* * *
– А мне говорили: нет золота в Серых горах. Малькольм схватил мешочек, оценивая ставку и нового игрока. Он много слышал о ложных самородках, которые притаскивали в город счастливчики, но в этом был песок. Украл или выиграл? Как бы ни старался отец Румпельштильцхена разбогатеть, не стал бы сбивать руки в мозоли на краю света. И этот явно не стал. Перед ним стоял такой же местный прощелыга и жевал черемшу. – Играем или как? – Предупреждаю, мне сегодня везет, – предупредил Малькольм и передернул карты, стараясь выглядеть невинно. Когда в твоем кармане лишь крошки хлеба, почему бы не рискнуть? «Еще чуть-чуть и я поверю в добрых фей», – подумал он про себя. Парень широко расставил ноги и скрестил руки на груди. У него было, чем похвастаться, и окажись Малькольм чуть умней и терпеливей, отщипнул бы чуток золотишка. Но он слишком увлеченно играл, чтобы заметить, как собственный сын глотает пыль, прислонившись от усталости к пустой бочке, как пустеют торговые ряды, а его визави обзавелся группой поддержки: – Дуайт, следи за его руками. Дуайт. Даже в среде жуликов и контрабандистов считалось хорошим тоном знать имя человека, который тебя бьет. От удара кулаком, мальчонка подпрыгнул на месте и дал деру. Тощий и юркий, Малькольм хотел быть таким же, а на деле неуклюже бежал вниз по улочке, уворачиваясь от чужих рук, ног и даже копыт. Нырнув в узкий переулок, он вытер окровавленный нос, оборачиваясь на своих преследователей. Еще пара кварталов и кислый запах таверны. Когда стемнело, Малькольм набрался храбрости вернуться домой. Комнату, которую он снимал в осевшей от времени лачуге, напоминала землянку, вместо окон одни щелочки, поросшие мхом, но даже они не спасали от сквозняков. Малькольм не сомневался, что его сынок уже забился в самый темный ее угол. Грязный в окровавленной рубашке и разодранных штанах – дети видали зрелище и похуже, не часто, но Румпельштильцхен уже с раннего детства понимал, что его жизнь отличается от других детей. – Папа, у нас гости, – произнесла девочка по слогам. Для семилетней она выглядела недоразвитым дичком, сказывалась неустроенность и случайные няньки, на которых ее оставлял Малькольм, отправляясь с младшеньким на заработки. – Я же велел тебе никого не впускать, пока меня нет! – Мало ему неприятностей на сегодня. – У вас то, что принадлежит нам, – оборвала его крошечная женщина, слишком чистая для их района. От нее буквально исходило свечение. – Вернете, или отправитесь по тропе троллей. – Мой папа не вор! – Цыц! – Она достала из-под шали палочку и коснулась ей Румпельштильцхена. Мальчик застыл. – Невежливо перебивать взрослых. Малькольм попятился, пытаясь нащупать кисет с порошком, который настолько его зачаровал, что никаким золотом это не объяснить. Рука хватала лишь воздух. Обронил, спасаясь бегством, но как убежать от настоящей феи? Он лихорадочно вспоминал все, что говорили о малом народце: – Я не брал. Это другой. Я потерял его… ее. – Не важно. Взял – заплати. – Старая дура. Такие только перед особами королевских кровей расстилаются в реверансах, да и то стараются больше навредить, куда им снисходить до простого люда. – Скажи, какого ребенка ты любишь больше? Мальчик явно в тебя верит больше, чем своим глазам. Видя, что отец опустил повинно голову, девочка дернула фею за подол: – Возьми меня. – Право дитя, тебе не стоит указывать старшим, – ответила ночная гостья, но протянула ей руку, взяв за ладошку, и снова взмахнула волшебной палочкой, что в следующую секунду исчезнуть в персиковом тумане. А Малькольм с сыном еще долго стояли в помрачневшей комнате, каждый, думая о своем.* * *
Запястье болело от падения, но использовать магию Голд не решался. Кто знает, какие ловушки поджидают внутри. У него был один шанс использовать оружие фей против них наставницы, и он не собирался тратить его на то, с чем справится обезболивающее и отмычки. Монастырь состоял из трех секций: подземелья, цокольного этажа, где проходила ежедневная служба, и келий монахинь, громоздившихся одна над другой словно птичьи гнезда или клетки. Темный ориентировался в нем лучше праведников, расценивая помещение скорее, как свою собственность, чем местное святилище. Еще недавно город принадлежал мистеру Голду, принося ему стабильный доход в виде арендной платы. Потом, не без участия Темного, в Сторибрук ворвалась магия, отменив налоги и закладные. Старый дурак думал, что волшебство еще одна мировая валюта, способная конкурировать с долларом и евро, сделав его могущественней главы корпорации «Apple». Но талант финансиста подвел скрягу. Со временем магия оказалась в руках многих горожан, а если вещь становится доступной, то обесценивается. Его обокрали, похитили сына, столетия жизни, даже страсть, подменили прелестями семейной жизни из «Магазина на диване». Белль только и делала, что переключала каналы да просматривала интернет каталоги. Жидкокристаллический экран заменил ей окно в другие миры, пересиливая охоту к приключениям и скучные будни между ломбардом и библиотекой. Феи, как и весь маленький народец, не брезговали воровством. Румпельштильцхен не советовал на ночь оставлять открытыми форточки в детской и класть молочные зубы под подушку. Крали ли они детей для того, чтобы увеличить свою популяцию, или сократить чужую, для Темного оставалось загадкой, но встреченные им феи все без исключения были женщинами в расцвете лет. – Никогда бы не подумал, что такие как ты, испытывают потребность во сне, – сказал Румпельштильцхен, глядя на мать-настоятельницу. Голая рука тянулась к пузатому будильнику на прикроватной тумбочке, меховые тапочки держали равнение на коврике у кровати. На голове Рул Горм носила чепчик, своими цветами, напоминающий примятую фиалку, а сама женщина, казалось, ушла в астрал и смотрела на него с потолка собственной спальни. Одеяло на кровати сбилось в кокон, напоминая сгорбленный силуэт. Голд замер, испугавшись, что матушка в постели не одна. Вдруг черная кошка, шипя, выскочила из-под кровати и, подняв хвост трубой, скрылась за дверью. Впрочем, это ничего не значило. Обожаемый единорог Малефисенты тоже когда-то бегал на своих двоих и наставлял рога благородным дама. – Румпельштильцхен! Рул Горм поднялась с постели. Лямка ночной рубашки приспустилась, а кожа на шее натянулась от излишней худобы. Голд предпочел бы встретиться с ней в библиотеке или столовой, читающей Магические наставления. Ударить в спину куда проще, чем ждать ответный файербол. – Никакого воспитания. Врываться в покои матери-настоятельницы? Впрочем, откуда у простого ткача манеры? – Надеюсь, сон был приятным? – Румпельштильцхен задул уже оплавившуюся свечу. В темноте это напоминало какой-то интимный ритуал. Даже воск шипел, отдавая с приторным запахом свое тепло. – Мне снился Зачарованный лес, дом, поросший мхом, места, куда нам никогда не дано вернуться. – Слишком поздно для мемуаров, сестра. – Голд достал из кармана пальто волшебную палочку. – Думала, я не узнаю? Она попыталась загородиться, пальцы впились в простыни, руки лихорадочно искали палочку в ящике тумбочки и выставила перед Темным Библию. Рул Горм украла у него Бея, украла у него магию, став феей, крала детей, как все феи и пыльцу у фей, чтобы возродить свое могущество. – Нарушивший восьмую заповедь да не украдет больше. Пухлая книга в черном переплете оказалась разрезанной по косой, и с глухим звуком упала на пол. Волшебная палочка коснулась женского лба. Последнее, что видела Голубая фея, это рука в кожаной перчатке, а потом пространство схлопнулось. Голд поднял свое орудие. В ночи голубой цвет не более чем темный. Черная палочка из черной феи. Когда-то она считалась легендой, а теперь в его руках. Не зря Румпельштильцхен посвятил столько времени изучению своих милых соперниц. – Не скажу, что буду скучать, дорогуша, но ты всегда останешься со мной. Спрятав палочку в потайной карман пальто, он бросил брезгливый взгляд на взрытую постель. От простыней несло ладаном и болезнью. Люди не умеют жить: не хотят и не умеют, а потому жизнь им не нужна. Спешно обыскав спальню, он поднялся на смотровую башню. Лишь редкие огоньки неспящих сигнализировали, что здесь еще кто-то есть. Если смотреть со спутника, то город имел форму сердца такого же темного, как сердце его настоящего хозяина. Неужели ему придется провести в Сторибруке остаток своих дней среди толкающих дурь идиотов? Сторибрук оказался крохотным: все как на ладони. Румпельштильцхен думал, что преодолеет клаустрофобию. Еще до того, как стать Темным в родной деревушке, потом в проклятом городе, думал, что рядом с Белль получит новое начало, но лошадь сдохла на финише. На трибунах шептались: споткнулась, хромой кобыле не видать призовых. Смеялись… За городом бушевала снежная буря. В просветах между облаками разлилось северное сияние, сверкали ледяные башни и шпили давно загубленного королевства, такого большого, что эхо могло лететь целый день от одной деревни до другой. И эта чудовищная сила наползала на Сторибрук. Скоро два мира столкнутся. Давным-давно Темный заключил целую страну в хрустальный шар и подарил сыну в качестве игрушки. Эренделл послужил хорошим материалом, по-настоящему сказочным, однако мальчику претило любое волшебство. Голд спустился по винтовой лестнице, крепко сжимая трость. Даже когда боль в раздробленном колене отступала, страх падения не покидал его. Каково это получить травму, чтобы воссоединиться с семьей и потерять родню из-за собственной ущербности? Чтобы не приписывала молва Темному, все, что он делал, было во имя семьи, а то, что получал попутно всего лишь проценты за доставленные неприятности. Кто откажется от здорового ребенка? От возможности понянчиться с детем, заполнив пустоту от потери отца и сына. Так он убеждал себя, что поступил правильно и черпал поддержку в своих ученицах. Впрочем, и Эльза, и Регина, и Бастинда были не более чем педагогическим экспериментом и средством на пути к миру без магии. Их судьба оказалось еще более незавидной, чем жизнь Бея. Первую он раздавил, как елочную игрушку, чтоб ощутить красоту момента. Вторую использовал, как отмычку, погнув так, что вернуться в Зачарованный лес стало невозможным. Третья сбежала, как и Бей. И каждая пыталась самоутвердиться, обыграв учителя. Похвальное стремление, если б Румпельштильцхен оказался чуточку дальновиднее, но он, лишь уповал на пророчества. И теперь одна из его учениц, ведомая болезненной привязанностью и жаждой мести, восстала из ледяной могилы. Темный не был бы Темный, если б не смог защитить семью, одновременно использую ситуацию, чтобы улучшить свое положение. Спустившись, Голд нашел нужную дверь. Мать-настоятельница пометила каждый ключ на связке особым цветом, и он без труда выбрал зеленый – цвет, который по праву носили фея и Злая ведьма Запада, цвет распада атомов и новой жизни. Не так ли уж сильно отличались между собой Бастинда и Тинкербелль на самом деле. Женщины! Тряпки, кости и куски волос – ему ли не знать, как стареет невинность. Скрежет металла о металл, звон ключей и шаги. – Сюда милочка. Свет резал глаза. Молодая монахиня чувствовала себя молью, пробудившейся от дремы: волосы поседели от пыли, одежда тронута плесенью, бледная-бледная кожа. В коридоре было пусто. Не понимая, куда подевались вездесущие сестры, Тинкербелль подняла оброненную кем-то связку ключей, еще не зная, чем обернется для нее эта находка.***
Когда вскрылись грязные делишки в монастыре и Тинкербелль, защищаясь, убила мать-настоятельницу, город оцепенел, переваривая случившееся. Свой выходной шериф Свон решила провести с сыном. Она боялась выдать себя, но Генри так и не заметил, произошедших с ней перемен, и это расстраивало Эмму больше, чем собственная неспособность что-то чувствовать. Мы все мамонты – толстокожие и вымирающие. Забавное сравнение, учитывая надвигающийся ледниковый период. Идея с мороженым принадлежала Эмме. Изощренное удовольствие в минус двадцать, узнай об этом Регина, но женщины старались не травмировать друг друга лишним упоминанием о себе. Пока Генри выбирал между пломбиром и крем-брюле, Свон расспрашивала пожилого продавца за жизнь. Мужчина с усами, мясистой шее и лысой макушкой напоминал моржа. Мистер Крисмас, как шутливо называли его дети, и Кристоф для друзей, был выходцем из Эренделла. По крайне мере такие данные нашла шериф Свон в картотеке за тысяча девятьсот восемьдесят третий год. Раньше он занимался добычей льда, но лед из дефицита стал причиной апокалипсиса, и им пришлось бежать. Сначала от армии захватчиков, потом от холода. Люди Вестергорда чувствовали себя как дома, а потому не оставили ничего родного. Кто-то уповал на королеву, кто-то на Темного, а кто-то брал топор в руки, чтобы пропасть в белой мгле. Подслушивая разговор взрослых, Генри закапал мороженым только что купленный в соседнем киоске комикс, и склоны Александрии стали пломбирно-белыми, а кровь сладкой. – Еще мороженого? Мальчик захлопнул комикс, склеив намокшие листы, словно пытался скрыть не свое любопытство, а ужасы, творящиеся на его страницах. Когда из мглы появились снежные армии, Крис с Анной решили оставить запершуюся во дворце королеву и надежды на лучшее, и бежали с оставшимися подданными. Кристоф оказался крепкий парнем, а вот девушка простыла. Треть пути они ехали на олене, пока животное попало в расщелину и сломало ногу. Пришлось добить беднягу и разделать. Еда закончилось, но Анна набивала рот талым снегом, отказывая от оленины. Какое-то время он нес девушку на себе, даже не заметив, насколько тело одубело, проваливался в сугроб, терял сознания, снова шел. Метель подхватила, бредущего в одиночестве Кристофа и забросила в Сторибрук, а город состарил почти до неузнаваемости. Кристофер старался жить, как до встречи с Анной, как жил его отец и дед, простым трудом и довольствуясь этим. Но растопят ли откровения бывшего парня сестры сердце Снежной Королевы? Эмма расплатилась и вытолкнула Генри из магазина. Магия не возвращала мертвых к жизни, а потому попытка Снежной Королевы найти семью, обречена на провал. Она всего лишь повторила путь Темного до Сторибрука. Только открывать глаза бессердечной злой суки не входило в планы Свон. Ее собственные глаза – объективы, через которые наблюдала за происходящим Снежная королева. Эмма слишком поздно поняла, что ничто не укроется от ее взгляда. – Мама, смотри, что там происходит? Ей пришлось взять Генри под руку, чтобы удержать срывающегося на бег паренька рядом с собой. На центральной площади было непривычно людно, а громогласный голос Ворчуна, как первая отрыжка в пабе, предвещал хардкорное веселья и тяготы похмелья поутру. Не хватало того, чтобы диснеевские персонажи сбились в толпу, потеряв остатки разума. А с виду мирная жизнь простых обывателей. Шериф Свон засунула руки под ремень: – Не уж то кабельное снова сломалось? – Нужно что-то делать, Эмма, – застрекотал Сверчок, кутаясь под зонтом от снегопада. – Ага, кто-нибудь вызвал электрика? Наверняка, провода снова обледенели, и произошел обрыв. – Мисс Свон, вы действительно верите в аварию на линии электропередачи? – Голд стоял у нее за спиной, словно шел по пятам через весь город. – Нет, вы не верите. Вы знаете, что происходит. – Мы не на телевикторине, которые обожает твоя жена, – парировала она. –– Да уж, в прямом эфире такое не увидишь, дорогуша. На границе города сверкнула молния, разорвав снежную завесу. Казалось, небо бьется на осколки и десятки, если не тысячи духовых ружей выстрелили, вызывая лавину. Она знает. Снежная Королева и ее бездушные слуги. Идут, чтобы забрать у них вечность, какой бы она не была. Топа сжалась, рискуя раздавить Лероя, и подалась назад, захватив в свой хоровод Свон и Голда. – Вы знаете, что это такое? – Ей следовало обратиться к Румпельштильцхену раньше, а не пытать справиться самой. Магия - не законы штаты Мэн, здесь нужна голова. – Знаете, как это остановить? – Отразить в прямом смысле этого слова. К счастью, у меня под рукой есть подходящий инструмент. – Улыбнувшись, Голд картинно извлек из внутреннего кармана пальто волшебную палочку. Эмма схватила его за руку: – Не здесь! На улице становилось опасно. Сквозь вьюгу прорезывались голоса: «Где же феи, когда они тек нужны?» «Регина». «Это становится большой проблемой». – Мам, пошли, – соскучившись по теплу, Генри взял ее руку и потянул в единственное правильное место, которое знал, в кафе «У бабушки».