Тобираму. Тот пришел к старшему брату в первый же вечер после возвращения от невесты, поздравил с помолвкой и поделился своими опасениями. — Пока тебя не было, Мадара словно с цепи сорвался, убил какого-то аристократа на пиру, запугал до смерти шиноби из Страны Земли, даже его собственный клан боится обезумевшего главу, — обеспокоенно делился он новостями с Хаширамой. — Несколько дней назад он вернулся с последней дипломатической миссии и, клянусь Небом, мечтал лишь о том, как бы ловчее свернуть мне шею. А потом внезапно переменился? Он что-то задумал, брат! Мадара сошел с ума, ты должен остановить его, пока тот не стал опасен для жителей нашего селения. Хаширама молчал, сжимая в трясущихся пальцах пиалу с теплым саке. Тобирама ненавидел Мадару — это не было секретом даже для самой старой и глухой собаки Инудзука, но возводить напраслину он не стал бы. Или же ненависть могла перерасти в желание избавиться от Мадары? Не было ли его сватовство на самом деле спланированным решением разрушить их с Мадарой дружбу? Тобирама догадался о чувствах Хаширамы раньше него самого и мог разыграть его как пешку в своей политической игре. Младший брат любил его, но любовь эта отличалась от общепринятой. Тобирама не был сентиментален и общее благо почитал превыше личного. Даже благо своего собственного старшего брата, особенно если тот влюбился в мужчину и грозится испортить репутацию клану и будущему селению. Тобирама понял, что реакции не последует, и молча ушел, задвинув за собой дверь. Хаширама остался в одиночестве. Вся та легкость, которую он чувствовал рядом с Мито, бесследно испарилась, уступив место глухой тоске. Приступы такого рода случались у Хаширамы с детства, но до этого рядом всегда были младший брат или Мадара, которые криками и пинками выводили его из сумрачного состояния, а сейчас он чувствовал себя по-настоящему одиноким, придавленным ответственностью не только за себя и за свой клан, но и за тех людей, кто доверился ему и шел за ним все это время. Хаширама просто не мог позволить себе сломаться, не мог разочаровать своих людей. Селение продолжало отстраиваться, благодаря усилиям Тобирамы к ним присоединились небольшие, но могущественные кланы Сарутоби и Шимура. Будущее неумолимо превращалось в настоящее, но реальность оказалась вовсе не такой, какой бы Хашираме хотелось ее видеть. Удача словно покинула его. Ссора с братом, политические интриги за его спиной, надвигающаяся свадьба и разлука с Мадарой. Последнее было хуже тех времен, когда они были врагами — сейчас Мадара был рядом, жил в одном с ним селении, ходил на важные встречи и заседания, но они словно не знали друг друга. Разделяющее их расстояние было так велико, что иногда Хашираме казалось, будто их дружба ему пригрезилась. А потом Мадара и вовсе исчез — вернулся домой израненным и долгих три недели не покидал своего поместья. Несмотря на все уговоры, переходившие в отчаянные угрозы, Хашираму не пускали к другу. Он, было, подумал, что это все — конец! — пока в один из дней к нему не подошла служанка. Ее послал младший брат Мадары, трагически ослепший после того давнего ранения. Такова была официальная версия, но ведь Хаширама сам его лечил и готов был поклясться, что с глазами у Изуны все было в полном порядке. Какими бы ни были причины внезапной слепоты, но Учиха ревностно охраняли эту тайну, а Мадара даже в период их наибольшего доверия друг другу мрачнел и делался нелюдимым. — Рад приветствовать вас, господин Хаширама, — приятным голосом поприветствовал его Изуна. — Надеюсь, что вы не откажете слепцу и выпьете со мной вечерний чай? Хаширама кивнул, а потом спохватился и сказал вслух: — Да, конечно, только прошу вас — давайте без этих церемоний, — он неловко почесал в затылке. — Мадара так много рассказывал о своем младшем братике, что вы мне стали совсем как родной за долгие годы. — Как скажете, — улыбнулся Изуна. Они дождались, пока служанка расставит посуду и разольет по небольшим пиалам чай, а потом удалится. Днем стояла жара, и Хаширама был совсем не прочь насладиться прохладой в тени дома, тем более что комнату Изуны окружали многочисленные защитные барьеры. В этом чувствовалась рука беспокойного старшего брата. — Мадара всегда так беспокоится о вас, — решил не откладывать разговор на интересующую его тему Хаширама. — Ближе вас у него человека на всем белом свете нет, приятно осознавать, что эта привязанность взаимна. Изуна недовольно поджал губы, сделавшись на миг удивительно похожим на своего старшего брата. Учитывая, что глаза слепца скрывала повязка, а черты лица у Изуны были тонкими, почти женственными — это было странно. — Я понимаю, что вы хотите сказать, Хаширама, но позвольте мне объяснить свое поведение. После того, как я сначала утратил способность управлять чакрой, а потом и глаза, мое влияние в клане крайне невелико. Ничтожно мало, будем честны. — Мадаре нужна помощь? — заволновался Хаширама. — Не совсем, Хаширама, — покачал головой Изуна. — Постарайтесь выслушать меня и понять. Мое влияние внутри клана так мало, что даже если я в голос начну требовать перемен, то не добьюсь этим ничего, кроме как принесу вред Мадаре. А его… — он сделал паузу. — Положение сейчас крайне шаткое. Настолько шаткое, что я не буду удивлен, если он в ближайшее время позовет вас на встречу и объявит о том, что покидает селение. — Нет… — Последнее время его состояние постоянно ухудшалось, что-то терзает Мадару, и я не знаю что именно, — взволнованно продолжил Изуна. — Но ранение стало последней каплей, и теперь клан настроен против своего главы, а ваш брат умело пользуется этим, разделяя кланы и властвуя. Он очень умный человек. — Я поговорю с братом, — мрачно пообещал Хаширама. — Сейчас наши отношения сложно назвать теплыми, особенно после того как меня назначили Хокаге. Я хотел, чтобы эту должность занял Мадара, он подходит на роль лидера куда лучше меня. Да и его портрет на скале смотрелся бы куда внушительней! — Да уж, личико у Мадары устрашающее, — засмеялся Изуна. — Но вы-то знаете, что его внешний облик — это еще не все, не так ли? Поэтому я и прошу вас остановить Мадару, не дать ему совершить поступок, который разрушит всю его жизнь. Ваш брат наверняка рассказывал вам о том, что представляет собой шаринган? — Да, он говорил, что… — замялся Хаширама. — Сила ваших глаз зависит от ненависти, которую испытывает их обладатель. — Распространенное заблуждение, — спокойно возразил Изуна. — Еще чаю? — Нет, благодарю. — Шаринган становится тем сильней, чем сильнее испытываемые эмоции. Он развивается не из ненависти, а из любви и потери, Хаширама. И так получилось, что Мадара — единственный известный обладатель Вечного Мангекё. Чтобы обрести эту силу, — Изуна аккуратно развязал повязку и открыл взору Хаширамы прикрытые веками провалы глазниц. — Нужно забрать глаза ближайшего родственника, желательно брата, и пересадить их обладателю обычного Мангекё. Как видите, получить эти глаза непросто, но взамен они даруют невероятную, почти божественную силу. Вот только один человек может выдержать лишь определенное количество ударов судьбы, прежде чем сломается. Мадара считает, что я уже достаточно пожертвовал ради него и потому пытается нести это бремя в одиночку. Поэтому я прошу вас помочь ему. — Я все сделаю ради него, — тихо сказал Хаширама, шокированный признанием Изуны. — Все, что не подвергнет опасности вверенные мне жизни шиноби нашего селения. — Я не стал бы требовать от вас подобной жертвы, Хаширама, — Изуна уже закрыл свои глаза повязкой и снова пригубил свой чай. — Но ради Мадары вам придется проявить мужество, настойчивость и безграничную веру в него. Пожалуйста, возьмите из ящика с инкрустацией в виде карпов лежащую там шкатулку. Нашли? Благодарю вас, принесите ее мне. Заинтригованный Хаширама взял шкатулку и аккуратно передал ее хозяину дома. Шкатулка тихо позвякивала в руках, словно там хранилось небольшое оружие или… украшения. Изуна несколько секунду искал что-то среди многочисленных серег, заколок, гребней и колец, прежде чем вынул весьма скромную на вид нефритовую заколку и протянул ее Хашираме. — Эта вещь принадлежала нашей матери, она много значит для Мадары, — сказал он, касаясь чуткими пальцами ладони Хаширамы. — Я не вправе открыть вам чужую тайну, и поэтому даю лишь подсказку и рычаг воздействия. Воспользуйтесь ими с умом. — Я не понимаю, — тихо, отчаянно прошептал Хаширама. — Разумом, возможно, вы и отрицаете правду, но сердце все знает. И уже давно, — Изуна горько усмехнулся. — А теперь, не хочу показаться грубым, но вам пора! Совершенно ошеломленный разговором со слепым человеком, который отдал свои глаза брату, Хаширама покинул поместье и принялся бесцельно бродить по улицам. В руке он сжимал заколку, обдумывая слова Изуны, пока его не осенило. Вместе с пониманием к нему пришел гнев. Прохожие шарахнулись от взбешенного правителя, а Хаширама поискал чакру Тобирамы и нашел того в кабинете. Он побежал было к брату, но моментально взял себя в руки и заставил успокоиться. Тобирама обо всем знал, но ничего не сказал. Как он поступит сейчас, когда положение Мадары так шатко? Тобирама — вовсе не злодей, но в клане Учиха он видит лишь опасность, потенциальную катастрофу, которую нужно предотвратить.***
Предыдущие недели показали Мадаре, что его суждения насчет клана были верны. Едва он ослабел, как эти крысы набросились на него и попытались растерзать. Но даже ослабленный после ранения — последствие собственной веры в неуязвимость! — он обладал Вечным Мангекё, и эти ничтожества, жрущие словно псы с рук Тобирамы Сенджу, не могли убить его. Хотя они мечтали. Мадара хорошо запомнил, как очнулся раненым в окружении разгневанных старейшин и мужчин из клана. Они стояли и смеялись, жадно рассматривали и комментировали внешность главы клана, который оказался страшной как сама смерть девицей. Они рассматривали Мадару как кусок мяса на витрине лавки мясника, пока он лежал без сознания, приходя в себя от лекарств, которыми его напичкали медики клана. Первой его мыслью было позвать Изуну, но Мадара тут же прикусил язык — нельзя ввязывать младшего брата в эту историю! — Налюбовались? — мрачно спросил он, окидывая собравшихся взглядом активированного Вечного Мангекё. — А теперь убирайтесь и ждите, пока я не позову вас. — Ты вообще не имеешь права нам приказывать! — возмутился кто-то из молодежи, жалкая шавка, лижущая бледную задницу Тобирамы. — Мало того, что женщина, так еще и обманщица! — Из-за глупой бабы весь клан станет посмешищем, — загудели прочие. От шума у Мадары начала раскалываться голова, но он поднялся… поднялась и встала совершенно обнаженная, лишь бинты закрывали ее тело, и вцепилась в горло первому попавшемуся соклановцу. — Значит, вот как вы мне отплатили за все добро, за всю заботу о вас! — прошипел Мадара. — А кто из вас, настоящих мужчин, был способен провести клан через войну, заключить перемирие с Сенджу, поселить в этом новом селении, дать вам будущее, о котором наши отцы и не мечтали? Все это сделала глупая баба, не так ли? Стоило только отпустить горло своей жертвы, как та с хрипом рухнула на колени и попыталась уползти прочь от разгневанного главы клана. На полпути в двери ничтожество подняли и помогли уйти. Один за другим Учиха покидали комнаты опальной главы клана. Наверное, если бы голова Мадары так не кружилась от лекарств, а в голове не билась лишь одна настойчивая мысль — обещание могущества, начертанное на древнем камне, то происходящее причинило бы ему боль. Все его мечты, все устремления рушились прямо сейчас, когда Учиха шептались по углам, планируя, как бы ловчее воткнуть нож ему в спину. Но теперь он знал о том, что Небо уготовало ему совсем другую судьбу. Все остальное было неважно. Мадара планировал покинуть селение сегодня вечером, чтобы потом вернуться на пепелище и забрать брата, но демоны Сенджу, демоны с улыбкой Хаширамы преследовали его, умоляя в последний раз взглянуть на него. В последний раз ощутить себя его другом, прежде чем отринуть все земное и вознестись над миром, став новым божеством. И как всегда Мадара сдался на милость своим демонам, послав Хашираме записку с соколом и предложив тому встретиться у святилища Учиха. Он покажет ему, покажет ему истинное величие! Испуганное, непонимающее лицо Хаширамы и разорванная ими дружба станут похоронным костром для его человечности. Возможно, встречу стоило назначить в другом месте, но сердце, глупое человеческое сердце, умоляло Мадару в последний раз последовать его совету. — Больше никогда, — Мадара похлопал себя по груди и рассмеялся. — Я больше никогда не буду слушать тебя. Ты больше не играешь никакой роли! — С кем ты разговариваешь, Мадара? — раздался позади голос. Подошедший Хаширама выглядел каким-то непривычно серьезным, даже мрачным. Словно бы он принял для себя какое-то решение. Но какое? Решил его убить, вырвать глаза и поднести Тобираме, а сердце… сердце скормить своей невесте? — Мадара, с тобой все в порядке? — от искреннего участия в голосе Хаширамы его замутило, голова начала кружиться. — Естественно, — процедил он и, сверкнув шаринганом, открыл проход в святилище. — Это место является сакральным для нашего клана, ты — первый из чужаков, кто ступил сюда. А все потому, что мы с тобой такие близкие друзья. Хаширама, казалось, стал еще серьезнее, но возражать не стал. Мадара окинул его тоскливым взглядом, а потом указал на плиту, стоявшую на алтаре. — Здесь наш легендарный предок записал величайшую тайну, Хаширама, и никто не мог прочесть эти надписи. Никто, кроме меня, — торопливо начал рассказывать он, словно опасаясь, что их прервут. — Помнишь, я говорил тебе о том, что верю в судьбу, в то, что Небеса каждому предначертали свой путь? Это была правда, правда чистейшая! Мне указали этот путь, Хаширама, указали с помощью этой плиты! — И что это за путь? — настороженно спросил Хаширама, сжимая в руке какой-то продолговатый предмет. — Что это? Точно не кунай, даже не надейся обмануть меня. Хаширама протянул ему руку ладонью вверх, на которой лежала нефритовая заколка. Та самая заколка, которую мама оставила Мадаре, будучи уверенной, что ее дочь когда-нибудь станет дочерью, а не сыном. Глаза у Мадары заболели, и закружилась голова. — Мадара, я не знаю, что ты задумал, но я — твой друг, и хочу видеть тебя здоровым и счастливым, я приму тебя любым. Я люблю тебя любым. Мадара поморщился от пронзившей его боли, а потом продолжил свой рассказ: — Здесь написано, что стремясь к миру, Бог разделил все на Инь и Ян, на тьму и свет, на Небо и Землю. Противоположности, стремящиеся к единству, в свою очередь, образуют нашу вселенную. Другими словами, чтобы достичь истинной гармонии, необходимо объединить две противоборствующие стороны. Клан Учиха и клан Сенджу — это два начала, две вечно борющиеся друг с другом силы и здесь, — он развел руками, подчеркивая величие момента. — Написано, что если Учиха похитит силу Сенджу, то обретет высшую ступень додзюцу — божественный риннеган. — А ведь ты абсолютно прав, Мадара! Хаширама забавным, каким-то птичьим жестом, склонил голову, а потом искренне засмеялся. Мадаре показалось, что тьма вокруг них начала рассеиваться, и в святилище стало легче дышать. Мучившая его боль слегка отступила, но вместо нее пришло забытое раздражение. — Отчего ты смеешься, идиот?! — Мадара, разве это не очевидно? — Хаширама хитро улыбнулся. — Что очевидно? — недовольно покосился на него Мадара. У него снова закружилась голова, и потому он не успел вовремя среагировать, вырваться из объятий, в которые его заключили. Мадаре было так нехорошо, что он почти повис на Хашираме, позволяя тому провести светящейся от медчакры рукой над головой. — Расскажи мне, как ты собирался похитить силу Сенджу, мою силу, если не ошибаюсь? — все еще посмеиваясь, спросил Хаширама. Мадара почувствовал себя оскорбленным, ему хотелось оттолкнуть от себя друга, но с каждой секундой боль слабела, и он просто не мог заставить себя отодвинуться. — Я хотел вживить твои гены себе, — прошипел он. — Мадара, ты весь в этом! — прижавшись щекой к щеке друга, заявил Хаширама. — Не ищешь легких путей и уж точно не терпишь очевидных решений. Видит Небо, как с тобой сложно! Любой бы догадался, но не ты! Боль отступила вместе с раздражением, вместо них осталось лишь недоумение и ощущение тепла, которое принес с собой Хаширама. Тепла и понимания того, что его друг все знает. Больше никакой лжи. Мадара цеплялся теперь за нефритовую заколку как утопающий за соломинку и слушал, как Хаширама рассказывает какую-то невообразимую, пугающе правдоподобную чушь: — Разве это не очевидно, Мадара? Инь и Ян, Земля и Небо, женщина и мужчина. Каким самым простым и естественным способом женщина похищает силу мужчины, каким будет результат? — Ты с ума сошел. — Вовсе нет, Мадара, я серьезен как никогда, — покачал головой Хаширама. — Если бы нам не было суждено объединиться мирным путем, то разве мы оба не родились бы мужчинами? Очередными братоубийцами? Разве не потому я люблю тебя, не для того тебе было дано раскрыть эту тайну и не для того ты привел меня сюда, чтобы мы наконец-то подчинились судьбе? Видит Небо, как мы были слепы! — Хорошо, — сам того не ожидая, Мадара согласился. — Но я дам тебе ровно месяц, чтобы сделать... - он запнулся. - После этого я вернусь к своему плану или же уйду из селения с ребенком. — Нет! — Значит, мы сразу возвращаемся к первому плану? — угрожающе спросил Мадара. — Я согласен, согласен на все, — слишком поспешно ответил Хаширама и с улыбкой поцеловал его. Было в этой улыбке нечто большее, чем согласие. В ней было обещание не сдаваться и толика упрямства.***
Это не было спонтанным решением. Наоборот — Хаширама теперь понимал, что всю свою жизнь шел именно к этому моменту. Небо весьма настойчиво готовило его к этому с того самого момента, как он в детстве встретился с вихрастым мальчишкой на берегу реки и меньше чем на месяц стал считать его своим лучшим, самым близким, пожалуй даже единственным другом. Со временем в жизни Хаширамы появлялись другие люди, многих он по праву считал соратниками, приятелями и некоторых даже друзьями, но место Мадары в его сердце не мог занять никто. Без него Хаширама просто не был бы Хаширамой. А теперь все встало на свои места. Древние говорили, что когда-то все люди были одним целым, но потом боги разделили их на части, и с тех пор каждый человек стремится лишь к одному — обрести свою вторую половину. Мадара и был той недостающей частью души, без которой мир кажется неполным, даже вино теряет свой вкус. Мадара — его судьба, его душа, уготованная самим Небом жена. А теперь все обретало еще больший смысл — им вместе суждено было объединить противоборствующие стороны шиноби, родить совершенного ребенка. Хотя в последнее Хаширама верить отказывался. Совершенного ребенка мог подарить этому миру, скажем, Тобирама — с его-то бесконечным стремлением к правильности и всеобщему благоденствию. От их с Мадарой союза должно родиться много детей, но все они будут настоящим стихийным бедствием. Хаширама так глубоко погрузился в мечты о том, как его дети будут ходить в основанную им школу и станут живым, дышащим и смеющимся символом мирного союза между враждующими когда-то кланами, что не заметил, как в кабинет к нему вошел Тобирама. Младший брат прислонился к стеллажу, лениво окинул взглядом сваленные в беспорядке свитки и хмыкнул. — Значит, этого все-таки не избежать? — Не избежать чего? — вздрогнув, уточнил Хаширама. — Разрыва брачного соглашения с кланом Узумаки, которое я так старательно планировал. Впрочем, — Тобирама покачал головой, — глупо было надеяться на это с самого начала. Хотя я предпочел бы, чтобы Мадара находился как можно дальше от этого селения. — Почему ты его так ненавидишь? — не выдержал Хаширама. — Ненавижу? С чего ты взял? — нахмурился младший брат. — Он шумный и непредсказуемый, но это не то, с чем я не мог бы мириться. Просто я слишком сильно беспокоюсь о тебе, о том, какое влияние на тебя оказывает Мадара. Всегда оказывал… а. — Ты ревнуешь, — осенило Хашираму. — Но, Тоби… — Я не доверяю Учихам в целом и Мадаре в частности, ты знаешь, какой силой они обладают, Хаширама! Это просто ненормально, обычный человек — пусть даже шиноби! — не может и не должен быть способным на такое. А им, этим невоспитанным, неподготовленным, невоздержанным в своих страстях людям, дается сила, которая может сравнять их с богами. — Мокутон тоже называют божественной силой! — Это совсем другое! — горячо возразил Тобирама. — Брат, пойми, если что-то произойдет с твоими близкими, то ты не начнешь все крушить, а Мадара и любой из Учиха — пойдет! Он уже был готов предать тебя, а что будет дальше? Мы не можем просто развязать этому клану руки и позволить им делать все, что захочется! — Они наши союзники, а не пленники, Тобирама! — Хаширама стукнул кулаком об стол и сразу же виновато улыбнулся. — Ты не доверяешь им, но ведь и они не до конца доверяют нам. Но разве все это, — он обвел руками комнату, указывая на идею строящейся деревни. — Не стоит того, чтобы постараться понять друг друга, довериться друг другу? Обманом, шантажом, изоляцией мы добьемся лишь того, что рано или поздно этот мир снова будет на пороге войны. И тогда во всем этом виноваты будем мы, Тобирама! Младший брат тяжело вздохнул, принимая поражение. — Если что, я тебя предупреждал, — серьезно сказал он. — А теперь, будь добр, напиши письмо Мито Узумаки. Узукаге я напишу, так и быть, сам. И иди уже к своей… — Жене, — пробуя на языке новое, сладкое слово, закончил вместо брата Хаширама. Мадару пришлось ждать долго, колокол пробил час Быка, прежде чем на пороге комнаты появилась знакомая фигура. Мадара решительно, словно выходя на поле битвы, раздвинул двери и прошествовал в спальню Хаширамы. Вместо привычных доспехов и кланового одеяния на нем была тонкая юката из дикого шелка с вышитыми символами клана, а в глазах горела решительность. Хаширама не успел открыть рот, чтобы поприветствовать своего гостя, когда тот одним движением распустил пояс и распахнул полы одеяния. Под ним у Мадары не было ничего. Хаширама несколько секунд пристально рассматривал тело своего друга, своей любимой женщины. Высокая, плечистая, с плоской от постоянных перетяжек грудью и глубокими шрамами — недостаточное лечение! — покрывавшими чрезвычайно развитое для женщины тело, Мадара выглядела почти уродливо. Хаширама и представить не мог, что когда-нибудь сможет соблазниться подобной девицей, ведь даже в столице знали о том, что глава клана Сенджу ценит тонкую, женственную красоту. Но сейчас он смотрел на исполненную мрачного торжества Мадару и думал лишь о том, как сильно он ее любит и как отчаянно хочет ей обладать. В этой распахнутой юкате она выглядела как подарок, который ему оставалось лишь развернуть. Мадара неверно истолковала его молчание и горько ухмыльнулась. Не нужно обладать умом Тобирамы, чтобы понять — она рассчитывала шокировать и отвратить потенциального любовника своим внешним видом и дерзким поведением, а сейчас уверилась в правильности выбранной тактики. — Хорошей ночи, — криво улыбнувшись, пробормотала она. И собралась было улизнуть, когда Хаширама в один прыжок оказался рядом и повалил ее на пол. В ответ на подобное обращение он почувствовал весьма болезненный тычок под ребра. Стремясь перехватить инициативу, они принялись кататься по полу, бранясь и пинаясь. Хаширама как никогда был доволен собственной предусмотрительностью — надень он в тот вечер хакама, все не прошло бы так гладко, но его собственная юката распахнулась, пока они возились на полу, и он взял Мадару несмотря ни на что. Та зашипела как гадюка и болезненно укусила его за плечо, но в пылу страсти это показалось почти лаской. Толкнувшись в нее несколько раз Хаширама задал самый идиотский вопрос, на какой был способен: — Ты не девственница? — Конечно, нет! — Мадара совершенно неприлично, неженственно и в данной ситуации неуместно заржала. — Что ты себе навыдумывал, демоны тебя задери?! Продолжать этот диалог Хаширама не стал, заткнув нервно хихикающую будущую супругу поцелуем и продолжив исследовать ее тело. Она все была покрыта шрамами, словно какой-то безумный художник решил использовать ее тело вместо холста. Некоторые из них были смутно знакомы, например, длинный след от собственного меча на ключице, который Хаширама несколько раз лизнул, извиняясь. Тело настолько жесткое и мускулистое, совсем не похожее на всех остальных женщин в его жизни, извивалось под ним. Мадара не стонала, а тихо урчала, обхватив его руками и ногами в железной хватке, словно хотела переломать его кости. Но Хаширама был не против, особенно в тот момент, когда они сцепились в очередном поцелуе и все тело его свела судорога оргазма. Не сильнейшего в его жизни — что бы там не писали в любовных романах излишне романтично настроенные авторы, но достаточного, чтобы ощутить невероятное облегчение оттого, что первый серьезный шаг в их отношениях сделан. Все получилось, все хорошо. Несколько секунд они лежали, оглушенные удовольствием, а потом Мадара завозилась под ним, повернулась на бок, и попыталась было ускользнуть, но Хаширама притянул ее к себе и поцеловал в шею. — Не уходи, — промурлыкал он, удерживая Мадару до тех пор, пока та не сдалась и не расслабилась в его объятиях.***
До окончания им самим же установленного срока оставалось десять дней. Когда все начиналось — в тот вечер в святилище, Мадаре казалось, что он дал своему другу целую вечность. Но время летело неумолимо, и две трети этой вечности уже прошли, от чего хотелось не то бессильно взреветь и крушить все, что попадалось под руку, не то смириться и признать свое поражение. Мадара был счастлив как никогда в жизни, счастлив до неуместных улыбок на рассвете и желания растянуть эти проклятые десять дней до самой смерти. Но вместе с тем в нем крепло отвращение к самому себе. Слабая женщина в очередной раз доказала самой себе и всему миру, насколько жалкой она была на самом деле. Мадара был избранником самого Рикудо, но сейчас готов был оставить высшую цель ради простого человеческого счастья, ради теплого тела под боком. С самой первой ночи они жили вместе как обычная парочка, и это делало Мадару счастливым. Засыпать вместе с Хаширамой, просыпаться вместе с ним, обсуждать повседневные дела и строить планы на будущее, прижимаясь друг к другу на слишком тесном для двоих футоне, и отчаянно наслаждаться этим простым, бытовым счастьем было преступлением. Заставить оба клана молчать, скрежеща зубами, и вовсе было удовольствием, которое Мадара себе позволить не мог, но позволял. По селению ходили слухи — один страннее другого. Одни говорили, что Сенджу сошел с ума и вступил в непристойную связь со своим лучшим другом и союзником, другие просто были шокированы известием, что грозный Учиха оказался несимпатичной женщиной, а третьи открыто обсуждали тот факт, что помолвка главы деревни с Узумаки была расторгнута. Мито описывали как женщину необыкновенной красоты и достоинства, она была идеальной партией для молодого и амбициозного главы деревни. Мадара знал, что это принесет благо их общему детищу, но все же не смог сдержать злорадства, когда спустя пять дней после заключения их с Хаширамой договора из Узушио пришло два послания — в одном глава селения официально подтверждал заключение военного и торгового союзов, а в другом Мито отвечала на письмо Хаширамы, в котором тот просил ее разорвать их помолвку. Узумаки отказывалась от неугодного жениха, честь невесты осталась незапятнанной, а договоры между селениями — нерушимыми. Все складывалось слишком, даже пугающе хорошо. Вот только Мадару теперь считали чуть ли не исчадием ада, которое явилось в этот мир для того, чтобы принести бесконечный позор обоим кланам. Удивительно было то, что Тобирама никак не поддерживал эти настроения. Наоборот — он вызывал к себе самых громогласных, и они после этого надолго замолкали. Хаширама же просто светился все эти двадцать дней и буквально летал по деревне, окрыленный не то своими чувствами, не то идеей школы для детей шиноби, которая наконец-то начала воплощаться в жизнь. Словно почувствовав, что Мадара думает о нем, Хаширама беспокойно зашевелился во сне и вцепился ему в руку. На несколько секунд затих и с новой силой начал возиться, грозясь проснуться. Мадара тяжело вздохнул. — Хаширама! — тихо позвал он, шаринган вспыхнул в темноте. — Спи. Глаза друга на миг распахнулись, он не успел ни окончательно проснуться, ни осознать, что с ним происходит, прежде чем попасть под действие гендзюцу. Спустя секунду его дыхание замедлилось, и Хаширама снова крепко уснул. Больше в эту ночь кошмары его не побеспокоят. О том, что вечно веселого, выводившего окружающих из себя своим легкомыслием Бога Шиноби беспокоят кошмары, Мадара узнал в их первую же ночь. Хаширама проснулся со сдавленным криком и долго, неловко извинялся, а потом привычным жестом приложился к стоявшему на столике кувшинчику с вином. Вот откуда у молодого главы клана возникла привычка злоупотреблять алкоголем! Мадару удивляло то, как Хаширама, будучи сам прекрасным медиком, игнорировал возникшую проблему и всячески отшучивался. Не помогали ни увещевания, ни страшные прогнозы — он ведь просто сопьется такими темпами! Зато помогло гендзюцу, от которого Хаширама спал крепко и вставал на рассвете всегда бодрый и хорошо отдохнувший. Даже Тобирама признал, что в последнее время его брат решительно переменился, причем в лучшую сторону. Но если Мадара уйдет, то все станет по-прежнему, если не хуже. Стараясь отогнать эти мысли, он повернулся к расслабленному во сне Хашираме и положил голову ему на грудь, машинально огладив пальцами волоски на груди. Потом сделал глубокий вдох и повел руку вниз до пупка и дорожки волос, ведущей в жесткую поросль на паху. Огладил мягкий член и снова тяжело вздохнул. Перспектива беременности, ради которой они и затеяли все это, казалась Мадаре абстрактной в отличие от лежащего рядом мужчины — теплого, живого и удивительно родного. Хаширама был не просто другом и боевым товарищем, он был крепкой нитью, которая связывала Мадару с человечностью, с миром обыденного и невозможного счастья. И все это должно было закончиться через десять дней. Но с каждым днем, проведенным вдвоем, расставание казалось все более невозможным. — Может, мне просто убить тебя… — задумчиво пробормотал Мадара, прислушиваясь к спокойному дыханию спящего. — И от этого станет легче. Впрочем, об этом я подумаю завтра. Словно в полузабытом детстве, сон окутал его мягким и тяжелым покрывалом. Глаза Мадары закрылись, и он погрузился в крепкий сон без сновидений до самого утра.***