Леди и вор

Феликс собрал шары в «пирамиду». Тяжелые, костяные они стучали друг о друга с характерным звуком. Он быстро старел в Сторибруке, спешил наверстывать сверстников и годы, проведенные в Неверленде. Его мышцы завязались узлами по рукам и ногам, иссохшая кожа обтянула скелет, а волосы утратили цвет. Вечно «на мели», но севшему на мель – не достичь дна. Феликс улыбнулся собственному каламбуру, только «Кроличья нора» не располагала к веселью. Казалось, он ни чем не отличается от потерянных мальчиков, ютившихся в ней, только Питер знал правду, но Пэна больше нет. Все свободное время они просиживали на вытертых диванах ночного клуба, перекидываясь в карты, а над потолком жужжала не убиваемая эскадра мух. Ее леность передалась завсегдатаям. Глаза подернула пелена, губы высасывали живительную влагу, смакуя, а потные ладони скрывали этикетки от бутылок. Иногда парни отрывались от своих напитков, чтобы поиграть в дартс. Мишень висела на облупленной от тысячи косых попаданий стене, и какой-то умник нарисовал на ней с одной стороны сердце, а с другой задницу. Споры о том, кому принадлежали эти органы, не утихали до сих пор. «Кроличья нора» преображалась ночью, когда стены трещали от музыки и наплыва посетителей, а проектор под потолком окрашивал помещение всеми цветами радуги. За час до открытия Руфио выгонял мальчишек на улицу, и грозная ватага бежала к пирсу смотреть, как солнце ныряет за горизонт, а приморский ветер выдувал сигаретный дым с их пальцев, маскируя запахом рыбы и водорослей. Продрогнув до костей, они разбредались по неприветливым улочкам и засыпали в мансардах. Городу не было никакого дела до потерянных мальчиков, только Пэну… Город бурлил, как ведьмин котелок на тихом огне, а внутри варились жабы, скорпионы и прочие отвратительные магические отродья. Но разве впечатлишь ярмарочными фокусами того, кто познал истинное волшебство Неверленда? Лампа отбрасывала на сукно концентрические круги. Феликс привычно сощурился в полутьме для удара. Хлопнула дверь, и полоска света разрезала спертый воздух. Феликс спиной почувствовал повисшее в баре напряжение. Так Кройд Кренсон шептал на одних ему известных частотах: «сыграй мне «Туманно», и бокалы над барной стойкой заливались хрустальным звоном. Но это не вымышленный приятель и уж точно не братья Дарлинги. Даже повзрослев, и обзаведясь близорукостью и пивными животами, Джон и Майкл напоминали ему двух трусливых геев. Феликс не понимал – с чего вдруг? Пэн дал им отличные карты и командировку на тридцать лет в сказочную страну капитализма с рок-н-роллом, девочками и травкой. Но Дарлинги не желали расставаться с его ватагой, не наигрались на острове в прятки, разыскивая непутевую сестренку, и хныкали, когда правда о Венди выпрыгивала на них из-за кустов. По полу прошаркали две пары сапог. Феликс развел шары по лузам и медленно повернулся. – Можешь опустить руки. Эмма. Эмма Свон. Тридцать лет. Потерянная девочка. – Хреново выглядишь, Феликс, – из-за ее спины показался Крюк. – Руфио не пускает с домашними животными, – предупредил Феликс, прислонившись к бильярдному столу, и скрестил на груди руки. Пират напоминал ему дворового пса. Краем глаза он заметил, как рябой индеец высунулся из подсобки, услышав свое имя. Черные глаза Руфио бегали от пирата к шерифу: что связывает эту парочку и чем грозит их визит заведению – разнесут или прикроют. Феликс разделял его опасения: – Чем обязаны, шериф? Сколько раз Эмме встречалась эта болезненная худоба, пустые глаза, спутанные волосы и мысли, как будто парень на чем-то долго и крепко сидел. – Ночью из монастыря украли пыльцу фей. Феликс кивнул и посмотрел себе под ноги на грязный заплеванный пол. Пол быстро наскучил. По сравнению с ним, глаза парня казались чистыми и светлыми, как у призывников перед отправкой в Ирак. – Мои мальчики тут ни при чем. – Да ладно, приятель, ты сидишь на этой дури уже сколько? – вмешался Крюк. – Вредные привычки просто так не уходят. Эмма взяла его за здоровую руку: – Ты не помогаешь. – Принцесса, дай мне пять минут и я… – У тебя есть десять, – сказала Эмма, – отойди в сторону и не мешай. Эксперт по потерянным мальчикам развернулся и пошел прямой наводкой к бару, постучал крюком по столешнице, из коморки снова вылезла косматая голова Руфио, вздрогнули стаканы. Феликс еще долго сверлил взглядом спину капитана, пока кожаный плащ Крюка не превратился в червивое яблочко мишени. Он бы не промахнулся. – Вредные привычки просто так не уходят, - повторил Феликс с издевкой. Свон и сама знала, что сделала ошибку. Оставить Джонса с Генри на полдня – нормально, взять с собой в монастырь – неуместно. Смешанные чувства боролись в ней, пока не слились в одно осознанное – неловкость, из-за чего Эмма и приняла его помощь в расследовании. ___ Жук едким пятном нарисовался у серого вытянутого к небу монастыря. По воде в тон небу, такой же серой и отчужденной стелился туман. Не слушая плеск волн, Эмма поднялась по склону и постучала в створки ворот. Монастырь был самым высоким зданием в Сторибруке, даже дом мэра на его фоне казался карликом. И человек, сумевший пробраться под эти своды, обладал поистине кошачьей ловкостью или магией, хотя зачем магу пыльца фей? – Шериф Свон, – ей открыла тучная женщина в бесформенном платье, – вы одна? Эмма посмотрела себе за спину, словно там прятался отряд лепреконов: – Как видите. – Мы надеялись, что принц Дэвид… – С женою дома, – процедила Эмма. Роль молодого отца подходила ему лучше, чем должность помощника шерифа. Внутри помещение выглядело гораздо уже и теснее. Численность прихода никогда по-настоящему не интересовала шерифа. На деле Свон сталкивалась лишь с матерью-настоятельницей да сестрами Астрид и Тинкербелль, и то в связи с их попытками противостоять Голубой фее. Происходящее в монастыре никогда не выходило за его стены. В промежутке между приемными семьями Эмма довелось пожить в церковно-приходском приюте для девочек. Три раза в день детей собирали в трапезной, где над обеденным столом висело деревянное распятье, а на нем, вырезанный с дотошностью старика Джузеппе – Спаситель: полуобнаженный, с болезненным оскалом и спутанными волосами. Дети избегали этого края стола, и матушка Филомена сажала туда самых непослушных и своенравных воспитанников, приговаривая, что Иисус придет и накажет их за дурные мысли. Эмма надолго запомнила его узкое лицо, свисающие с носа капельки лака и глубокие прогалы вместо глаз. А поскольку дурные мысли никогда не покидали Эмму, она верила в доброго Санта Клауса и злого Иисуса, пока не поняла, что верить нельзя никому. – Подождите, мать-настоятельница сейчас спустится. Эмма кивнула, изучая стены обители: пустые, твердокаменные, от них так и веяло холодом. Кое-где виднелись следы фресок. Замазать их не поднялась рука. С алтаря пропали христианские атрибуты, на потолке лепнина с херувимами покрылась плесенью. Эмма передернула плечами. – Здесь постоянно сквозит, – сказала женщина, истолковав ее жест по-своему. После падения проклятья сестры чертовски быстро забыли то, что проповедовали на протяжении тридцати лет. Вера в ангелов и демонов не вписывалась в сказочный мир фей и гномов. Это было так неправильно и так по-человечески. Несмотря на то, что христианство призывало к добру и состраданию, его выкинули на помойку за ненадобностью, как и жизнь Эммы Свон, проведенную под взором деревянного святого. Они больше не ждали второго пришествия, а сами творили чудеса с помощью волшебной пыльцы, и все шло хорошо, пока кто-то не присвоил себе роль Бога… – Не могу понять, как ему удалось пройти магический барьер? – Даже мы не всесильны, – сказала Голубая фея. Эмма обернулась. Эта женщина умела выбить почву из-под ног. Слишком большой контраст между крылатой трехдюмовочкой из книжек Джеймса Барри и чопорной настоятельницей, какая-то скрытая угроза и неявная порочность. И если в детстве, глядя на монахинь из прихода, Эмме хотелось просто нашкодить, выйдя за отведенные ей рамки, то сейчас на память пришли слова Джонса: «Они такие же монашки, как я священник!». Грешники любят исповедовать чужие грехи. Эмма вытащила руки из карманов джинсов: – Показывайте. – Что? – спросила Голубая. Пара волосков все-таки выбилась из пучка на ее голове – следы бессонной ночи. – Место преступления. – Шериф, вы понимаете, что ступаете в святая святых? Ни один человек не проникал так глубоко в наши секреты, соприкасаясь с магией фей… – И все же один нашелся, – сказала Свон, – так что, это место преступления. – Мисс Свон, я надеюсь на вашу порядочность. В кладовую с волшебной пыльцой вели крутые ступеньки. Эмма представила шкаф со скрипучими створками, где хранились зелья и отвары или отравы, как знать, чем развлекались феи на досуге. Вдоль стен аккуратно развешаны метлы, полки с книгами и магическими артефактами подпирают потолок, а на полу тонким слоем рассыпан порошок, на котором отчетливо видны чьи-то нечеловеческие следы. – Чертов Гарри Поттер. Эмма распахнула дверь и замерла. На первый взгляд ничего не обычного. Кладовая располагалась на втором этаже, если не считать цокольного, рядом с клетью матери-настоятельницы. – И вы ничего не слышали, спали за стенкой? Поджав губы, феи нависли над Свон грозовыми тучами. Шериф осмотрела замок в двери. Царапины сетью мельчайших шрамов расходились во все стороны. Схожий узор Эмма нашла на сейфе, а на полу брошенный за ненадобностью ключ. Она открыла погнутую дверцу только для того, чтобы убедиться – шкатулка с пыльцой пропала. – Вы о кодовых замках что-нибудь знаете? – В зачарованном лесу система хранения была несколько иной, – оправдывалась Голубая. – Вы закончили? – Почти. Пройдя коридор, они поднялись еще на один лестничный пролет. Окно так и не заделали, и осенний ветер стегал раскрытую раму. Эмма присмотрелась, но не нашла и кусочка стекла. Его будто вытащили снаружи, умело орудуя стамеской и плоскогубцами на высоте пяти метров. Она выглянула в окно – шершавый известняк образовывал прямую стену без единого выступа. Свон прикрыла окно. Либо вор умел летать, либо стекло выставили изнутри, чтобы замести следы, но где тогда неровные борозды, какие она обнаружила на двери и сейфе? – Есть предложение, кому это на руку? – Это же чистое волшебство! – воскликнула Голубая фея, и глаза ее заблестели тем же нездоровым блеском, что и у Феликса. – Весь город знал о новой партии пыльцы. Гномы решили отметить это событие в кафе у «Бабушки, и вчера разошлись заполночь. – Это моя вина, – промолвила фея в бесформенном платье. – Дежурная сестра решила, что кто-то запозднился с визитом, – пояснила Голубая, – поэтому не сразу подняла тревогу. – Лерой? – не смогла скрыть ухмылки Эмма. Мать-настоятельница пожала плечами: – Или Понго. – А вы не думали, что это Тинкербелль взялась за старое? – Исключено. Она проходит курс послушания, чтобы вернуть крылья, и за ней постоянно наблюдают. Кроме того, я не заметила никаких следов магического вмешательства. – Уверены? – А вы не чувствуете? Эмма потерла ладони, призывая на помощь свои пять чувств, но шестое так и осталось где-то в прошлом Зачарованного леса: – Прохладно тут у вас. – Шериф, если бы вор применил магию, я бы не стала вам звонить. Эмма сдвинула брови. С каких пор магические дела вне ее компетенции? С другой стороны, встречаться с очередным свихнувшимся волшебником – перспектива не из приятных. Пусть уж в этом будут замешаны потерянные мальчики, они куда безобидней в своих желаниях летать ночи напролет, смеясь над мирозданием, и никогда не взрослеть. С взрослыми дела обстоят куда сложнее. – Значит, пыльца может исполнить любую мечту? – Скорее указать путь, – сказала Голубая фея. – Она дает ответ на голос сердца, но понять его может не каждый. Обычный треп телепроповедников. Если б Эмма была драконом, перед ней уже стояли бы два соляных столба. К сожалению или к счастью, обращать в камень лжецов Свон пока не научилась, и уже вряд ли научится. Регина больше не желала давать ей магические уроки, да что там, она и видеть Эмму больше не желала. К горлу комком подкатила злоба. _____ – Я могу понять, почему вы здесь, шериф, – сказал Феликс, присев на угол бильярдного стола. – «Мальчики Пэна» – клеймо на всю жизнь. Только объясните, как провернуть такое дельце и я возьму вас в долю. – Рассчитывала узнать от тебя. Феликс покачал головой – фокусники не раскрывают своих секретов. Пыльца фей стала для потерянных мальчиков чем-то сродни героина и убила бы непременно, вот только смерть обходила стороной. А сейчас их ломало без новой дозы чудес и даже игрушки из видеопроката не могли заменить то удовольствие, какое они испытывали на острове. – Садовник видел у монастыря несколько детских фигур. Скажи кто это, и я обещаю им помощь. – Я так не играю, шериф, – Феликс достал самокрутку и облизал тонкий пергамент. – Ганс слеп, как крот. Помощь. Эмма уже обещала ее на острове, обещала, что вернет семьи и нормальное детство. А на деле вернула в Сторибрук – город на перекрестке миров, которому до понятия «нормальный» тридцать пять тысяч миль вдоль экватора. Но им же так хотелось верить, а Феликсу больше всех. И они верили, несмотря на то, что Пэн выдергивал потерянных мальчиков из разных эпох и стран, а Спаситель появилась на свет, когда прах последнего из их отцов стал землей. А когда высадились на прогнивший причал маленького рыбацкого городка, даже тогда верили. Иллюзии рассеялись вместе с утренним туманом. Уже проходя сквозь толпу на пирсе, заглядывая в эти гладкие чужие лица, мальчики старались держаться вместе. Их разместили при монастыре, определили в школу, где местная детвора пыталась задирать пришлых, но встретив отпор, забилась под парты и скулила. Их считали неуправляемыми, озлобленными. Так оно и было. Потерянные мальчики прогуливали школу, сидели в «Кроличьей норе» и пялились на улицу, а потом Феликсу приснился Пэн… – Дама задала вопрос. Она и не заметила, как Крюк оказался рядом. Покрасневшие губы растянулись в подобии улыбки и казались приторно сладкими. Он покачнулся, пытаясь выбить изо рта Феликса самокрутку, но тот ловко выставил вперед бильярдный кий, хлестнув Джонса по руке. – Полегче, приятель. – Я тебе не приятель, – оскалился Крюк. – А кто? Торговец детьми? – Хватит! – Эмма встала между ними. – Где ты был вчера вечером? – Здесь с ребятами. Двенадцать свидетелей, целый оркестр, – кадык Феликса дернулся, а пальцы с обкусанными ногтями стали отстукивать нервный ритм по кромке бильярдного стола. – А где был ты, Крюк? – Я перед тобой не отчитываюсь. – А перед ней? Феликс посмотрел на шерифа. Малыш уже подхватил мотив, Девин насвистывал, поднеся к губам горлышко бутылки, а Шалун барабанил в такт по табуретке. Постепенно разрозненные звуки слились в мелодию, знакомую Эмме с детства: «Дочь полкового барабанщика, беспризорная девочка…». Музыка заполнила «Кроличью нору», разбавив кислый воздух жидким светом. – Ты всегда тащил то, что плохо лежит, как крыса на черный день, – стерев с доски игровой счет, Феликс как бы невзначай задел плечом пирата, – что изменилось? – Я был с Эммой. – Хорошее алиби. Удобное. Крюк завертел головой, словно его окружили дикари и вот-вот бросятся в атаку. Нет ничего страшнее и бессмысленней детской жестокости. Он всегда боялся этой безумной свары, не ведавших смерти, а посему не знающих цену жизни. Барабанный бой застрял в ушных перепонках, но это не палочки, это заточенные колья, какие они сейчас пустят в ход. – Эмма, идем отсюда. – До встречи, шериф, – Феликс улыбнулся им вслед, как тень Харона, и Эмма подумала, сколько еще он протянет прежде, чем окажется в ином сказочном мире и есть ли он для злодеев? – Что-нибудь узнал? – спросила она, когда бар и его неразговорчивые завсегдатаи остались в воспоминаниях. Не хотелось думать, что Джонс увязался за ней только чтобы промочить горло. Пират облизал губы. Дармовая выпивка сжигала его нутро: – Ничего. У них закрытый клуб. – Тебе не дали членский билет, бедняжка? Они перешли дорогу к припаркованному возле прачечной «Жуку». Букашка сиротливо жалась к обочине. – Он врал, – произнес Джонс то, что она уже итак знала. – У нас ничего нет на потерянных мальчиков, а интуиция подсказывает, что в монастыре завелся крот. – Эмма села в машину. – Придется поговорить с ней. – Я с тобой. – Представляешь, что будет, если Регина увидит нас вдвоем на своем пороге? – Она и в прошлом больше лаяла, чем кусала, а сейчас и вовсе размякла. Пират дернул ручку дверцы пассажирского сиденья, но Свон не спешила снять блокировку. Эмма не разделяла его оптимизма, как, впрочем, и опасений Прекрасных. – Присмотри за Феликсом и его дружками, – сказала она, заводя мотор. Джонс еле успел отдернуть крюк от дверцы, а то бы тащился за «жуком» на буксире в клубах пыли и бензиновых выхлопов. Эмма Свон была самым упрямым человеком в городе, после него, конечно. И только поэтому пират прощал женщине ее выходки, но рано или поздно он оседлает и эту волну. _____ За жарким спором они не заметили стройной фигуры, юркнувшей в «Кроличью нору» с заднего хода. Лицо женщины скрывал поднятый ворот пальто, из-под которого выбивались темные волосы. Она подошла к угловому дивану возле маленькой кухоньки, откуда несло хлоркой и подгоревшим маслом и, брезгливо осмотревшись, села. – Она у вас? – В следующий раз – в два раза дороже, – предупредил парень, протянув к незнакомке руку. – Риски возросли. Женщина накрыла его ладонь своей, словно соскучившаяся любовница, и улыбнулась. Никто не заметил маленький пакетик с пылью, перекочевавший в ее сумочку: – В следующий раз она мне не понадобится. – Так все говорят. Феликс убрал деньги в нагрудный карман рубашки и по-хозяйски закинул руки на спинку дивана, провожая ленивым взглядом клиентку: – Хорошего дня, леди. Как бы ни пыталась она сохранить свою личность и дела в тайне, Сторибрук – город сплетников и свах сталкивал людей, как бильярдные шары в пуле.