Тысячи дорог

Скуало смотрел в потолок. Он не мог повернуть голову. Не мог сдвинуться с места. Он не мог шевельнуть даже пальцем. Лампы искусственного освещения мелькали так быстро, что их свет размазывался, резал глаза неестественной белизной. Длинные белые прочерки. Словно бесконечная разметка автострады. Только почему-то сверху. Эти яркие огни были единственным, что он мог различить. Вокруг был только белый цвет. Белые халаты, белые стены, белые потолки. И даже белый запах. Стерильный, прогорклый запах больницы. Мысли в потяжелевшей голове плыли медленно и вяло, перекатывались, скрещиваясь как стекла в калейдоскопе, и смешивались в совершенно неопределимые формы. Скуало казалось, что это не его мысли. Ощущение нереальности захлестывало целиком, сильнее боли, тень которой уже отступала под действием морфия и ещё какой-то наркотической белиберды, которую ему предусмотрительно вкололи врачи. Он ненавидел, когда его накачивали наркотиками. Именно тогда мысли становились похожи на калейдоскоп. А звуки искажались, меняли форму, выгибаясь, извиваясь, царапая черепную коробку изнутри. Скрип и лязг. Звон стекла и металла. Сердце Скуало билось где-то в его голове. Тело, казалось, отсутствовало вовсе. В мыслях у него было легко, а в мышцах так тяжело, что он не понимал, где заканчиваются его руки и начинается каталка. Похоже, в этот раз он зашел слишком далеко. Это была даже не встреча с асфальтоукладочным катком, как обычно. Это был удар молота, вмиг сметающий всё на своём пути. В голове Скуало вяло копошилась мысли о том, что это был конец. То, что происходило с ним теперь - это уже эпилог. Послесловие. Серая пыльная темнота, клубящаяся за рухнувшим театральным занавесом. Его темнота белая. Липкая, въедающаяся в кожу вместе с запахом стерильности и боли. Когда действие морфия немного спало, а сквозь ватный слой тишины начали снова пробиваться звуки, Скуало не был уверен в том, что он жив. Кто-то неподалеку монотонным голосом говорил слова, которые никак не складывались в предложения. Речь казалась чужой и незнакомой. Он ещё в Италии? Отчетливо доносилось ритмичное звяканье металла. Оно раздражало так, что хотелось взвыть от глухого эхо, прокатывавшегося в голове. На фоне белого потолка плясали красные огоньки искр. Это был калейдоскоп мыслей и кровавые блики, происхождение которых Скуало было неизвестно. Органы чувств возвращались к работе неохотно и по одному. После зрения и слуха неожиданно вернулся вкус. Вкус крови и одновременная сухость во рту неожиданно стали раздражать больше металлического клацанья, которое постепенно становилось выше и переходило в писк. Писк был настолько родным и знакомым, что не узнать его было невозможно. Это счетчик пульса. Раз, два, три. По нему можно отсчитывать секунды. Минуты. Часы. Скуало когда-то так и делал. Красные круги, мелькавшие перед глазами, схлынули резко и быстро. Кроме света и белизны Скуало теперь мог различать ещё и людей. Их вокруг было не меньше трех. Он видел только темные силуэты на белом фоне, не в силах различить не то, что лица, даже пол присутствующих. Во рту было сухо и горько, а собственное дыхание казалось ему свистящим и слабым. Вместе с контролем над органами чувств к Скуало возвращалась и возможность более-менее связно мыслить, что принесло ему только ощущение стыда и раздражения. Занзас будет недоволен. Это была первая осознанная мысль, посетившая тяжелую чугунную голову Скуало. А потом он увидел самого Занзаса. Он был одним из тех троих присутствующих и единственным знакомым ему человеком в комнате. - Тупой мусор. Кровать скрипнула, когда Занзас облокотился на неё, нависая над Скуало. Хотелось что-то ответить в свою защиту. Хотя бы то, что не его вина в гребанном молоте Пламени Урагана, впечатавшем его в стену. Да и кто знал, что у того сученка вообще есть Пламя? Скуало не успел закрыться всерьез. С каждым бывает. А слабая защита треснула под напором огня. Пересохшие губы не слушались и Скуало смог только тихо зашипеть, выдыхая горячий воздух и всем своим существом ненавидя собственное жалкое состояние. Наверное, взгляд его выражал это вполне красноречиво, потому что Занзас заржал. От души, раскатисто, казалось, с каким-то облегчением. Скуало хотелось ему врезать. Костяшки единственной живой руки так и чесались Но он по-прежнему не мог пошевелить даже пальцем. Какого черта он веселится? В конце концов, Скуало еще не был до конца уверен в том, что жив. А самое главное - он провалил задание. Напрочь. С треском. С музыкой. Так красиво и ярко, как только проигрывают в рулетку миллионы. Его сделали, как зеленого пацана. И это было даже обиднее сломанных костей. Даже обиднее наркоты в крови. Раздался скрип двери. Хлопок. Затем негромкие шаги. Присутствующие повернулись на звук, но Скуало не мог увидеть, кто пожаловал к нему в палату. Мышцы шеи были такими же чужими, как и всё тело. В комнату вошли двое. Скуало слышал это, как охотник, чувствовал присутствие двух новых людей, но, конечно, всё ещё не мог их видеть. - Какого хрена я должен ждать? - в голосе Занзаса отчетливо слышалась усталость. Скуало узнавал её по рычащим ноткам, которые, пожалуй, другие бы не заметили. - Дон Тимотео настаивал на том, чтобы решение принимали именно вы, - голос, ответивший Занзасу, показался Скуало смутно знакомым. Но память была ещё насквозь дырявой от наркотиков, словно швейцарский сыр, и категорически отказалась выдать информацию о говорившем. - Ты услышал мой ответ. Приступай. Но только так, чтобы мне не пришлось жалеть о своем решении. Скуало не понимал сути разговора, он не понимал теперь даже интонации Занзаса. Тот был, определенно, раздражен. Это была угроза. Но кому? Он устал и явно хотел на ком-то оторваться, но пока что сдерживался. Сдерживался Занзас только в одном случае - когда планировал устроить невероятную разборку позже. Длительную, смачную и душевную. Лучше бы он уже сорвался. Шаги раздавались совсем рядом, но Скуало по-прежнему не мог разглядеть гостей. Его взгляду был открыт только большой квадрат белого потолка над ним. Звенели какие-то металлические предметы, слышалось стеклянное цоканье, шуршание ткани и шелест бумаги. Кто-то раскладывал слева на столе инструменты, представить которые Скуало не мог, как и их владельца. А потом он услышал это. Сдавленный, тихий и вкрадчивый смешок, который прошелся электрическим импульсом по телу, вливая тепло в нервные окончания, поджигая их коротким замыканием, заставляя чужое сердце натужно биться в груди. Отвратительное ощущение жара в каждой клетке тела заполняло его от кончиков пальцев ног до макушки. - Какой досадный случай, - губы Рокудо Мукуро расплылись в усмешке, когда он заглянул Скуало в глаза. Он был так близко, что прядь темных волос упала на щеку Скуало и щекотала его кожу. Чувствительность возвращалась рывками. Сначала пальцы, потом кисти рук, ноги, плечи... Горячей волной по телу расплывалась гнетущая, и в то же время расслабляющая сила. Пламя Тумана. - Кости... И тут, и там... Сердце, почки, позвоночник... - Мукуро негромко проговаривал это с таким удовольствием, словно собирать Скуало по частям было для него чем-то вроде детской игры в конструктор. Какая веселая забава. Собери капитана Варии и получи в подарок пендаль от его босса. Скуало не был уверен, что хотел, чтобы его собрали. Он уже почти привык к мысли, что это чистилище. Но Рокудо Мукуро точно не мог быть в чистилище. А место, где они находились, не очень походило на рассказы об аде. Пламя сливалось с его телом воедино, образуя новую опору для костей и мышц. Вайпер делала это совершенно не так. Решительно иначе. Мягче и быстрее. Тогда Скуало почти ничего не заметил. Просто позволил иллюзиям взять над собой верх. Рокудо Мукуро влезал глубже. Он заставлял каждую клетку тела отвечать ему. Пламя Тумана щекотало плечи, ноздри, и кожу груди, вливаясь в тело и заполняя его своей силой. Чужой силой. Датчики неистово пищали, словно сошли с ума. Приборы визжали, скрипели, бились в истерике не в силах передать то, что происходило с телом Скуало. Его сердце грохотало так, что гул стоял даже в ушах. А потом всё прекратилось. Осталась только ноющая боль в ребрах и ощущение тяжелой руки Мукуро на солнечном сплетении. Его ладонь давила на больничную робу, словно он пытался что-то нащупать сквозь клетку ребер Скуало. Тот ощутил облегчение, когда иллюзионист наконец-то убрал руку. Скуало снова мог видеть Занзаса. Он стоял у изголовья кровати, злой и уставший. Взгляд выражал обычное презрение к тому, кто, так или иначе, связан с Савадой и необычную заинтересованность процессом. Скуало попытался кашлянуть и на этот раз у него получилось. - Что за хрень? - просипел, наконец, он, упираясь ладонями в постель и пытаясь сесть. Его тут же остановил кивок Мукуро: - Даже не думай этого делать. Твоё тело всё ещё помнит шок. Лежи молча и наблюдай. Скуало зарычал, откинувшись обратно на подушку. Не то, чтобы ему хотелось слушать Рокудо Мукуро. Не то, чтобы ему хотелось вернуться в состояние бревна. - Что со мной? - всё же проговорил он, желая получить хотя бы какой-то внятный ответ. - В твоём теле больше сломанных костей, чем целых, смято несколько органов, а с имплантированным сердцем вообще большие проблемы. В остальном - всё нормально, - Мукуро пожал плечами, всё ещё мерзко улыбаясь. - Сейчас ты держишься больше на иллюзиях и добром слове, чем на собственных костях. Но мы тебе поможем! Последняя фраза не вселяла никакой веры в светлое будущее. Мы – это кто? Происходящее нравилось Скуало всё меньше. Мукуро уселся на прикроватную тумбочку, демонстративно указав в противоположную сторону комнаты. Только теперь Скуало вспомнил о том, что вошли двое. На железном больничном столике Верде подключал какой-то аппарат к мониторам с кривыми кардиограмм. - А ему что тут понадобилось? - Чем дальше, тем меньше Скуало понимал, что происходит. Он перевел взгляд с Занзаса, чье каменное выражение лица не могло послужить ответом, на кривую усмешку Мукуро, а потом на зигзаги на экране аппарата Верде. Да что тут происходит? Когда Скуало уже потерял надежду на ответ, заговорил Занзас. - Вон тот - вправит тебе кости, - он кивнул в сторону Мукуро. - Вот этот - проследит, чтобы ты вернулся в строй. Мне бесполезный капитан ни к чему. Скуало закрыл глаза, потом резко открыл и выдохнул. Сюрреалистическая картинка не исчезла. Хотелось заорать, что он попал в какой-то гребанный дурдом и выбросить в окно сначала Верде вместе с монитором, а потом Рокудо Мукуро. Скуало не был наивен, если к работе с ним привлекли Верде, значит, это стоило очень много денег или очень серьезной услуги. Если с ним явился Мукуро - значит, не обошлось без уступок со стороны Вонголы. Если здесь был Занзас, и он объяснял ситуацию - то дело совсем плохо. Скуало не был уверен, что после такого провала заслужил подобной траты времени и усилий. Особенно усилий Занзаса. Он сжимал и разжимал железные пальцы протеза, глядя в потолок и слушая, как Верде сосредоточено возится с аппаратурой. Мукуро постукивал пальцами по крышке тумбочки, и при этом кольцо Тумана тихонько клацало о деревянную поверхность. Занзас находился ближе всех к постели Скуало. Его мерное дыхание слышалось рядом, и это был единственный успокаивающий звук в комнате.