Frank recognition

- Ты все делаешь неправильно, Карла, дай сюда, - мама выдернула у меня из рук кусок теста, который я тщетно пыталась превратить в полноценный круассан. На дворе стоял знойный июль, со всех сторон слышался смех детей, которые наконец-то получили свое официальное лето. А я ждала того момента, когда листья начнут превращаться в киноварь. Я ждала осени. По совету доктора Пристли, мама решилась научить меня печь сладости. Она, да и он тоже, считали, что это поможет мне справиться с моими монстрами. Только я не думаю, что я хотела, чтобы мне помогали. Мне нравилось чувствовать разрушение. Это подводило меня к тому, что жизнь имеет хоть какую-то ценность. Каждый новый день начинался с того, что я вспоминала какую-нибудь фразу из книги, так сильно напоминавшей мне Дэйва. Каждый новый день заканчивался тем, что я смотрела в потолок и мечтала оказаться где-нибудь в другом месте. Но даже если бы я уехала, проблема состояла в том, что я везде беру с собой себя. Осень подкралась незаметно, как всегда оно и бывало. Листья только начали опадать, а я уже вышагивала в сторону того единственного колледжа, в который меня приняли. Экзамены я завалила. В первый день своей взрослой жизни я отсидела только на двух парах. Третья была посвящена английским романистам конца девятнадцатого века, что совсем отталкивало меня. Как можно было читать что-то кроме Верлена или Рембо? Вот и я не понимала. Я шла домой, то и дело останавливаясь около магазинов, чтобы купить себе новый фильм. Мне было просто необходимо посмотреть что-нибудь сегодня. На одном из прилавков я заметила биографию Поля Верлена, которая сопровождалась замечательными эпиграфами к каждой главе. Наверное, я знала о его жизни все. Но мне было необходимо хоть чем-то занять себя, поэтому я нащупала кошелек во внутреннем кармане своего пальто. Осень в надрывах Скрипок тоскливых Плачет навзрыд, Так монотонны Всхлипы и стоны — Сердце болит. Горло сдавило, Пробил уныло Тягостный час. Вспомнишь, печалясь, Дни, что промчались, - Слезы из глаз. Нет мне возврата, Гонит куда-то, Мчусь без дорог — С ветром летящий, Сорванный в чаще Мертвый листок.* За прочтением истории жизни, которую я уже знала наизусть, вечер прошел быстро. Мама заглянула ко мне в полночь, пожелала спокойной ночи и выключила свет. Я не стала вставать с кровати, чтобы включить его снова, силилась различать буквы в сиянии звезд на потолке и мерцании гирлянд над головой. Мои дни проходили по однообразной схеме: подъем с утра, пробежка по парку и учеба. Вечером я тратила все свое время на французский язык. Теперь мне хотелось говорить на нем. Мне хотелось, чтобы мои последние слова звучали мягко. А еще мне хотелось, чтобы меня запомнили. В ту осень я начала снимать свой собственный фильм. Мама всячески поддерживала меня, старалась не мешать мне тогда, когда я работала, тратила кучу денег на камеры и на пленку. Мой фильм будет существовать и после меня, а посмотреть его можно будет только на проекторе. Так я решила. Съемка пейзажей Кунгэльва, запись текста и монтаж занимали все больше времени по вечерам, а вскоре стали красть у меня ночь. В колледж я ходила, но уже без особого энтузиазма. Старалась вникать и записывать, но всегда отказывалась от устного ответа. Мне хотелось, чтобы люди про меня забыли. Согласно отрывному календарю именно четвертого ноября я закончила работу над своим фильмом. Мы сидели с мамой у меня в комнате, выключив любой источник света, даже гирлянды. Когда из динамиков послышался мой голос, мама недоуменно посмотрела на меня. Я писала текст на французском. А под конец фильма она расплакалась. Кто мог знать, что моя мама владела этим языком очень хорошо? Была половина третьего ночи, фонари на улицах погасли, а мы стояли посреди моей комнаты и кричали друг на друга. Она поняла все. Она боялась меня. А еще она переживала. На утро я никуда не пошла, просто потому что не было сил даже двигаться. Это был первый день, когда я прогуляла занятия в колледже. Последующие дни казались мрачнее предыдущих. Я все больше времени проводила в своей комнате, и все меньше за ее пределами. Мама стучалась ко мне, оставляя еду на подносе за дверью. Так я и доживала свои последние дни. Семнадцатого ноября я вышла из дома, предварительно оставив вдвое сложенный лист бумаги на столике в прихожей. Семнадцатого ноября меня не стало.