Our cowardice

      Школьный день давался ему с особенным трудом после того разговора, от которого на душе остался этот неприятный осадок. Люк шел медленно по пустым, школьным коридорам, стараясь не взорваться. Повезло же ученикам, что сейчас урок, ведь он был готов сорвать свой остаток злости, который приклеился к его душе как жвачка к подошве. Естественно в класс он идти не собирается, ведь лишь достаточно только взгляда на эту кучу навозной кучи, которая раньше имела совсем другое название, а его кулаки напрягались и так со странной роскошью начинали чесаться.Эта мысль напомнила ему о той драке с Джейком, о том, что их дружба уже никогда не будет прежней, что все эти “бро”, “чувак” и прочее были лишь каким-то пустым откликом в его жизни. Дерьмо собачье.       Люк наморщил лоб и, стоя так в коридоре думал, чем занять себя в этот ужасный день. Он сел на скамью и достал сигарету. Ему не в новинку было нарушение школьных правил, он прекрасно осознавал, что из-за желтой бумажки, мирно покоившейся в кабинете директора, может все. Может нарушать как совсем незначительные так и немаловажные школьные правила, и если спишет все на приступы агрессии потому что не взял лекарств, да еще и добавит больше драматизма в свой рассказ, как “я слышал голоса, они контролируют меня” или “я не знаю, что я делаю” то все, и учителя и директор покивают понимающе головами и все ему простят. Они даже отца вызывать не будут, поскольку тот вечно в разъездах, что значительно облегчало ему его вылазки и свободное, скажем так, поведение. На самом деле Люк не считал себя неуравновешенным. Ему казалось, что все эти диагнозы, которые ему поставили, это вымыслы врачей, лишь бы сгрести с кошелька его отца деньги на лекарства. Для него были вполне нормальным порывы гнева, приступы агрессии, ведь “Каждом из нас спрятан монстр, и тут вопрос в том, откроешь ли ты ему клетку или она всегда распахнута настежь?”       Так он однажды сказал Ри, когда они обсуждали его приступ. Он усмехнулся, вспомнив ее лицо, полное раздражения, ведь она уже в течении часа пыталась вдолбить ему, что это не нормально, когда при любой мелкой проблеме он бросается на людей с кулаками, готов повыдавливать им глаза и запихнуть обратно через задний проход. “Это нормально” - твердил Люк, вытирая кровь с костяшек; их разговор начался как раз из-за драки Люка с каким-то парнем из-за мелочи. - Ну, может быть для тебя это мелочь, но я ненавижу, когда из меня делают какого-то отморозка из како-либо субкультуры. Это мой стиль, а не какие-то эмо-готы-панки, я даже не отличаю одних от других.” - Мне кажется это не повод, чтобы выбить ему зубы. Или я чего-то не понимаю. - говорила Ри, промывая ему разбитую бровь. - Я не выбивал, я их просто пересчитал. - буркнул тот в ответ.       “А потом она нашла мою справку. Или как назвать это говно? И спросила этим своим тоном любящей мамаши “Ты берешь лекарства?”       Ответ был более чем очевидным. Люк усмехнулся и закурил. Он помнил этот диалог, помнил, как Ри то волновалась, то орала, то снова волновалась, и так по кругу. Вспомнила что-то о матери, а зря. Порыв злости ослепил Люка, и, если бы не холодная кола, которая в ту же секунду оказалась на его лице, он наверняка бы и ее с потрохами…       Шутка.       Он ни за что не поднимет на девушку руку. И даже дело не в Ри, просто воспитанием его одарили с детства что надо. Он всего-лишь сжал кулаки, а та уже паникует. Не удивительно, с таким-то диагнозом. С такой отвратительной клеветой. Ри должна была быть более понимающей. Быть готовой к тому, что он не примет диагнозы в серьез. Он не считает это проблемой. Это не существует.       Делая еще один затяг и сыпя пепел в горшок школьной акации, парню вдруг пришла в голову странная для него самого, идея. Он потушил сигарету в том же горшке с акацией, затем встал и направился к выходу. По дороге пнул ведро с мусором, которое с громким звуком упало на пол. Весь мусор рассыпался по коридору, а Люка это даже не задело. Мусор это мусор. Нечего панику поднимать. Выйдя из школы он поставил скейт на асфальт и, надев наушники на уши, двинулся вниз по улице, в сторону больницы, куда раньше просто боялся ходить. Спустя 12 лет он ни разу не навещал ее, А сейчас ему вдруг приспичило. Иногда он сам себя не понимал. “Нафига ты туда едешь, Хеммингс?” орало ему подсознание громким басом, как у учителя по физкультуре, когда Люк во время урока успевает облапать все прекрасные попки в зале. “ХЕММИНГС, ЗАЙМИСЬ ТЫ НАКОНЕЦ-ТО УРОКОМ ИЛИ Я ВЫЗОВУ ТЕБЯ К ДИРЕКТОРУ!”       Он усмехнулся. Но его улыбка долго не присутствовала на лице, когда очередные мысли перебили воспоминания. Лицо в ту же секунду снова стало мрачным, по мере того как много его мыслей крутилось вокруг мамы.       “Лиз”.       Имя заставило его нервно вздрогнуть. Парень никогда не позволял воспоминаниям завладеть им. Никогда, с того момента как жизнь свела все на нет. Он помнит эту ее улыбку и слова, которые она так часто ему повторяла в детстве. Он помнит ее глаза, теплые и добрые, не смотря на холодный, морской оттенок. Морщинки вокруг глаз, когда она улыбалась. А улыбка…это было что-то самое лучшее, одна из отличающих ее черт.       Он помнит, как улыбалась медсестра, когда делала ему первую прививку. Или улыбку той молоденькой воспитательницы. Они все улыбались милыми улыбками, предназначенными специально для малыша Люка. Но никто не улыбался так, что сердце замирало. Только его мама. Другие дети плохо отзывались о своих родителях, в принципе даже просто по пустякам. В детском саду это было модно, когда, во время игры в солдатики, кто-то из ребятишек жаловался на то, что мама не пустила его вечером во двор, или отобрала шоколад, потому что он не убрал машинки с ковра, или порвал штаны, и мама, нет, “моя мать”, так они говорили о них, “моя мать” орала на меня битый час а потом велела встать в угол за то, что я огрызался!” - после столь долгой брани они все вместе сплевывали на ковер и вытирали рот рукавами, шмыгая при этом носом, как старые мужики. И Люк так делал, хотя он ни разу не наговаривал на свою маму. Он был таким типом ребенка, который уважал и любил маму. На таких говорят “маменькин сынок”. Но Люк никогда не признавался, на оборот, он умело скрывал это, поддакивая своим друзьям, но когда мама приходила за ним в детский садик, чтобы забрать его, а он в это время играл во дворе, она кричала из-за калитки: “Маленький негодник, сколько я буду тебя здесь ждать? Думаешь у меня времени ни на что другого нет? А ну-ка иди сюда, я тебе задам!” еле сдерживая смех. Да, это был их маленький спектакль. Люк тогда делал лицо смелого и храброго героя, вытирал нос рукавом, хмуря при этом брови и, взглянув на своих друзей, со всей серьезностью говорил: “Мама пришла.” Вы не поверите, как грозно это звучало, и все мальчики кивали понимающе головой, а Патрик, один из них, который запомнился Люку лучше всех, говорил: “Крепись брат, мы с тобой.”       И вот Люк идет к калитке, за ним наблюдают все сорванцы, и в их глазах читалось уважение к нему, а он пил это уважение большими глотками, чувствуя себя самым лучшим, словно идет на подвиг.       Но как только калитка за ними закрывалась и Люк был уверен, что никто уже их не видит, он хватал маму за руку, преподносил ее к губам и говорил: “ Мама, Ваша игра достойна награды!” А Лиз просто смеялась, повторяя “ну как мы их уделали сегодня, мой маленький герой?”. - Тебе сегодня понравилось в саду? Как Ри? - мы шли, держась за руки, шел дождь, а мои галоши громко шлепали по лужам. Мама тоже шлепала своими большими галошами. - Да, было здорово! С Ри все хорошо, завтра должна прийти. - я отпустил ее руку и прыгнул в большущую лужу - Ты же знаешь, у нее ветрянка. Капли разлетелись во все стороны. Она засмеялась. - О чем мой маленький мафиози говорил со своими приспешниками на этот раз? Я прыгнул в очередную лужу. - Бобби сказал, что он не любит свою маму, потому что она не разрешила ему идти в кино на фильм про больших жуков. Она считает, что Бобби еще маленький, и это его разозлило. Мама молча шла за мной. Я прыгнул в очередную лужу, затем в еще одну и еще. Хлюп-хлюп-хлюп. - Мам, почему ты молчишь? - А? Я обернулся, стоя по щиколотку в луже. Мама остановилась прямо перо мной. Она улыбалась. - Ты всегда что-то говорила. - Прости милый, я просто задумалась. Ты тоже считаешь, что Анна - плохая мама? Я посмотрел на нее за тем на мои галоши и снова на маму. “Конечно я так не считаю!” - Мам? Ты какая-то грустная. - Все в порядке, милый. Я просто немного устала. Пойдем домой, я испеку тебе блинчики? “Ура! Блинчики!!”       Люк, молча смотрел, как перед ним шла девушка с коляской. Ей было на вид не больше 24 лет. Она толкала медленно коляску, напевая тихо колыбельную. Такой видок часто можно встретить в парке. Люку было необходимо пересечь его, чтобы добраться до железной дороги. Он остановился, поднял с земли скейт и прислушался. “Мм-мм-мм…спи малыш, усни Я всегда буду с тобой Только зайка усни” “Ведь в мире столько злодеев В мире столько зла. Но нам не страшно это, Ведь мы вдвоем Ты и я.”       Я чувствовал, как руки мамы окутывают меня. У нее был красивый голос, который я всегда мог везде узнать. И мне не стыдно, что мама поет мне колыбельные. Я чувствую себя сильным. “Солнце уже заходит, Звезды сейчас загорят. Мама тебя любит, мой мальчик Для мамы ты чудо, знай. Мм-мм-мм-мм Чудо мое, засыпай.” *       Ту же самую колыбельную напевала девушка. Раньше Люк думал, что это их с мамой колыбельная. И слыша ее из уст другой, он продолжал слышать, как поет его мама. Как пела. И сейчас ему показалось, что он слышит голос Лиз. Он эхом поддавался в голове, в ушах, в шуме листьев. Затем его подсознание начало вырисовывать комнату, ручной работы ночник, синие стены, кровать, полки с книжками, с картинками и без, фотографии. А на кровати они с мамой. И она снова ему поет. В такие моменты Люка одолевает эта слепая агрессия. Но вместо привычных порывов злости лишь боль.       Такая как в тот день, когда мама не пришла за ним в садик. Тогда за ним пришел папа. Или мама Ри, когда хотела забрать дочку. Он помнит этот грустный взгляд. Все так грустно смотрели на него. Он однажды пришел к Ри во время тихого часа. - Ри! Ри! - Что? - шепчет она. - Ри, что с моей мамой? Она приподнялась на локтях, протирая глаза. - Что? - повторила вопрос. - Мама, что с моей мамой? - А я знаю? - спросила она. Я начинал злиться. - Твоя мама же дружит с моей. Она все знает. Ри вдруг моргнула. Затем тяжело вздохнула, словно хотела плакать. - Ри? - Моя мама мне ничего не говолила, кломе того, что тетя Лиз уехала куда-то не на долго. Иди спать.       Потом Лиз вернулась со своей “поездки”. Она приходила за Люком, улыбалась ему, все было как всегда. Но однажды подгорели блинчики.       Они были на кухне, Ри, Люк, папа, мама. Мама жарила блины, напивая веселую песню. Люк играл с Ри в висельницу. Девочка умудрилась “повестись” его уже 6 раз, как вдруг все почувствовали этот запах. Лиз пела, стоя у плиты, а запах становился все хуже. Словно что-то горело. - Милая? У тебя все хорошо? - папа отложил газету. - “Мм-мм-мм-ммм…” Тревога. Просто резко стало страшно. Но Люк не замечал. Он думал, что его болит живот и легкие чешутся. Он сам встал и предложил Ри пойти во двор. - Лиз? - “Ведь в мире столько злодеев В мире столько зла. Но нам не страшно это, Ведь мы вдвоем Ты и я.” Они забрали ее. А она смотрела из окон машины на Люка, держа в руках его плюшевого зайца, улыбалась и плакала, крича что-то. Но он не слышал. “Мой мальчик! Мой мальчик останется один! Совсем один! Я не могу, не могу! Милый, скажи им, слышишь? Скажи им, я здорова, скажи им!” Но отец ничего не сделал. А они уехали. ------- * Для тех кто смотрел АИУ Freak Show ассоциировать мелодию проблемы не будет. Помните тизер с ангелом? Мелодия стала основой для моей колыбельной. Это не ради того, чтобы вы себе напевали, хотя если есть такое желание, милости просим, но просто чтобы вы имели представление этой грустной колыбельной