Сказки для взрослых или имел в виду я ваши сказки!

Время шло. Димка учился ходить. Нет, не летать – ходить. Конечно, он рвался в небеса, но Кощей сразу сказал, как отрезал: - Не научившись ногами пользоваться, хочешь сразу на крыло встать? Окстись, малахольный! Нам тут падение этого... Забыл название... Какого-то там метеорита не нать! - Тунгусского... – уныло отозвался Димка, свесив крылья. – Или челябинского... - Во, тунгусского! Эту, как её... Передачу видал, в блюдечке это самое...Рентеве какое-то баяло, страсти такие рассказывали, аж меня, Кощея Бессмертного мороз пробрал, а я, знаешь, ли сам на всякие страсти горазд! Димка закатил глаза – Кощей опять впал в говорильный раж, и теперь будет несколько часов рассказывать, чему он научился в своём, то есть, бабыёжкином, блюдце. Вот всё было в Кощее замечательно: и учитель хороший, и умён невероятно, и не злой – вроде бы, спокойный, как табуретка, и рассказчик великолепный. Но вот последний пункт – если у старика срывало тормоза, начинал превалировать над остальными качествами так, что хоть караул кричи. Кощей страдал от отсутствия аудитории – бестолковый Горыныч, и редкие встречи с бабой Ягой да озверевшими богатырями, не в счёт. Кощей мог вещать часами, плавно переходящими в сутки, благо, физиология Горыныча позволяла бодрствовать днями и ночами напролёт: пока Димка вынужден был выслушивать всё, что изрекал Бессмертный, боковые головы тихо спали в своё удовольствие. В итоге центральная голова и вовсе не нуждалась в сне. Собственно, это выяснилось в первые же сутки, когда разошедшийся Кощей выдавал очередную километровую историю, а Димка решил по привычке вздремнуть, почти убаюканный уютным сопением с двух сторон, и попытался намекнуть об этом Кощею. Вот тут-то и открылась страшная правда – спать центральному вовсе необязательно! Можно, но не нужно, за него отлично спят довески. Именно поэтому Горынычи издревле ценились как бессменные сторожа. Сия новость шокировала Димку даже больше, чем его новое нынешнее тело. Не спать, как же! Тело, может и не нуждается в отдыхе, а вот его, Димкин мозг очень даже нуждается в перезагрузке. Ишь, что удумали! Сна его лишить! Видя, что средняя голова готова взбунтоваться, Кощей принял решение не прокачивать новенькому это Горынычево умение, в конце концов, он тут временно, войны никакой не предвидится, а сокровища свои Змей как-нибудь охранит. В конце концов, головы три, разберутся между собой в очередности, хотя Ладушке – правая голова, женскага полу, и Ванятке – левая голова мужеска полу, было дивно такое распределение. Непривыкшие они оказались к эдакому повороту – центральная голова вдруг спать желает! И это тогда, когда спали за нее боковые! Всегда! - Теперь я понимаю, почему прежний владелец тела и башки конкретно, решил уйти в отпуск. Несколько тысяч лет не спать, я б повесился давно... Хотя... Тут и повеситься-то нельзя, засада, однако... – сонно думал он тогда, уже отрубаясь под изумленные и обиженные взгляды боковых. И снился ему полёт. Тот самый полёт, что он пережил, будучи серебряным драконом, и теперь он заново пролетал короткий промежуток, вплоть до влипания ловушку – воронку каждый раз упорно возникающую перед ним, и снова начиная всё тот же путь. А затем его сон изменился. У него незаметно возникли обе боковых головы, потяжелело и потемнело тело, изменился ритм взмаха крыльев – словно он не умеет летать, и его мотало и болтало во все стороны, как пьяного слона, обожравшегося гнилых фруктов. Ему отчаянно мешал хвост, к нему Димка и наяву-то еще не привык, болтающиеся лапы, с которыми было непонятно, что было делать – подбирать, на манер шасси у самолёта, или растопыривать, дабы успеть притормозить, в случае падения. Крылья махали почему-то порознь, каждое само по себе, отчего он начинал не только болтаться из стороны в сторону, но и рыскать вверх – вниз, лететь то дугой, то бочкой, то вообще сваливаться в крутое пике. Раззявив в ужасе громадную пасть, и пуская этой пастью струи огня, как заправский огнемёт, Димка, выпучив до предела глаза, взглянул на мотающуюся за правым ухом Ладушку, уставившуюся на него точно такими же выпученными глазами, упал с размаху на чью-то крышу и... Проснулся. На него, с правой стороны, с довольной ухмылкой смотрела Лада. У Димки было такое ощущение, что она видела его сон от начала до конца. Более того, ему показалось... Да нет, не может быть! или... Может? - Ты... Что... Ты меня так учила летать? – запинаясь, спросил Димка, едва ли не впервые напрямую обращаясь к собственной – пусть и временно, голове. - Аха! – радостно согласилась та, вывалив язык и становясь окончательно похожа на собаку, точнее – на голову от собаки. - Мы, Малой, вместе тебя уму-разуму учили, - пробухтели слева, и Димка, едва не заработав приступ головокружения, резко развернул шею, в который раз поразившись ее гибкости. – То ж мы мысли твои это... Улавливаем, - старательно произнес Ванятка. – А они у тебя токмо о полётах. Вот, мы вдвоём с Ладушкой и того... Поучили тебя маненько. Во сне-то оно оземь рухнуть-то не так больно, аки по-настоящему, а? - Ы... – озадачился Димка. – Так вы, что, мои мысли читать можете? И в сны влазить?! - Та не... Мысли – не могём. Мы, тогось, картинки иногда видеть могём. Ну, и сны, маненько, дюже они у тебя складные. Наш Средний-то, недреманный был, снами не баловал, от мы и отвыкли. А как славно ты нонеча почивал! Можа, ещё соснёшь крыхотку? - Это... Того... Благодарствуем. Тьфу! Я скоро как вы баять... говорить начну! – затряс башкой Димка. – Соснуть что-то не хочется. Пока хорош, выспался я. Ну, что, теперь и летать можно? - Э, не. Покуда пешешествовати будем. - Чаво? – не понял Димка. - Ноженьками покамест ходити потребно, вот оно как! – не выдержала Ладушка. – Хвост будем учитися заносить куды положено! И выю держать ровно! То об меня, або об Ванятку колотишься, аки пияный! Ведь хлопнешься сразу же! И мы с тобой... А будешь заниматься со всем тщанием, тады и в твердь небесную летети пора будет! И Димка стал учиться заносить хвост. И гриву. Точнее – шею. Впрочем, ноги ему тоже пришлось учиться заносить, загибать, разгибать, правильно ставить, и вообще – следить за ними. А это было сложно, очень сложно. Ведь ног-то ему было не видно из-под такой обширной туши! Для того, чтобы с ними встретиться, ему приходилось изгибать шею свою лебединую, а это в свою очередь, отвлекало от слежки за хвостом. Который бился обо всё на свете, либо умудрялся загнувшись неимоверной петлёй, запутаться между задних конечностей. После оглушительного – в буквальном смысле, падения плашмя на своей тренировочной площадке, расположенной около, теперь уже родной, пещеры. Против тренировок внутри пещеры решительно восстал Кощей, который питал к жилищу Горыныча очень тёплые чувства. Мало того, что он там очень любил медитировать на те самые сталагмиты и сталактиты, так еще в сокровищнице Змея он хранил часть своих накоплений, следуя принципу: не хранить все яйца... Да-а... Эта тема для Кощеюшки была особо болезненной, и он, рассказав Димке о своей трагедии, истово надеялся услышать правильный ответ на свой, в буквальном смысле – наболевший вопрос сразу же. Но Димке – и это ничуть не удивительно, в первое время было вовсе не до проблем своего нового, можно смело сказать и так – друга. Он устраивался внутри громадной туши трёхглавого дракона, словно в слишком большой, не по размеру, да ещё с лишними воротниками, и прочими, непривычными прибамбасами – крыльями, хвостом, и так далее, одежде, свыкался с постоянными, весьма болтливыми спутниками, и, конечно же, мечтал о полётах. Совершенно неожиданно – и это, прежде всего, поражало самого Димку, ему здесь оказалось хорошо. Да что там – просто замечательно! Отчего-то он чувствовал себя на своём месте, и это было так странно, особенно, если учесть, что это за место. Место центральной головы Змея Горыныча, разве о таком мечтал кто-либо когда-либо?! А вот, поди ж ты! Ему впервые за долго время было... Спокойно. Умиротворенно. Правильно. Даже между грудей незабвенно Внучки ему не было так хорошо. Там он ощущал себя шмакодявкой, которая живёт лишь по милости хозяйки, модным аксессуаром, домашним любимцем. Ничтожеством. А здесь? Да, здесь он опять, по иронии судьбы оказался «между». Но какое это было «между»! Тут он был, как ни странно, личностью. Одним из трёх, в буквальном смысле – однояйцевых близнецов, без которых, Димка, кажется, уже и не мог представить самого себя. Конечно, ощущение мощи тела, возможностей – один только выдыхаемый по желанию огонь чего стоит, играло свою роль. А уж наличие крыльев и вовсе заставляло Димку бояться того, что однажды – в любое мгновение, он может вернуться обратно, домой, в своё хилое, несовершенное тело, с какой-то дурацкой одинокой головой на плечах. Или не домой... А Кощей! Как он может оставить тут Кощея? Тот буквально поселился в пещере, учил его, развлекал рассказами – иногда даже слишком, но кто без недостатков?! Заботился о нём, беспокоился, журил, хвалил, берёг. Димка и сам не знал, какие чувства он испытывает к Бессмертному, скорее, наверно, дружеские, пополам с сыновними, несмотря на такую ошеломляющую разницу в размерах. Но тут конечно была и еще одна разница – в возрасте. Учитывая возраст нынешней средней головы Горыныча и Кощея, последний, наверно, мог бы и вовсе считать Димку зародышем, а не самостоятельной личностью. Но тот, кажется, и сам привязался к новенькому, при том, что прежде такой привязанности к Горынычу он не испытывал, считая чем-то вроде забавного разумного зверька, весом в несколько тонн. Нет, теперь старика тянуло сюда именно из-за Димки... И Кощей заранее горевал, боясь, что однажды тот исчезнет, и он опять останется один, без хорошего настоящего друга, а лишь с бестолковым трёхглавым драконом, от которого больше проблем, чем толку... Всё то время, что Кощей проводил вне пещеры своего нового приятеля, он искал встречи с бабой Ягой, намереваясь перетереть с ней насчёт того, чтобы оставить парнишку здесь навсегда, если, конечно, тот и сам этого захочет. Нет, конечно, можно было бы наставить и на принудительном варианте, но Кощей отчаянно нуждался в друге, наперснике, может быть даже, наследнике, а вовсе не в пленнике. Их с него достаточно. Сколько он пленил богатырей в своё время... И никто – ни один! – не пожелал просто хотя бы выпить с ним чарочку, не подлив туда предварительно, совсем не по-богатырски, яду... Впрочем, они этого не делали лишь по одной причине – это был бы напрасный перевод продукта. А сколько предательских ударов в спину, и, увы, не только в спину, получил Кощей от этих благородный богатырей... Впрочем, и вполне себе приземлённая мысль щекотала Кощея – очень уж он надеялся, что новичок сможет всё же помочь с его давнишней проблемой, взглянет, так сказать, глазом незамыленным... Долго ли, коротко, но наконец Димка научился ходить, не сшибая всё на своём пути ни широкой выпуклой грудью, ни укрощённым - таки, хвостом, и не переплетаясь шеями со своими «братцем» и «сестрицей», в попытке заглянуть через плечо. Даже научился аккуратно распахивать и синхронно шевелить крыльями. И наступил тот момент, когда всё еще недовольно кривящийся отчего-то Кощей, дал «добро» на полёт. Ладушка и Ванятка настаивали на легком перекусе – ну, хотя бы, по одному во-от такусенькому барашку! Кстати, питание оказалось громадной ложкой дёгтя в этой цистерне с мёдом для Димки. Питаться, как привык Горыныч, парень категорически отказывался, и требовал, чтобы Правая и Левый жрали в его отсутствие, то есть – во время его сна, тем более что сон у Димки был поистине драконий, и разбудить его не мог даже оглушительный треск разгрызаемых соседями говяжьих костей. Именно коровы являлись основным пунктом в меню трёхглавого Змея. Драгоценностей и монет в закромах Горыныча вполне хватало на одну коровёнку в две недели (собственно, хватило бы и на стадо ежедневно), а больше ему и не требовалось. Правда сейчас, видимо, на нервной почве, а может, поиздеваться хотели по-доброму, как им казалось, - боковые головы требовали от Кощея приводить к ним рогатых каждые три дня. А Димке страсть, как хотелось шашлычка... Да под пивко... Впрочем, он пытался было пожарить неопрятный шмат мяса, что по его просьбе оторвали от туши Ладушка с Ваняткой, но почему-то шашлыка у него не вышло, а одни уголья. Словом, пожрать перед историческим полётом Димка своим неотъемлемым соседям не дал. Какая жратва, когда лететь желательно на лёгкое брюхо! Поэтому мысленно отмахнувшись – а направленные в их сторону мысли боковые улавливали отлично, Димка грузно направился к расположенной прямо перед пещерой взлётно-посадочной полосе, она же – площадка и испытательный полигон для пеших драконов, ряды который парень надеялся нынче же покинуть. Рядом кудахтал и метался Кощей, переживая за Димку даже больше, чем за собственное яй... Впрочем, неважно. Димка встал в центре площадки, глубоко вздохнул, снова нечаянно выдохнув искры пополам с дымом, подумав мимоходом, что в данном случае как раз больше подошла бы дышащая огнем задница, и распахнул крылья. *** Шла десятая минута испытаний. Кощей чувствовал, что если так продолжится, то, несмотря на всё своё железное здоровье, он подхватит насморк. Димка, изображая гигантский веер, стоял всё также в центре площадки, старательно взбивая крыльями воздух, не приподнимаясь при этом ни на сантиметр. Энтузиазма у него слегка поубавилось, в отличие от злости. С каждой минутой он раздражался всё сильнее, тем более что соседние головы вместо того, чтобы благоразумно помалкивать, наперебой давали советы, один глупее другого. Когда же он увидел, что Кощей, ёжась от сильного сквозняка, машет ему рукой, призывая остановиться, а Лада и Ваня нагло ржут над неумехой, то просто взбесился. Он напрягся изо всех сил, наклонился вперёд, тем самым непроизвольно слегка изменив наклон крыльев, оглушительно, громоподобно пукнул, заполонив всё пространство вокруг почему-то зеленоватым дымом и смрадом, похожим на вонь от дымовушки, и буквально впрыгнул в воздух. Да. Да! Да!!! Это было оно! То самое ощущение, что не давало ему покоя всё это время! Свобода! Облака и невероятная синь над головой. Бескрайние просторы вокруг, куда не кинь взгляд. Зелень, зелень – луговая и лесная, серые кучки гор, игрушечные смешные домишки, извивы рек, и будто пролитые кем-то пятна озер и прудов. По бокам что-то счастливо вопили соскучившиеся по небу Ладушка с Ваняткой, и от этих криков, от ощущения сопричастности становилось ещё радостнее. Отпущенные на волю крылья сами били воздух как надо, неся Димку всё выше и выше. Он задыхался от восторга, от нежности ко всему миру. Ко всему... Сказочному миру. А, впрочем, к любому. Он сейчас любил всё живое: братца и сестрицу, Кощея, вон того богатыря, куда-то неспешно едущего на жирном тяжеловозе, пастуха, машущего кулаком в его сторону, явно опасающегося за сохранность своего стада, оленей, выбежавших на мгновение из леса, и тут же спрятавшихся обратно, селян, и фею Крёстную. Впрочем... Димка, вспомнив о ней, моментально помрачнел. Нет! Кого он не готов любить, так это проклятую бабу Ягу, она же фея Крёстная! Пусть сейчас он счастлив, но через что ему довелось пройти для этого! И ведь наверняка, в её планы не входило столь глубокое проникновение подопытного образца в сказку. Столько капитальное... Сращение со сказкой. Она в любой момент может вышвырнуть его из этого тела в очередное. Например, в крысу. Курицу, несущую золотые яйца. Девицу – роженицу. Какие ещё испытания она приготовила для него? Сказок-то ведь мно-ого... И не только тех, что считаются русскими. Один Андерсен чего стоит! Он этой бабе что, игрушка, что ли?! У Димки от злости и недостатка кислорода закружилась голова, и он, под отчаянные вопли начал падать, неловко взмахивая крыльями. Кое-как прислушиваясь к действительно, наконец, дельным советам с обеих сторон, он сумел выправить свой полёт – падение в сторону пещеры, и грохнулся прямо в центр площадки, откуда начал взлет, только чудом не придавив мечущегося по ней Кощея. Когда поднятая пыль несколько осела, Димка, пошевелив всем, чем только можно было шевелить, выясняя наличие отсутствия повреждений, сипло сказал, глядя на взбешенного, сжимающего в кулаках пучки собственных волос, Кощея, непонятно с какого места выдранных, если он лысый: - Погоды стоят нынче не лётные...