Шоколадная глазурь

      Он зашел молча. Даже старый пол не скрипел под ним. Настолько тихо, настолько бесшумно он коснулся двери, закрывая комнату от внешнего мира. Окинул взглядом больничную палату. Насупился, потому что оценил интерьер этого убийственного помещения.       Какая-то разруха. Старые ящики, с гнилыми, облезлыми, старомодными ручками. Деревянный пол, выложенный из прошло вековых досок. Где только такие нашли? Наверное, обокрали музей древности.       Сам же потешился своей остроумности, приняв такое замечание довольно умным.       Да, Зейн, ты молодец. Выбрал хорошую тактику. Сейчас самое время смеяться. Самое время вести себя, как ни в чем не бывало. Зачем думать о чем-то? Зачем вообще париться по этому поводу? Оставайся собой.       Ага, конечно. Считай так дальше. Удачи.       Черт.       В приступе паники кинулся на стул рядом с больничной кроватью. Уселся, словно король, закидывая руки за спинку. Так-то лучше. Изобрази спокойного и уравновешенного. Давай, поиграй на публику. У тебя же это так хорошо получается.       Убедившись, что никакой публики нет, и что крепко спящая девушка – самое нудное общество, он резко встал, а отлетевший стул с грохотом ударился об стенку. Импозантно остановился у окна, всматриваясь куда-то вдаль. Вынужденные привлечь своего внимания окна выглядели настолько жутко, что пробежавшие мурашки по спине замедлили свой ход где-то у лопаток, заставив сгорбиться Зейна и засунуть руки в карманы своих джинсов. Такие же иссиня-черные, как и весь его гардероб. Парочка футболок, один вязаный свитер, хлопковая рубашка, пиджак и куртка.       «Отлично. Подумай о своем гардеробе».       Сановито улыбнулся, почесав затылок.       Эта девка сведет его с ума.       Нехотя осмыслил тот факт, что эта самая мерзкая девчонка сейчас лежит в палате с множеством ожогов. «Это ты их сделал. Гордись теперь».       Перевел взгляд на слабое тело, сжатое в маленький комок, как будто только что его собственноручно свернул Зейн, выжав со всей силы. От этой мысли открылись ознобы, заставляя мышцы дрожать. К чему бы это? Ведь много раз приходилось наблюдать за итогом своего наихудшего поведения, наслаждаясь криками, стонами, впитывая в себя энергию людей, мучая их в лихорадочных пытках разума. Черт, как же все это сладостно звучит. Любимое дело для самого ужасного.       Для страшного. Для опасного. Для темного.       Для тебя, Зейн.       А теперь медленно вкуси все, что наделал. Медленно осознай, насколько ты напортачил,что сотворил. Обрадуйся результату, давай. Рассмейся, прихотливо улыбнись. Иди, повеселись, похвастайся, наполни чашу гордости за свою храбрость и дерзость. Ты же в этом асс. Мастер на все сто.       А у неё пшеничные волосы. Хоть и не уложенные, какие-то волнистые, не ровные. Фу, неужели все ангелы такие неухоженные? У ангелочка длинные ресницы. «Такие же, как у тебя, Зейн».       Маленький, уже восстановившийся румянец после недельных мучений. Она приходит в нормальное состояние и это, наверное, не плохо. Для неё.       «Худшее ещё впереди. Не обольщайся, девчонка».       Длинный, ровный, не привычный для многих нос, вполне вписывающийся в овал лица. И губы. Самые противные во всей вселенной. Пухлые, с очерченными краями.       Какая мерзость.       Зейн поморщился. Какого черта он вообще смотрит на нее? И какого черта она до сих пор спит, когда он здесь, рядом.       Уже по привычке помрачнел. Авантажно вздернул подбородок, распрямив плечи. Вынул руки из карманов, которые натянулись уже до самых дыр, из-за многочисленного нервного прятанья пальцев во что-нибудь сдерживающее. Но это все равно не помогало. Он срывался. Снова.       Неспешно направился к кровати. Схватился за железную дугу в конце, всматриваясь в это существо. Неприятное, гнусное, мерзкое. И что же в ней нашли? Может красоту? Совсем нет. Да он встречал красавиц с большими достоинствами, которые, по сравнению с ней, кажутся самыми великими. Она схожа с отодравшейся деревяшкой, на которую Зейн раздраженно давил, умиляясь приглушенным стукам. Такая же несуразная. Слишком худая. До такой степени, что косточки на запястьях туго натягивали кожу. Слишком простая. Без выдающихся частей тела и неземной красоты.       Может душа?       Зейн гадко рассмеялся. и это смех лился изнутри, из самого кипящего во всем теле органа – из его отвратительной души.       Да что ему знать о чистоте? Ему – повелителю темноты? Самому опасному за все времена демону?       Давай, прояви свои амбиции. Гордись этим. Твоим единственным. Тем, что занимает у тебя всю жизнь. Самое святое, самое важное и драгоценное.       К черту мысли.       Выпрямился, направил свой взгляд на нее. На тощие руки, подложенные под голову, на скрытое одеялом тело. Какая гадость.       Грубо впился глазами в её шею. Зашел в самую глубь, в самую душу. Так мучительно, чтобы она сквозь сон прочувствовала всю боль. Чтобы тряслась, чтобы рыдала. Он так сильно хотел видеть слезы. Слезы противного, мерзкого ангела. Словно с этим приходят силы. Баланс состояния нарушается, слабости становится все меньше и меньше.       Запрокинул голову, ощутив противоестественные уколы в груди. Вжался пальцами в ладони, сомкнул глаза, прогибаясь ниже.       Ещё. Ещё сильнее, глубже.       Что-то мерзкое, теплое. Что-то, что прожигает кожу изнутри, заполнило мысли, затмило злость.       Ему и раньше приходилось лезть в самую глубь ангела, посещать его чистую душу, но эта девчонка другая. Трудная, закрытая, спокойная. Где паника, слезы, истерика? Спит при «нем», внимая, сладкий сон. Черт, она так раздражает!       Сжался ещё сильнее, напрягая мышцы, тем самым сделав свое тело более сильным, огромным. Бросил взгляд на её лицо. Слегка дергается. Уже не то сдержанное выражение лица. То, что надо.       Перри задрожала. Зейн ухмыльнулся, чувствуя, как сдирается кожа. Это, конечно, формальность, но ломка такая, словно сейчас он упадет, рухнет, сдастся перед ней. Ещё одна попытка.       С неизменной грацией появилась боль, смертельно вошла в сознание, атаковала мозг, взяла вверх над всем, что так усердно пыталось заглушить приступы паники. Но нет, все напрасно       Тело Перри окаменело. Прекрасные черты стали вновь замученными. Белый мрамор, схожий с ей телом, поднялся над высью. Так осторожно, медленно, аккуратно. Руки нависли над матрасом. Вся спина возгорелась каким-то страстным пламенем внутри, зажигая огонь на венах, пуская пульсацию в нервные окончания. Снова дрожь, мучительно темная. Такая, что даже у Зейна пробежали еле заметные мурашки. Она прекрасна в пытках, в непреодолимом желание закричать. Сквозь закрытые глаза, сквозь приоткрытые губы. Стони, кричи, пытайся. Борись. Я хочу смеяться, видеть, как тебе больно.       Вздох. Такой резкий, заполнивший всю комнату пронизывающей изнутри болью. Она все ещё спала, вырываясь из своего сна. Он удерживал её в себе, не давал оказаться на этом самом месте. Ломал изнутри, терзал, вселял кошмары.       Удар. Перри рухнула на кровать. Обнажила шоколадную радужку, которая уже поблескивала на свету, обтекая по бокам соленой водой.       Слезы. Она плачет. Как тогда, в школе. Взахлеб. И от этого рыдания вспыхивает ненависть. Завладевает разумом, приказывает нападать.       И уже ничто так не важно, как она и её нервные всхлипы. Как она и её трясущееся тело, по которому разливается страх. Испуганные, растерянные глаза. Она такая жалкая. Хочется разорвать на кусочки.       Но Зейн двинулся к ней. Перри отползла к стене, притягивая пальцами колени к груди. Скрутилась калачиком, вжимаясь в подушку. Встретилась взглядом с ним. Черны зрачки, доводящие до самозабвения и бьющейся внутри паники. Это он – её худший кошмар. Злая улыбка расползлась на его лице, когда Перри снова окунулась в слезы, зарываясь ногтями в голову.       - Кто ты? – подавленный тон. Слишком замученный, слишком робкий. Кажется, губы еле шевелились, выпуская рваные фразы.       Он молчал, внимательно наблюдая за её действиями. Сел на кровать, но тут же отскочил, почуяв мерзкий запах. Спящей она не взывала такого отвращения.       - Мне больно. Что со мной происходит? Мне очень страшно.       Что у неё за писклявый голос? Этот ультразвук отдался в ушах, требуя насильно сменить её тон.       «Она боится. Это же очевидно».       - Я не тот, кто станет успокаивать твою боль или облегчит твои страдания, – холодная фраза разбила сердце, ледяной глыбой застряв в горле.        Его слова точно такие же, как и он сам.       - Тогда, что ты тут делаешь?       Перри ещё ближе придвинулась к стенке, осознав, что дальше двигаться некуда.       Оскалившись, он улыбнулся. Вышло устрашающе, словно сейчас он замышляет убийство. Поэтому Перри зажмурилась, не контролируя свой слезный поток.       - Как я тут оказалась? Почему мне ужасно больно?       - Ещё один звук, и ты умрешь.       Перри замерла. Щеки заледенели, покрывая багровый румянец мертвым холодом. Внезапно маленький кусочек спокойствия растворился в кипящей кислоте страха. Она не видит света, потому что он тонет в той боли, которую причинил стоящей перед ней кошмар.       Осмотрела комнату, ничтожную, мрачную. Она...в больнице? Старый пол, потрескавшиеся стены зеленого цвета, закупоренные шторами окна, сквозь которых с особым усердием проникали лучи. Это помещение походило на одну из больничных палат, в которых она была в детстве. Вечная похоронная обстановка, точно здесь каждый день умирают больные, а её присутствие не означало ничего хорошего. Нет, она жива, с ней все в порядке.       Взвизгнула от жгущего нервного импульса на руке. Врезалась взглядом в ожог, приоткрывая губы в удивление. Все тело ужасно жгло, проявляясь слабостью на мышцах. Она поймала воздух, разводя руки. Только бледная кожа пострадала в какой-то непонятной схватке.       - А ты послушная, - колючий бас резал слух.       Перевела внимание на черные глаза, покривившись от внезапности. Вся эта ужасающая рутина разрывает её на части. У него такой мрачный вид.       - Я тебя вижу насквозь, - она не может вынести его голоса. Зарывается с головой в руки, отчего пшеничные волосы падают на плечи, закрывая мокрое лицо от его горящих глаз.       – От меня бесполезно прятаться.       - Прошу, замолчи! – несчастный стон, вырвавшийся из глотки насильно, непреднамеренно.       Зейн закатил глаза, приподнимая голову и смотря на неё снизу, почти закрытыми глазами. Он наслаждался её мучениями.       Это был один из тех моментов, когда воздух наполнялся влажным дыханием, от чего во рту становилось сухо, что даже нервные сглатывания на секунду прекращались. Это один из тех моментов, когда ужасно боишься чего-то, чего-то того, что стоит прямо перед тобой, озираясь по сторонам, натягивая кулаками ткань штанов. Тот момент, когда даже сердце на секунду остановилось, прекращая работу всего тела.       - Мне противно видеть тебя так же, как и тебе. Но я терплю.       Как-то нахально сплел пальцы рук, намеренно придвигаясь все ближе и ближе.       «К черту все эту осторожность, Зейн, сделай так, чтобы ей было страшно».       Забеспокоившись о свой безопасности, сработал инстинкт самосохранения, выкидывая Перри к двери. Так быстро, незаметно, что сам Зейн в растерянности развел руки, погружаясь разумом в подвешенное состояние. Мгновенно пустился за ней, прижимая к стенке. Схватил запястья, чувствуя, как уже под кожей начинает жечь, как кровь приливает к рукам, растягивая вены, словно сейчас они взорвутся, пропустив через себя тысячу искр и оттенков злобы, оттенков его самого. Он буквально прожигает сам себя изнутри рядом с ней.       - Ты никогда от меня не уйдешь! Слышишь? - Перри быстро кивает, извиваясь под его телом в пульсациях ужасной боли. - Ты не спрячешься от меня. Ни-ког-да!